Негатив. Эскалация - Павел Николаевич Корнев
Дальше я расположился на веранде кафе «Под пальмой» и плотно позавтракал. Правильно сделал: Юлия Сергеевна позволила себе припоздниться и появилась только в четверть двенадцатого. В своей шляпке, в облегающем жакете и юбке чуть уже и короче, нежели позволяли себе студентки, она словно сошла со страниц модного журнала, и невольно мелькнул вопрос, зачем я ей сдался, но не стал мотать себе нервы, огляделся и неспешно двинулся по тротуару. Барышня поцокала каблучками следом.
Повернув на соседнюю улочку, я применил на практике свои теоретические познания по обнаружению слежки и ничего подозрительного не заметил, тогда мы остановили извозчика и покатили на квартиру. Ехали молча, а уже на месте Юля огляделась и улыбнулась:
— Миленько.
Арендуемое барышней на пару с подругой жильё было куда просторней, ещё и с собственной ванной комнатой, но усмешки в голосе барышни не прозвучало, более того, она спросила:
— Неужто в корпусе так хорошо платят?
— Платят там неплохо. Но я уже не в корпусе.
— В самом деле? — удивилась Юля. — И где же ты сейчас служишь?
— В понедельник выхожу в институт вахтёром, — сообщил я, сняв пиджак и повесив его в шкаф. — Старшим.
В васильковых глазах Юлии Сергеевны мелькнуло недоумение.
— И это считается повышением?
— По состоянию здоровья перевели. Так что теперь я вовсе не героический революционный матрос, а скучный вахтёр.
Барышня фыркнула, а когда я стянул с плеч подтяжки, вопросительно изогнула бровь.
— Вот так сразу, да?
— Ты разве не соскучилась?
Юлия Сергеевна закатила глаза и потребовала:
— Отвернись!
Я и не подумал выполнить эту просьбу, тогда отвернулась она сама; кинула шляпку на тумбочку, принялась возиться с застёжками жакета. Я быстренько разделся и улёгся на кровать, принялся с живейшим интересом наблюдать за тем, как барышня стягивает с себя юбку, а затем и чулки.
— Моя попа всё ещё идеальна? — спросила Юля, нисколько не сомневаясь в том, что я не спускаю с неё глаз.
— Даже идеальней прежнего.
Юлия Сергеевна обернулась с разрумянившимися от смущения щеками, но прикрыть ладошками грудь и треугольник светлых волос внизу живота и не подумала. Глянула с вызовом и точно собиралась отпустить какую-то шпильку, а вместо этого охнула:
— Матерь божья! Это что с тобой такое?!
Я опустил взгляд на зарубцевавшиеся раны и хмыкнул:
— Говорю же — приболел.
— Одна, две, три, четыре… В тебя стреляли?!
— Ну да.
Юля присела на краешек кровати и требовательно спросила:
— И как это случилось?
Я невесть с чего смутился.
— На практике улицы патрулировали. Ну и вот… Комиссовали, в общем.
— А-а-а! — понимающе протянула барышня. — Тот случай пару месяцев назад! О нём даже в газетах писали!
— Серьёзно? — удивился я. — А в каких?
— В институтских «СверхНовостях» и «Новинском времени» точно было.
— И что писали?
— Ты мне зубы не заговаривай! — возмутилась Юлия Сергеевна и принялась выспрашивать подробности, а когда удовлетворила женское любопытство, последовал новый, куда более актуальный вопрос: — Петенька, а ты вообще в состоянии?..
— Сама не видишь, что ли? — оскорбился я, а потом ухмыльнулся. — В институте благородных девиц ведь обучают верховой езде, так?
Васильковые глаза Юли распахнулись просто до невозможных размеров.
— Ты о чём это? Я никогда…
Но никогда — никогда, а освоилась Юлия Сергеевна весьма быстро и, если поначалу осторожничала, то на пике эмоций едва меня не заездила.
— Ты чего? — недоумённо выдохнула она, когда я принялся давиться смехом в самый неподходящий момент.
Тут уж не выдержал и рассмеялся в голос, вытер слёзы и пояснил:
— Подумал, какую причину травмы в историю болезни запишут, если сейчас швы разойдутся.
— Дурак! — выругалась Юля и откинула мои руки от своей груди, но сразу сменила гнев на милость и подалась вперёд, навалилась сверху. — Пообещай мне одну вещь, — попросила она вдруг.
— Валяй! — разрешил я.
Барышня понизила голос едва ли не до шёпота и со своим тягучим акцентом, от которого по коже бежали мурашки, произнесла:
— Если придётся, убей меня быстро. Так, чтобы ничего не почувствовала. А лучше — не поняла вовсе.
И вот тут мурашки по коже побежали отнюдь не из-за интонаций, холодком всего так и пробрало.
— С дуба рухнула? Зачем мне тебя убивать?!
Юлия Сергеевна прижалась всем телом и прошептала на ухо:
— Потому что, Петенька, мы по разные стороны баррикад. Я — монархистка, ты — социалист. Гражданская война неизбежна. А ты же знаешь, что творится в Домании?
— Знаю, — подтвердил я.
— Так обещаешь?
— Да, — ответил я коротко и встречного обещания требовать не стал.
Всё это лишь слова. Да и не дойдёт до гражданской войны, не та у нас ситуация. Слишком велик перевес левоцентристских партий.
Юля поёжилась и вдруг потребовала:
— Поцелуй меня!
— А как же телячьи нежности, которых ты не выносишь?
— Сегодня можно.
И я поцеловал девушку, впервые за все наши встречи поцеловал. Та с готовностью ответила, но почти сразу отстранилась и слезла с меня.
— Ты чего?
— Довольно скачек! — отрезала Юля. — Ещё не хватало потом с твоим лечащим врачом объясняться.
— Да брось!
Я начал приподниматься, но барышня легонько толкнула обратно.
— Лежи! — Она сместилась мне в ноги, откинула волосы с лица, и стал виден заливший её щёки лихорадочный румянец. — Боже мой, как низко я пала!
Спросить, о чём это она, не успел. В этом просто не осталось никакой нужды: и увидел воочию, и прочувствовал, аж дух перехватило.
Всё закончилось очень быстро, и Юля убежала на кухню, а когда вернулась, то улеглась рядом, подпёрла подбородок ладонями и принялась покачивать согнутыми в коленях ногами.
— Это был лютиерианский поцелуй, — сообщила она, одарив меня невинным взглядом васильковых глаз. — Когда на курсах о таком рассказывали, от смущения чуть сквозь землю не провалилась. О нет! Никогда-никогда, только не я! И вот полугода не прошло, как тебя ублажила. Оно хоть того стоило, Петя?
Я только-только отдышался, фыркнул совершенно искренне:
— Ещё спрашиваешь!
И вместе с тем ощутил некоторую неловкость. Прежде мы всегда встречались либо у Юли, либо на нейтральной территории, и там я мог просто одеться и уйти. А тут понятия не имел, как намекнуть барышне, что ей пора закругляться.
Ну да — своё я уже получил, на большее был попросту неспособен, и общество гостьи начало
