Михаил Ахманов - Я – инопланетянин
Но я любовался не жалким судном, а его командой. Была она небольшой, такой же, как на «Рине», и отощавшей, однако выглядела очень привлекательно. Девушка лет двадцати, но с пышными женскими формами, рослая, статная, смуглая, почти нагая; жгучие огромные глаза, волосы до середины бедер, крепкие груди с темными сосками, мягкие черты полинезийки и неожиданно строгий решительный рот… Не женщина – гибель Помпеи! Я торопливо спустил паруса, она заглушила моторы, и мы сошлись среди безбрежных вод, словно сказочная нереида с мифическим тритоном.
– Ты кто такой? – крикнула прекрасная незнакомка.
– Жак Дени, вольный мореплаватель, – представился я.
– Француз?
– Самый натуральный. Из Парижа.
– Это хорошо, – одобрила она, уставившись голодным взглядом на ящик с ананасами. – Мой отец тоже был французом. Из Марселя.
Мы помолчали, разглядывая друг друга. Потом я спросил:
– Хочешь есть, ваине[83]?
Она энергично кивнула, темные пряди заплясали по плечам и груди.
– Прыгай ко мне. У меня не яхта, а целый плавучий ресторан.
Она прыгнула. Так я познакомился с Ивон Сенье, дочерью Клода Сенье из Марселя и Ваа Отоо с островка Наори. Впрочем, ее отец и мать были давно мертвы, как и большая часть жителей острова.
Этот клочок скалистой тверди в Тихом океане был местом весьма примечательным. Тридцать градусов южной широты, сто семьдесят восточной долготы, две тысячи миль до австралийского побережья, пятьсот – до ближайшей суши, островов Кермадек, пустынных и почти необитаемых. Но о Наори этого не скажешь; во времена расцвета здесь теснилось тысяч десять полинезийцев и европейцев – огромное население для островка в три мили в поперечнике! Остров был открыт в 1798 году и девяносто лет принадлежал британцам, затем его захватила Германия, а в Первую мировую оккупировали австралийцы. Еще полвека Наори считался подмандатной территорией, сначала австралийской и британской, затем – ООН, и, наконец, в конце шестидесятых, став суверенным государством, вступил в эпоху процветания. Ее основой были фосфориты, добыча коих велась Британской фосфатной компанией на протяжении многих лет. Само собой, этот доходный промысел отошел государству, добыча выросла до трех миллионов тонн, и в результате к началу нынешнего века остров сделался пустыней. Затем сырье иссякло и люди разъехались, кроме немногих упрямцев, ютившихся на южном берегу. Было их около двухсот, и жили они на узкой полоске земли меж океаном и пустошью, изрытой карьерами да ямами. Индустриальная эра закончилась, цивилизацию смыло с наорииских берегов, зато остались три приятных, полезных и мирных занятия: рыбная ловля, сбор кокосовых орехов и размышления о вечном. Островитяне предавались им лет десять, пока Наори не погрузился в пучину забвения – иными словами, считалось, что остров необитаем.
Эти сведения, датированные две тысячи девятым годом, я вьшовил из покет-компа. О новейших временах поведала Ивон, и это оказалась совсем не та история, какую можно слушать на ночь. Лет пять тому назад Наори был открыт вторично, но кем, она не знала; просто явился корабль с людьми, и были среди них похожие на европейцев, на малайцев, на китайцев и не похожие ни на кого – темные, но не такие, как полинезийцы. Корабль, судя по описанию Ивон, напоминал британское сторожевое судно класса «Блэквуд», списанное давным-давно, однако в хорошем состоянии, без пушек, но с пулеметами и даже с ракетной установкой. Пришельцы (Ивон называла их «мердерс», убийцами) высадились на берег, согнали жителей деревни в кучу и принялись сортировать: девочек лет с десяти, девушек и молодых женщин – направо, всех остальных – налево. Этих вместе с родителями Ивон отвели к ближайшей яме и перебили – всех, включая грудных младенцев; яма потом была пересыпана хлоркой и зарыта. Девочек и женщин – а их осталось тридцать шесть – распределили среди мердерс, но всем добычи не хватило; кое-кому из пленниц пришлось обслуживать троих, а то и четверых. Ивон, можно сказать, повезло – ей покровительствовали главари, и потому она уцелела. Что удалось не каждой островитянке в последующие годы.
Корабль уходил и приходил, команда сгружала еду и спиртное и развлекалась с наорийками – неделю, две недели, месяц. Потом убийцы исчезали, оставив на острове стражей – когда пятерых-шестерых, когда и больше. Это был спокойный период, если не сопротивляться насильникам, не вспоминать умерших и не плакать слишком часто. Но Ивон не плакала – от ненависти сохли слезы и горело сердце.
Потом все кончилось.
– Каким образом? – спросил я, подкладывая ей на тарелку ломти консервированного тунца.
– Мы подорвали корабль. – Ивон прожевала кусок и потянулась к банке с тоником. – Отправили к дьяволу этих убийц! Я нашла взрывчатку в старых карьерах… ом-мо… аммо…
– Аммонал, – подсказал я.
– Да, аммонал. В карьерах много аммонала, Жак, но мне были нужны машинки… – Она неопределенно повела руками. – Такие, чтобы одну прикрепить к взрывчатке, а на другой повернуть рукоять. Я их искала, и я их нашла!
– Ты знаешь, как обращаться с радиоуправляемым запалом? Откуда, ваине?
– Отец научил. Он старый, мой отец… был старым, все умел, работал подрывником… – Ивон отодвинула пустую тарелку и принялась за ананасы и бананы. – Вкусно! Никогда такого не пробовала!
– Ты протащила взрывчатку на судно?
– Да. Я носила и другие девушки. – Она помрачнела, вспомнив, должно быть, зачем их звали на корабль и что там с ними делали. Потом, оскалившись в мрачной усмешке, сложила пальцы щепотью: – Носили вот столько, целый месяц. Я принесла машинки – эти, как ты называешь, запалы… А когда мердерс ушли, когда отплыли на милю… – Ивон резко крутанула пальцами, словно поворачивая рычажок взрывателя. – Бумм! Бумм, бумм, бумм! Ни корабля, ни мердерс!
– А те, что были на берегу?
– Остались шестеро. Перепились. Мы их связали и бросили акулам.
Врет, почувствовал я, однако настаивать не решился. Налил ей сока и спросил:
– Что ты знаешь об этих людях? И для чего им ваш Наори? Устроили там базу? Хранили какой-нибудь товар? Оружие, наркотики?
Ивон замотала головой.
– Нет. Никто не видел, что у них в трюмах… База, наверное, была, но где-то в другом месте, не у нас. С нами они развлекались… говорили, что отдыхать на Таити или в Ницце дорого, а тут все принадлежит им, все даром – и пляжи, и отель, и девочки… И можно все… тушить о кожу сигареты, насиловать десятилетних или вчетвером одну… – Она поперхнулась, раскашлялась, пробормотала: – Ноги потом не ходят… валяешься, как труп… Но хуже всего, когда выскабливают в корабельном лазарете… меня – три раза… однажды – на четвертом месяце…
Я взял ее руки в свои и крепко стиснул.
– Они не хотели детей?
– Нет. Не для того нас пощадили… Нам полагалось работать, Жак.
Мы помолчали. Ее суденышко болталось на канате за кормою «Рины», яхта дрейфовала, покачивалась на волнах, то поднимаясь, то опускаясь в мягких объятиях океана. Солнечный диск повис над западным окоемом, и воды с каждой минутой темнели и густели, приобретая фиолетовый оттенок, напоминавший мне о родине. Но все рассказанное девушкой напоминало о другом, о том, что здесь не Уренир. Теперь я знал: если отправиться к восходу, то приплывешь не к берегам Иггнофи, не к дому под шатровыми деревьями, а в край насилия и ужаса. К земле ненависти, имя которой Наори.
Ивон насытилась и сидела теперь в шезлонге, расслабившись и полузакрыв глаза, посматривая из-под густых ресниц на палубу яхты из драгоценного тика, на обнесенный бронзой фальшборт, стойку с клавиатурой автошкипера и мачту со спущенным парусом. Какая-то работа шла в ее головке, но те эмоции, что я улавливал, не были связаны ни с восхищением, ни с облегчением, ни даже с чувством умиротворенного покоя. Наконец она промолвила:
– Кажется, ты богатый человек, мсье Дени из Парижа, вольный мореплаватель. Чем занимаешься?
– Тем и этим… благотворительностью в основном. Я директор-распорядитель фонда «Пять и пять». Очень солидная организация, хотя и небольшая. Ее основал один покойный аргентинец, дон Жиго Кастинелли. Оставил фонду все свое имущество – ранчо в Мисьонесе, серебряные рудники, дома, угодья, эту яхту… Вот он был действительно богат!
– И что ты делаешь с его богатством? Плаваешь по океану и ешь эти сладкие фрукты? – Она покосилась на ящик с ананасами.
– Бывает, но не очень часто. Задача у меня другая: я должен отыскивать талантливых и молодых, пятерку юношей, пятерку девушек, чтобы обеспечить им карьеру. Помочь пробиться, понимаешь? Скажем, они нуждаются в образовании, в деньгах, рекомендациях, советах или иной поддержке. Тогда…
– А если девушек не пять, а двадцать восемь? – перебила Ивон. – Ты им поможешь?
– Хмм… вероятно. Случай, не предусмотренный уставом, но это не беда – решающий голос все равно за мной. А что им нужно, этим девушкам?
