Михаил Белозеров - Гибель Марса
***
Между тем, мы благополучно переместились ни куда-нибудь, а в самый что ни на есть земной Санкт-Петербург - под окна моего дома номер двадцать пять, на втором этаже которого находилась редакционная квартира восемь, в которой я прожил два года - прямо на Английскую набережную.
Когда-то меня сослали в этой город после грандиозного скандала в марсианской прессе и суда, после чего я потерял Полину и Наташку, и я решил, что все самое страшное в жизни уже произошло. Но, как видите, ошибался, не только потому что с трудом узнал свою любимы город, но и потому что у меня возникло такое ощущение, что наша история не закончилась, что мы накануне следующих грандиозный событий.
Мы начали разоблачаться на ходу. Стояла чудовищно-удушающая жара. Ослепительное солнце, которое застыло в зените прямо над Невой, палило немилосердно. Лично с меня пот катил градом в тридцать три ручья. У Лехи под свитером и линялой армейской майкой оказались большой белый живот и оплывшие бабьи плечи. Федор Березин как всегда выглядел атлетом. Недаром в свои тридцать с хвостиком он крутил "солнышко" на турнике. Федор разулся, закатал штаны и, спустившись по лестнице, окунул мосластые ступни в рыжую Неву, где плескались огромные розовые бутоны лотоса и покачивались метелки тростника.
-- Осторожно! - крикнул я, помня, что в реке водились крокодилы.
Катажина ограничилась тем, что сорвала лопух и целомудренно стала обмахиваться им. Ну а Росс, которого давно надо было стричь, не долго думая, выкупался в самой глубокой луже и, встряхнувшись, окатил всех фонтаном брызгами, что оказало на нас примерно такое же освежающее действие, как мертвому припарка, потому что вода теплой, как в душевой. Росс вывалил язык и радостно посмотрел на меня, мол, вот я какой молодец, не унываю никогда, и припрыжку бросился вдоль набережной.
Город действительно стал тропическим. Гроздья разнообразных плодов и цветов свисали как раз на окна моей квартиры, а среди жирный, толстых побегов лиан и винограда перепархивали непуганные стайки попугаев. Напротив, взломав древнюю брусчатку набережной, росла скособоченная пальма, ее листья были величиной с приличный зонт, под ними висели бананы. Между мостовыми плитами щетинилась густая трава.
Нет это, конечно же, был Санкт-Петербург, но не тот, из которого я бежал два года назад. Что-то в нем изменилось кроме жары, духоты и ослепительного солнца, конечно, и я не сразу понял, что именно. А потом сообразил: пропали люди. Улицы были пусты. Пусты были набережные и мост Лейтенанта Шмидта, который я вначале принял за большой цветущий остров. Хотя в былые времена центральную часть Невы регулярно очищали от растительности, теперь же привычный рисунок пальм на горизонте стал пышнее и загадочней, а отдаленные кварталы казались зелеными холмами. И еще мне показалось, что в районе площади Труда мелькнуло странное животное в одинаковой мере похожее и на пантеру, и на льва.
-- Все! Уходим! - с тревогой крикнул я Федору, прячась в прохладную тень арки, которая вела в мой двор.
-- Почему? - беспечно спросил он, плескаясь, словно бегемот.
-- Потому что откусят кое-что, -- предупредил я, высовываясь из-под арки, в которую волнами вплывал зной.
Невдалеке что-то всплыло, да не одно, а не числом не меньше трех, и следило за Федором немигающим интересом.
Федор Березин выскочил наверх, как ошпаренный, держа в руках свои тяжелые армейские ботинки с высоким берцем и оглядываясь на грозную реку. - Крокодилов в жизни не видел.
-- Брось! - махнул я ему рукой, показывая на ботинки.
-- Почему? - недоумевал он, подпрыгивая на раскаленных камнях.
-- Сейчас найдем шлепанцы, -- я с беспокойством поглядывал в сторону площади Труда.
Леха знал дорогу и уже, несмотря на жару, трусил впереди, перекатываясь, как мячик. Он-то был к курсе дела, что в моей квартире всегда была водка, а как известно от времени она не портится, а становится только лучше. Даже Катажина потеряла для него всякий интерес. Слава богу, подумал я, может, он наконец оставит ее в покое?
Тащя за руку Катажину, я не удержался и догнал друга. Мы завернули за угол, одновременно распахнули покосившуюся дверь и одновременно взбежали на второй этаж. Росс безнадежно отстал. Ключ лежал там, где ему и положено было лежать - под ковриком. Дверь знакомо скрипнула и легко открылась. Внутри было все как прежде, то есть уютно и по-домашнему приятно, словно я только вчера покинул квартиру. Только пятна плесени на обоях слились и заполнили все стены и было душновато.
Леха прямиком отправился на кухню, Катажина в спальню, а я - в ванную. Мне не терпелось принять душ и почистить зубы. Как ни странно вслед за ржавчиной потекла приятная теплая вода, и я вдоволь нанежился под ее струями.
Когда я вышел, обернувшись полотенцем, они уже распахнули все окна и накрыли в зале стол: тунец в масле, шпроты и бычки в томатном соусе, гроздь зеленых бананов, которую, видно сорвали, не выходя на улицу, еще какая-то трава. Леха красовался в самой яркой летней рубашке, которую только смог отыскать в моем гардеробе. Кроме этого он напялил белоснежные шорты, белые носки и, насколько я помню, мои выходные шлепанцы из буйволовой кожи, которые были ему великоваты. Катажина подобрала что-то воздушно-прозрачное из вещей Татьяны Лавровой, чем привела Леху в боевое состояние, и он снова прилип к ней, явно испытывая мое терпение. Федор Березин как и полагается военному нашел себе армейскую майку и армейские бриджи.
-- Давай! - скомандовал Леха, протягивая мне стакан с водкой.
Мы выпили, закусили. Потом еще раз выпили и еще раз закусили, расслабились и почувствовали себя друзьями, которых объединяют пережитые невзгоды.
-- Я же говорил, все хорошо, что хорошо кончится, -- разглагольствовал Федор Березин, покачивая грязной ступней перед моим носом и кивая на распахнутое окно, в которое заглядывали райские цветы.
Нельзя сказать, что их вид смягчал жару, но в такой парилке даже смотреть на реку было приятно.
-- И то правда, -- с набитым ртом согласился Леха, маслеными глазами следя за Катажиной, которая в конце концов сообразила спрятаться за меня.
-- Ну да, -- буркнул я, недовольный тем, что мне достались старые полосатые шорты и мятая белая футболка, которая, правда, эффектно подчеркивала недельную щетину.
Сфинксы, которые я обычно видел из моего окна, куда-то пропали. Высоченная художественная академия, купол которой обычно царапал взгляд, пряталась под ядовитой шапкой растительности. Даже река была какая-то напряженной и слишком полноводной, словно у нее появились секреты. И вообще, почему-то мне все не нравилось - прежде всего отсутствие жителей. Я невольно подумал о хлыстах.
Никто не заметил, как они появились. Леха поперхнулся - а они уже рядом.
-- Хлыстов мы извели, -- сказал тот, что стоял ближе к окну.
Мне даже показалось, что он в него вошел. Второй находился в глубине коридора у двери, которая была закрыта на засов.
У меня всегда была хорошая реакция: я выбросил перед собой руку, собираясь превратить их в космическую пыль. Дудки! Ничего не вышло! Ладонь даже не нагрелась. Или у цекулов был античоппер, или от жары, усталости и водки я разрядился.
-- Спокойно! - нервно воскликнул цекул у окна. - Мы свои!
За мгновение до этого между нами появилось что-то вроде водяного занавеса толщиной метра три. Сквозь него они смотрелись, как водяные.
Тогда я узнал старшего. Со времени встречи на болоте он сильно изменился: приобрел копченую лысину и естественным путем стал почти черным. Сразу было видно, что настоящий землянин.
-- Гиренчир, -- представился он, подавая самые дружелюбные знаки, то есть махал рукой, улыбался и вообще, производил впечатление близкого родственника.
Голос его прозвучал глухо, как из колодца, и занавес пропал.
-- А я Есеня Нагайцев, -- назвался второй, подходя. - Мы вас давно ждем, -- и почему-то посмотрел на меня.
Он тоже был загоревшим до черноты. Усы у него не росли, и только рыжая калмыцкая бороденка, торчащая, как мочало, выдавала в нем азиата.
-- Здрасте... - Леха пихнул меня в спину своим животом при всеобщем молчании, -- кто это?
-- Друзья... -- ответил я без особого энтузиазма, не зная, что несет с собой их появление. Наверняка ничего хорошего. - Выпить хотите?
-- По маленькой, -- согласился Гиренчир, подходя к столу.
Я уступил место, а Катажина перебралась ко мне на диван. Цекулы расселись между Лехой и Федором Березиным. Надо сказать, что последний вообще не проронил ни слова: то ли испугался - что мало вероятно, то ли не понял, кто это такие.
Одна надежда была на Леху - он-то хорошо знал свое дело: налил по стакану, да ни что-нибудь, а самой настоящей домашней перцовки, крепкой, словно царская водка.
