Зараза 3 - Евгений Александрович Гарцевич
Вперед дороги не было, а землетрясение или работа «кротов» — показалось, что под потолком засветился молочный бок, не прекращалось. Я отпрыгнул назад, увернулся от летящих камней, сгреб в охапку, обессилившую Фламинго, и побежал на выход.
Глава 25
Ударило одновременно по всем чувствам. Пещера, как глотка огромного кита, зевнула и захлопнулась, полностью отрезав нас от Даррена с Али, что самое главное от гидромешка со взрывчаткой. Пыль мешала дышать, сплошная темнота толкала на стены, а в ушах стоял такой грохот, что Фламинго пришлось укусить меня, чтобы я обратил на нее внимание.
Я остановился, только когда понял, что осколки хоть и сыпятся, но до нас уже не достают. Аккуратно свалил вяло трепыхавшуюся девушку на землю, достал запасной фонарик — сильно попроще, обычный туристический налобник, тут же, как заправский ковбой, подстрелил подкравшегося к нам из темноты шаркуна и только тогда перевел дух.
Проверил Фламинго на наличие чего-то большего, чем шишки и ссадины, а потом принялся за снаряжения. Все при мне, даже скорее всего бесполезный теперь дистанционный взрыватель. Я посмотрел на пустое черное окошко индикатора — абонент не в сети.
Пока я пытался сориентироваться в пространстве, амазонка смогла подняться на ноги, и, скривившись от боли, размялась. Кивнула мне, что готова.
И мы побежали.
Я сдавливал тангенту на рации до боли в пальцах, хрипел в рацию, моля, чтобы хоть кто-нибудь ответил. В ответ белый шум, тихие писки и обрывочные возгласы, передающие только панику происходящего на поверхности. Но даже этот ужас вселял надежду. Надежду, что там еще остались живые. И поэтому надо бежать, не тратить время на прицельные в голову, бить по ногам — валить, топтать или перепрыгивать, главное — не сбавлять скорости. Обходить обвалы, рисковать и проскакивать под криво нависающим с потолка глыбам. А еще поддерживать амазонку, слишком гордую, чтобы признать отсутствие сил и слишком близкую, чтобы бросить ее здесь.
На выходе из лаза, в который я еле втащил Фламинго, я упал.
Ноги просто отказывались двигаться. Казалось, что вместо ботинок у меня две каменные глыбы. А каждое движение, попытка подтянуть ноги и подняться, отдавалось противным щелчком в коленной чашечке. Болела грудь, будто легкие углями набили. Горячими, дымящимися — не дающими сделать полный вдох, а только резкие, короткие свистящие хрипы.
Я прополз несколько метров и рухнул в глубокую лужу натекшей дождевой воды. Холодной, мутной, но кажется, самой чистой, чтобы смыть пот со лба и глаз и самой вкусной, чтобы хоть капельку утолить жажду.
Фламинго хрюкала рядом. Посмотрела на меня и поднялась. Сделала один шаг, потом второй. Оглянулась, махнула рукой и, опираясь о стену, пошла вперед.
Я попытался идти следом, но не смог. Опять что-то щелкнуло в коленке, а рука напоролась на острый камень. Я уткнулся лбом в острый кусок глыбы, стараясь через острую боль послать нужный импульс в тело. Потянулся к зову, в надежде зачерпнуть из него силы.
Шекхед была здесь. Где-то глубоко внизу в пещерах. Целая и невредимая. Она ликовала. Это было новое ощущение — радость, ехидство, гаденькое противное удовлетворение. Настолько приторное, что меня чуть не вырвало от злости и возмущения.
Игнорируя силу алмаза, я потянулся к зову. Стал пропускать его в себя и глушить вопивший от ужаса мозг. Будто на медитации, стал отключать лишние мысли и снимать барьеры. А потом отключил голову, блокируя боль, мышечные спазмы, усталость и страхи. Оставил одну простую цель — идти вперед.
И появился намек на силу. Электрическая искорка пробежала по телу, подкидывая импульсы, бегущие через мозг, по мышцам. Я поднялся на четвереньки. Сделал шаг, потом еще один. Одеревеневшие мышцы, разогреваясь, работали все лучше и лучше.
Уже через несколько секунд я догнал ковылявшую Фламинго. Еще через двести метров подхватил Мирного, слепо ползущего по каменной стене. И все это время шел вперед. Тащил уже обоих, не чувствуя ни усталости, ни боли. Как заведенный шаркун — шаг, еще шаг. До тех пор, пока не ослеп.
Ослеп от фар «пираньи», бьющих по глазам. Смутно видел подбежавшие тени. Смутно понимал, что мою ношу кто-то перехватил, и то благодаря тому, что смог идти быстрее.
— Космос, ты чего такой холодный? — послышался смутно знакомый голос, вроде Саня. — Как сухой лед, аж обжигает.
— Надо ехать, — губы пересохли настолько, что больше пары слов я выговорить был не в состоянии, но продолжал идти, как заглючивший компьютерный персонаж, уперся в «пиранью» и начал обходить ее по кругу.
Меня направили в дверку, помогли забраться и со словами: «пей», что-то впихнули в руки.
— Это что у тебя там? — спросил Мирный, садясь напротив меня, — Водяра?
— Нее, это мы спирт забодяфили, — Вадик, кривляясь и строя из себя джентльмена, пропустил к нам Фламинго, забрался сам и захлопнул люк. — Много не пейте, он заборифтый.
Я не понял, что я пил. Скрипнула на зубах кислинка не растворившейся лимонной кислоты, а в остальном вода — водой. Если бы Мирный не выхватил у меня из рук фляжку, я бы и не остановился. По телу побежало тепло, и как только к языку и скрюченным пальцам вернулась чувствительность, я схватил Вадика за плечо и потряс.
— Вадик, гони в ЖД-музей. Очень быстро гони. Связь с ними есть? — я повернулся к Сане, крутящему в руках рацию.
— Десять минут назад была, — он развел руками, как бы извиняясь, что аппарат сейчас молчит. — Леонидыч передавал, что они пытаются эвакуироваться в море, но на всех не хватает лодок.
Стоило включить радиосвязь, так эфир сразу же наполнялся шипением, скрипом и криками на различных языках. Отчетливо выделялся командирский мат Платона и резкие, сложно жеванные, команды камаджоров. На заднем фоне были слышны выстрелы. Потом кто-то стал молиться на креольском, я узнал голос командира лагеря береговой охраны.
Не знаю, специально ли, или связь выкинула такую шутку, но все остальные замолчали. Только тихий срывающийся
