Война (СИ) - Валериев Игорь

Выходить в Тяньцзинь решили днём. Со слов Константина Андреевича в это время суток вокруг Порт-Артура истребителей и миноносцев не наблюдается, а кружат в паре броненосный крейсер «Якумо» и бронепалубник «Ёсино», которые пытаются подловить наших «Михаила Хохлова» и «Аскольда», а те в свою очередь вместе с подводными лодками «Касаткой» и «Белухой» пытаются поймать японские крейсера.

– Командуйте, Константин Андреевич, – сказал я и перекрестился. На такой посудине мне ещё в море выходить не приходилось.

Эпилог

«Лейтенант Бураков» выйдя на внешний рейд, осторожно прошёл минные заграждения и, набирая скорость, направился к Бохайскому проливу. По правому борту в туманной дымке виднелся берег. Сопки или как их здесь называли горы Высокая, Перепелиная и Золотая также были в тумане, теряя свои очертания.

На море была небольшая волна, но набирающий скорость эсминец начал зарываться в воду, его форштевень при опускании вниз разрезал волну, которая расходилась в стороны, но частично перекатывалась через носовую палубу. При этом большое количество брызг стало долетать до смотровой площадки. В результате я и Панфёров спустились вниз, и зашли в рубку.

Для меня же стало сюрпризом то, что я абсолютной не чувствовал признаков морской болезни. Обрадованный этим событием автоматически начал мурлыкать себе под нос любимую песню моего деда – «Прощайте скалистые горы».

Тот во время Великой Отечественной войны, начав её в разведвзводе стрелкового полка, после ранения попал служить в морскую пехоту на полуостров Рыбачий и часто ходил в разведрейды на торпедных катерах. Потом вместе со своей частью был переведён на Дальний Восток, а после войны с Японией, демобилизовавшись после ещё одного ранения, построил дом в станице Черняево и женился на потомственной казачке. Только вот после принятия на грудь энного количества горячительных напитков песни пел в основном не казачьи, а морские. А «гимн катерников», как часто называли эту песню, исполнял в обязательном порядке. Он у него был номер один в репертуаре.

– Тимофей Васильевич, а что за песню Вы напеваете? – перекрывая шум двигателя, громко спросил меня стоящий рядом Панфёров.

– Придём в Тяньцзинь, обязательно исполню её для вашего экипажа. Думаю, вам понравиться. Только что в голове сложилась пара куплетов, – ответил я, прикидывая, что как-то надо будет переделать несколько строк, где упоминается Рыбачий.

– Если она будет также прекрасна как песня «Варяг», то вам нельзя будет появляться в кают-компаниях кораблей Тихоокеанской эскадры, если вы беспокоитесь за свою печень, – улыбаясь, произнёс командир эсминца, а потом с укором произнёс:

– Что же Вы, Тимофей Васильевич, в ресторане не сказали о том, что это вы автор песни о подвиге крейсера «Варяг»?!

– Не успел, Константин Андреевич, тревога помешала, – я хотел развести руками, но вместо этого схватился за поручень, так как корабль вновь нырнул вниз.

Панфёров стоял же, как влитой, даже не покачнулся.

– Как там генерал Вогак себя чувствует? Может быть, на такой волне сбавим скорость? – задал я вопрос, переживая за Константина Ипполитовича.

– Его разместили в гамаке, так что он особо качки не ощущает. Тем более, я как гостеприимный хозяин предложил господину генералу адмиральского чая. С ним сейчас мичман Селезнёв. Так что всё будет в порядке. Нам на двадцати узлах идти-то всего часов десять.

В этот момент в рубку зашёл матрос, который что-то сказал Панфёрову, и тот выскочил на палубу будто ужаленный, выхватив из специальной стойки бинокль. Вскоре Константин Андреевич вернулся назад и перевёл ручку телеграфа на «полный ход».

– Хвост за нами увязался. Насколько смог рассмотреть – это пара истребителей типа «Сиракума». Серьёзные для нас кораблики, – произнёс командир миноносца, подойдя ко мне вплотную.

– Насколько серьёзные?

– У них трехдюймовка на баке, против нашей сорокасемимиллиметровки на корме, – кап-два покачал головой, – да и по скорости особо не уступают. Хорошо, что позади нас милях в трёх идут. Если корабль не подведёт, то вряд ли догонят. Господи, спаси и сохрани! Пойду нашему старшему инженеру-механику Звереву о проблеме сообщу, заодно узнаю, как механизмы себя ведут.

Панфёров покинул рубку, а я переглянулся с матросом-рулевым и, признаюсь, в его взгляде я увидел большое беспокойство. Это беспокойство не отпускало меня следующие пять часов, которые японские истребители настойчиво преследовали нас, постепенно сокращая расстояние. И их упорство можно было объяснить только тем, что они знали, кто находится на борту.

Последний налёт на Порт-Артур показал, что, несмотря на усилия Едрихина, агентура противника в городе осталась, и она имеет доступ к получению важной информации и надёжную, быструю связь.

Как я полагаю, кроме шаблонных действий русских кораблей на дежурстве, именно агентурные сведения позволили японцам точно установить наши минные постановки, в результате чего, прорвав их брандерами в узком месте, три миноносца противника смогли прорваться на внутренний рейд и выпустить мины в наши броненосцы, поставив окончательный крест на «Петропавловске».

К этим же выводам пришёл и Алексей Ефимович. Начальник порт-артуровской контрразведки после неудачного боя развил бурную деятельность, задействовав все имеющиеся под рукой силы. Но хоть кого-то выявить так и не смог до нашего отъезда. Правда, намекнул мне, что есть зацепочка по одному из служащих Адмиралтейства, который имеет доступ к достаточно секретной информации, касающейся постановки минных и боновых заграждений.

Как думаю, капитан Едрихин с его хваткой бульдога этого типа размотает, так же как и вскрыл эсеровскую тройку боевиков, которые должны были вместе с Савинковым осуществить ряд диверсий на броненосцах, когда те встали бы на ремонт. Один из террористов устроился на работу на плавучий, а второй в сухой док Порт-Артура. Планировался у них и вывод из строя механизмов обоих доков для затягивания ремонта кораблей. Закончилось всё для этой четвёрки расстрелом.

Генерал Вогак, к которому я спускался час назад, чтобы проведать его, да и нервы успокоить небольшой порцией адмиральского чая, мои подозрения о настойчивости японцев в нашем преследовании поддержал. Личный порученец русского царя и военный агент в Китае неплохой приз для противника. Тем более, в китайских территориальных водах японцы чувствовали себя как дома.

Панфёров, присоединившийся к нашему мини совещанию, пообещал, что не даст догнать себя вражеским кораблям до Тонгу[11], где высадит нас, а потом спустится вниз по течению и заблокирует фарватер у фортов Таку. По его мнению, японцы не решаться под стволами имперских пушек устроить боевые действия. Китайцы хорошо помнят, как вели себя представители Страны Восходящего солнца во время японско-китайской войны.

Пэйхо, с пристанью и станцией Китайской Императорской железной дороги, ведущей через Тяньцзин на Пекин.

Мои размышления прервал матрос, который скатившись по трапу, ворвался в рубку и скороговоркой выпалил:

– На вест-норд-вест дымы, Вашвысокбродь!

Константин Александрович, взяв бинокль, направился на смотровую площадку, откуда вернулся минут через пятнадцать с мрачным выражением на лице.

– Вернее всего японский истребитель, идёт на пересечение нашего курса. За ним ещё видны дымы, но что там за корабль или корабли пока не рассмотреть.

– Получается, нас ждали, Константин Александрович?

– Простым совпадением такую встречу тяжело назвать. Чем ближе к Чжилийскому заливу и устью Пэйхо, тем проще нас перехватить. А если истребителю те, кто у нас на хвосте сидят, ещё и наш пеленг передали, то это сделать проще простого, – с этими словами Панфёров перевёл ручку телеграфа на «самый полный ход». – Попробуем успеть проскочить у них под носом. Рулевой вправо два румба.

– Есть, два румба вправо, – ответил матрос-рулевой, поворачивая штурвал.