Виктор Точинов - Новая инквизиция
Беркут смотрел затравленным волком на три направленных на него ствола. К нему уже подбирался воскресший близнец-1, держа в отставленной руке шприц.
…Обмякшего Беркута уложили рядом с его несостоявшейся жертвой – Копытом.
Хачатрян все это время производил странные манипуляции под одеждой. Сусанна попыток помочь мужу не делала, стояла молча и неподвижно, автомат АКМ наготове. Лесник подумал, что в имитаторе беременности две таких пушки не протащишь, значит, были спрятаны здесь, в роддоме… Юзефом? Хачатряном? Уже неважно.
Наконец груда силиконовой плоти заколыхалась на полу.
– Вай, славно как, Юзеф-джан, целый год эту гадость таскал… Надоело, слушай. Хватит теперь, да? – Арик одёрнул пиджак, бесформенно обвисший на сухощавом теле. И добавил другим голосом, без следа армянского акцента: – И вообще хватит. Хватит тут Моню Мочидловера изобра…
Конец фразы заглушила длинная очередь – по Диане, по близнецам…
Последнее, что успел увидеть Лесник, был летящий ему в голову приклад автомата Сусанны…
Дела минувших дней – XVIII
12 августа 1937 года. Бегство
Митинг на Щёлковском аэродроме закончился. Смолкли речи, славящие героев Арктики, прокладывающих в Америку первую в мире грузовую авиалинию через полюс. Отзвучали здравницы вождям, и их, вождей, приветственные телеграммы. Шла последняя подготовка – быстро, деловито, без суеты.
Четырехмоторный гигант ДБ-А с номером Н-209 на огромных крыльях застыл на взлётной полосе. Леваневский стоял чуть поодаль, курил. Последний бензозаправщик отвалил от самолёта, и в предотлётных хлопотах наступила некоторая заминка. Одни говорили – ждут мешки с почтой для Нью-Йорка, другие – меха для лётчиков.
Леваневский знал, кого он ждёт – и в глубине души надеялся не дождаться.
…Человек шёл через аэродром – невысокий, стройный, в изящном сером костюме и мягкой шляпе, в руке – небольшой походный баул, перетянутый ремнями. Среди людей в форме и рабочих комбинезонах человек казался чужим. Посторонним. Но, странное дело, никто из многочисленной охраны не подошёл, не остановил, не спросил документы. На человека не смотрели, а случайно скользнув взглядом – тут же забывали.
Человек шёл легко, уверенно, – тем не менее это было бегство.
– Здравствуй, Сигизмунд, – приветствовал Леваневского пришедший.
– Здравствуйте, Богдан Савельевич, – осторожно сказал тот. Хотел добавить: все-таки решили лететь? – но не стал. И так все ясно…
– Все-таки я решил лететь, – сказал Богдан Буланский, словно прочитав мысли собеседника. А может – действительно прочитав, порой Леваневский всерьёз подозревал его в этом умении.
– Вам придётся пролежать всю дорогу в спальном мешке. Иначе замёрзнете, пойдём на шести тысячах метров… Запасных комплектов мехового обмундирования нет. Запасная кислородная маска есть.
– Ничего, Сигизмунд, долечу.
Что холод ему не грозит и на большей высоте, Богдан говорить не стал.
– Тогда… Извините, Богдан Савельевич, но сколько вы весите?
Буланский не удивился вопросу. Любой лишний вес на борту, когда лететь тысячи и тысячи километров, необходимо учитывать.
– С грузом – ровно пять пудов, тридцать четыре фунта и девять золотников…
Леваневский наморщил лоб, переводя в килограммы. Однако… Тяжёлый получался баульчик у Богдана Савельевича…
– Кастанаев! – командным голосом позвал Леваневский.
– Слушаю, Сигизмунд Александрович, – подошёл второй пилот. Богдана он не заметил.
– Над полюсом циклон, возьмём лишнюю сотню литров горючки. Выбросишь из НЗ…
Богдан не слушал, что перечисляет Леваневский, думал о своём. Он не решал «все-таки полететь» – ситуация решила за него. Москва была зажата в стальное кольцо – мышь не проскочит. И кольцо сжималось. Богдан проскочил, уложив пришедших за ним аккуратными выстрелами из браунинга точно в сердце – но в затылок дышала погоня. Аресты шли днём и ночью – и эта на вид неприцельная стрельба по площадям достигла своей цели. Организации, которую Богдан Буланский двадцать лет создавал втайне от Конторы, – не стало. Бешеный пёс Юровский был жив – его болезнь и смерть в ЦКБ оказались гнусной комедией. Похороны, венки и речи, замурованная в кремлёвской стене урна – все фарс. Проклятый интриган ушёл в тень и готовил превентивный удар. Ничего, придёт время – сочтёмся за все. Сейчас главное – унести ноги…
…На серый бетон аэродрома упали два свёрнутых спальника, несколько мешков с продовольствием. Леваневскому это не нравилось, но он не мог отказать человеку, которому был обязан всем. Не только и не просто жизнью – к своей и чужим жизням Сигизмунд Леваневский давно относился без излишнего трепета. Гораздо важней была слава – портреты с лицом, известным каждому в этой стране, школы и фабрики, носящие его имя – имя одного из первых Героев Советского Союза. Слава долго обходила Леваневского – и пришла к нему три года назад исключительно благодаря Богдану Савельевичу… Слава полярного орла, спасавшего от гибели челюскинцев. Но лётчиков в стране много, и орлами становятся не все. Важно в нужный момент оказаться в нужном месте. Иногда Леваневскому казалось, что его покровитель попросту заранее знал, где и когда будет раздавлен льдами «Челюскин»…
…Через две минуты после того, как Н-209 тяжело, неохотно оторвался от взлётной полосы, на аэродром стремительно въехали два автомобиля. Из переднего выскочил человек в синей форме, с ромбами на петлицах. Поднял голову, посмотрел на исчезающий самолёт. Выругался.
…В Нью-Йорк Н-209 не прилетел. В Фербэнкс – точку промежуточной посадки на Аляске – тоже. Леваневский последний раз вышел на связь через двадцать часов после старта – и навсегда замолчал. Самолёт и шестерых лётчиков искали советские и американские пилоты, искали даже спустя много лет после того, как весной 1938 года экипаж официально объявили погибшим… Искали ледоколы. Искали жители прибрежных районов Аляски.
Не нашли.
Искавшие не догадывались, что на борту Н-209 был пассажир – Богдан Буланский. И что в Америку он не собирался…
Глава девятая
Сусанна своё дело знала. Быстрота движений у неё была феноменальная. Приклад раздробил череп, и острые осколки вошли в мозг, и было больно, и Лесник умер…
На середине этой мысли он сообразил, что раз может так думать – то все не так плохо. С ним, по крайней мере. Голова раскалывается от боли, но на куски отнюдь не разбита, – сумел в последнюю долю секунды «снять» удар, перевести в скользящий… Но дела хреновые.
Жёсткий пол давил на плечо и бок. Над головой звучали голоса – надоедливые звуки, болезненно отдающиеся в голове. Смысл слов от Лесника ускользал. Сомкнутые веки ощущали свет. Хотелось открыть глаза, поднять голову, осмотреться, проверить работоспособность мышц.
Ничего этого Лесник не сделал. Не стоит тут радостно демонстрировать своё возвращение из мира мёртвых. А то живо вернут обратно – контрольным выстрелом или тем же прикладом.
Ситуация поганая: похоже, в строю остался сам Лесник, не уверенный, что сможет работать, да Юзеф, с которым творится нечто странное… Немного – против двух убийц экстра-класса. Отца Алексия в расчёт можно не принимать. Диана и близнецы если и живы, то умирают, Лесник видел, как их троих отшвырнула очередь лже-Хачатряна – по несколько пуль в каждого.
Лесник начал воспринимать речь псевдо-Арика с середины фразы. Голос звучал торжествующе:
– … было просто смешно с тебя, Юровский, – когда ты вербовал меня в Степанакерте. Не узнал, не узнал… Потерял чутьё классовое. Вай, обрадовался Юзеф-джан, человек так много знает и умеет, – и никак не засвечен в Конторе! (кавказские нотки в голосе мелькнули и вновь исчезли). Та наша встреча планировалась за два года… У меня было достаточно времени с момента, как я задумался: а зачем это товарищ Юзеф строит в Швеции томограф за тридцать шесть миллионов долларов – который не совсем томограф? Кого это он лечить тут собрался, а? Я долго не мог поверить, что ты, именно ты, всерьёз готовишься к Последним Дням. А потом понял – это, судари мои, высшая степень материализма и атеизма: взять да и переломить Предначертание силовыми и техническими методами! Браво, бравис-симо! Ну и я тоже не стал сидеть сложа руки. Помог исполниться кое-чему из предначертанного. Раз суждено появиться Тёмному Мессии, пусть уж это будет товарищ надёжный, проверенный… – так ты любил когда-то выражаться, Юровский? Зачем нам Мессия-тенятник? Пусть лучше буду я. Голос отца Алексия, негромкий, спокойный:
– Значит, Даня, башни Нового Вавилона – твоих рук дело?
Богдан коротко хохотнул.
Голос Юзефа (слова даются с трудом, но в тоне издёвка):.
– Бедный Усама… Лихо ты развёл его со штатовцами…
Слушать все это было интересно, но самого главного Лесник не понял. Где стоит Сусанна? Ни звука не свидетельствует о её местоположении…
