Николай Берг - Остров живых
Так, блевать отставить, аж глотку перехватило от страха. Что делать? Вот вопросец!
Автомат долой, сумку долой, лифчик-разгрузку долой, куртку долой, каску долой, перчатки? Перчатки пока оставим, сейчас из сумки дезраствор достать… Стоп, стоп, лезть грязными перчатками в чистую сумку – это дикость и хамство.
Ага, вот топчется субъект с чистыми руками!
– Тимур, открой сумку, достань…
Э, а что достань? Есть йод. Не катит. Есть спирт. Есть зеленка. Зеленки мало. И как-то оно не того потом будет, хоть дохлому с зеленой мордой, хоть живому… Решено, спирт. И вату! Эх, жаль, перекиси водорода нет, она-то тут была бы в самый раз, да мне как-то влом показалось таскать, голова садовая.
Парень мнется, потом брезгливо какой-то валяющейся на полу не то шариковой ручкой, не то еще чем-то – вижу плоховато в темноте – откидывает крышку сумки. Несколько активнее, благо я на него рычу злобно, тянет флакон со спиртом, отрывает пласт ваты от рулона.
Получаю холодящий ладони мокрый шмат ваты, гоню парня втащить в квартиру раненых и тру лицо, но аккуратно тру – не хватает только для полного счастья самому поранить кожу и втереть туда гажу. Так. Вроде ощущения были брызг на подбородке, выше – на каску полетело. Теперь вату сложить и еще раз. Где флакон? Ага, вот из сумки горлышко торчит, поблескивает… Рот прополоскать и… Что он там орет? Блинский деготь – так стрельба-то у дверей, туды ему качель! Автомат тереть не успею. А, он все равно ниже был, не должно бы попасть, считать условно стерильным!
Выскакиваю из комнаты. Глаза в темноте чуток пообвыклись, вижу, что парень втянул одного раненого и корячится в дверях со вторым. Очередь бьет неожиданно как прутом по нервам. Раненый корчится и протяжно стонет, я просекаю, что это он и стрелял, а стонет от боли – отдача его тряхнула. Волоку первого из прихожей, Тимур уже его топтать стал, волоча второго. Так, втащил, благо тут не царские покои. В хрущевке такое ощущение, что из кухни можно спокойно дотянуться до спальни. Что с дверью?
Неосторожно высовываю башку на лестницу. Тут же несколько пуль врезаются в стенку, правда, далековато от меня. А от двери на улицу осталась смешная и нелепая фигня. Но видно не очень хорошо – и дым с улицы, и пыль от побитых пулями стенок.
Время, выиграть время – мне необходимо время. Двое раненых, это очень много на одного и сразу. А мы вот так: высовываю ствол автомата и, очень стараясь, отсекаю две ровненькие очереди по три патрона. Восчувствуй, враг, мы тут себя в руках держим!
Не знаю, подействовало это на врага или нет, но я как-то успокоился.
Сверху кто-то долбает не торопясь одиночными… Ильяс? Капитан?
Ладно, время дороже денег. Гораздо.
Так. Сумка. Резиновые перчатки. Отлично, что я их спецом положил отдельно. Нащупал сразу. Света бы хоть чуть-чуть, хоть самую малость! Брелок где-то тут со связкой ключей валяется.
– Что ты копаешься? – со стоном выговаривает раненый.
– Фонарик обронил. Тут же хрен что увидишь, перевязку и то не сделать.
– Мой возьми, слева в кармашке. Только ты нас всех угробишь, как начнешь светить.
Точно, не подумал. Во, в санузел – там не видно свет будет, а мне работать проще. Перевяжу, обработаю, можно будет решать, как выбираться из этой задницы. Хотя это уже не задница, это мы уже всю прямую кишку прошли и уверенно закапываемся глубже.
– Терпи, земляк, сейчас еще тебя придется тащить.
– Нога у меня. Зафиксируй сначала, помощник смерти.
Забираю фонарик, закрываю пальцами стекло. Свет получается красный, не так заметен, как белый.
Возможно, что не так, но очередь по стеклам тут же прилетела, хотя засада была с другой стороны. Звук тот же, что и у остальных трещоток, это-то я слышу.
Мы с Тимуром пригибаемся не сговариваясь.
– В сортир давай тащи обоих! Ногу второму береги – не гни зря!
– А ты что?
Так я тебе и сказал! Я и сам не знаю. Но огнем ответить надо, а то осмелеют – подойдут к окну, а их тут два здоровенных окошка. И не факт, что успею их обидеть. Пули прошли высоковато – снизу стреляли. Так, а я вбок и очередь туда! И в сторону.
Ага, а там один сукин сын. И тарахтелка у него послабее моего АК. А поиграем. Или не стоит? Второй, может, ждет именно такого решения и подловит меня, пока я первого ловлю? Сколько их вообще было? Пока на вытянутых вверх руках автомат, а сам сижу ниже. Еще очередь. Ориентируюсь на приблизительную траекторию вражеских пуль – прямая от дырок в наружном стекле, внутреннем и щербин в стене.
– Иди ты на хрен, сопляк! – рычит как-то воюще раненый.
– Он не дается, – жалобно взывает Тимур.
Хоть порвись. Особенно если учесть, что автомат щелкнул – рожок пустой. Куда я лифчик кинул? Оппонент что-то не стреляет. Где лифчик? Нашарил сумку, куртку, каска загремела по полу, лифчик сволочь пропал.
– Чего ждешь, дави его, гада, один он! – воет раненый.
– Разгрузку найти не могу, а рожок пустой!
Не успевает раненый высказать в звуке все, что он думает на тему магазинов, докторишек и штатских укурков, а я уже вижу свою разгрузку. Отлично вижу. В деталях.
Сам удивляюсь, с чего такой праздник, прямо светлый день наступил. А это ни фига не день, это мы еще глубже продвинулись в кишечнике. Звук битой бутылки и громкое ффух – и тут же свет… Бутылку с бензином в нас швырнули, да не попали в окно, выше шмякнулась – вот бензин снаружи и горит. Не знаю, видно ли нас, но врага я точно не вижу сквозь огонь.
Лопается стекло, сыплется вниз.
Выдергиваю из лифчика магазин, меняю. В голову приходит повалить на пол обшарпанный шкаф – боком. Так он прикроет нас от наблюдения из окна. Створка распахивается, бьет больно по ноге, в пустом шкафу какие-то унылые тряпки. О, вот свезло – палка для вешалок. Сгодится как шина. И тряпки эти сраные тоже.
Раненый полулежит в тесном коридорчике, Тимур вертит головой, сидя рядом и воинственно держа стволом вверх пакистанский ТТ. Да, нога-то у раненого не нравится мне совсем – она искривлена в самом неподходящем для нас месте. И я вижу, что тут у нас травматический огнестрельный перелом бедренной кости. От счастье-то! В тесном совмещенном санузле мешком лежит другой раненый.
– Тимур, этого раненого с пола перевали в ванну.
– И унитаз выломай! – неожиданно заявляет между стонами раненый.
– Ты чего, земеля? Унитаз-то тебе чем помешал? Мы ж в говнах потонем?
– Делай! Не спорь, придурок, делай! Выкинь его нах!
Лопается еще пара стекол. Трещит очередь нашего оппонента снаружи, пули хлопают о стенку, на улице тоже трескотня, и бахает дважды наш стрелок. Я за это время ухитряюсь отломать кусок деревянного плинтуса, как раз между здоровенных гвоздей, которыми когда-то его приколотили, и, изрядно потея от четкого осознания первого в жизни наложения примитивных шин на перелом бедра, да еще и в одиночку (положено-то втроем), приматываю осторожно ногу тряпками к импровизированным шинам. По длине шина должна быть от подмышечной впадины, но у меня нет такой палки – это раз, а два – не влезет он в санузел при такой шине. Прятаться же ему можно только там. Отчетливо прет дымом, и его серая пелена ползет над нами постоянно, очень быстро сгущаясь и приближаясь к нам.
– Две минуты, – отчетливо говорит раненый.
– Что?
– Пожар в квартире, за пять минут все горит. У нас две минуты.
– Что делать-то?
– В сортире отсиживаться. Ремер не бросит! Продержаться надо!
Тимур наконец с хрустом выламывает унитаз. Растерянно смотрит на нас.
– Выкинь его на хрен! – рявкает раненый.
– Он грязный! – возражает парень, брезгливо глядя на древний фаянс. Белоручка выпрямляется в санузле, его голова скрывается в серой пелене дыма, и тут же Тимур приседает, надсадно кашляя – хапнул дыма на вдохе.
– Выкидывай, идиот, потом отмоешься! Иначе сдохнем тут все, и никто нас мыть не будет!
Швыряю белоручке какую-то мерзкую тряпку: если это и было женским платьем, то очень давно. И он, обрадованный этим компромиссом с его чистоплюйством, заматывает унитаз тряпкой и вышвыривает сверток в комнату.
– Ногу не приматывай! – останавливает меня раненый, когда я пытаюсь примотать больную ногу к здоровой.
– Хуже будет!
– Вряд ли, а мне рабочая нога нужна. Давай в сортир тащи!
Дым заметно опустился ниже. Теперь, чтоб дышать, надо стоять на четвереньках. И жарко стало очень.
Тимур, ухватившись за подмышки, тянет бойца в санузел. Я как могу стараюсь, чтоб раненая нога поменьше шевелилась – в первобытном обществе кинжалами и копьями из острых отломков костей даже мамонтов с носорогами убивали, а тут у раненого в бедре – пучок таких костяных ножей и кинжалов, и все они уже воткнуты ему в живое мясо, а рядышком там сосуды и нервы. В самом лучшем случае при переломе бедра кровопотеря пол-литра сразу, а тут и до трех литров легко может быть. Все, втащили!
