СД. Том 17 (СИ) - Клеванский Кирилл Сергеевич "Дрой"
– Со стороны всегда виднее, Хаджар Дархан, Безумный Генерал, – перебила Лэтэя. – не знаю, что начертано в свитке твоей судьбы, но это – все еще твой свиток. Не важно, сколько тел ты сменишь, какого цвета твои волосы, что за одежды ты носишь или какой меч держишь, только встретив тебя, я будто повстречала родственную душу. Старого друга. Забытого брата. Близкого мне человека. И я знаю – ты чувствуешь то же самое.
Хаджар снова промолчал. Он был уже далеко не молод, чтобы слепо верить своему сердцу. Слишком часто оно обманывало его.
– И я всегда хотела спросить – почему?
– Почему… что? – не понял Хаджар.
– Почему ты не испытываешь ненависти? Даже к Аглену… даже к Кань Дуну, – Лэтэя повернулась к нему. Её глубокие глаза цвета ночного неба, искрящегося разноцветными звездами, заглядывали ему глубоко в душу. – Ты преисполнен не ненависти, а… жалости. И каждый раз, когда твой меч проливает кровь, она выглядит иначе, чем у других. Будто твой меч… роняет слезы.
Хаджар отвернулся. Он смотрел на восток. Туда, где поднималось солнце. Его рука сама собой накрыла обручальный браслет, а в груди стало больно, так невыносимо больно, что ни один удар меча, клинка, копья, стрелы, топора, молота или кулака не мог сравниться с этой болью.
Хаджар предпочел бы, чтобы его пронзили тысячи оружий, но только не это чувство. Но оно его так и не покидало. Все эти годы. И все эти странствия.
– Как можно ненавидеть тех, кто слаб? – произнес он. – так однажды сказал… сказало существо. Из очень старых легенд.
– Легенд? Ты о ком.
Хаджар отнял руку от груди. Он так и не смог ответить на этот вопрос. Он не смог признать, что, как некогда Черный Генерал, так теперь и он – испытывал к своим противникам, врагам и тем, кто сбился с пути, лишь жалость, но не ненависть.
Примус, Солнцеликий, Морган Бесстрашный, Чин’Аме… он испытывал к ним лишь жалость и сожаление. Каждый из них, в своей собственной истории, был героем. Спасителем и освободителем. И для каждого из них Хаджар Дархан стал монстром и злодеем, отобравшим или уничтожившим все, что было ценно.
И единственная разница, что Хаджар – общий для них всех враг, был все еще жив.
Если бы Хаджар пал, то стал бы очередным, поверженным монстром в чьей-то героической истории, а пока он жил – все было наоборот.
Так как можно испытывать ненависть? Ненависть к собственным, кривым отражениям в разбитых зеркалах мира боевых искусств.
– Иногда я думаю, а когда и мне повстречается тот герой, для которого я останусь лишь монстром, желающим разрушить все, что дорого, – прошептал Хаджар.
– Монстром? – переспросила Лэтэя. – Ты никогда не был монстром, генерал.
Хаджар лишь улыбнулся. Чуть печальнее, чем того хотел.
– Пойдем, друг мой, – он поцеловал её в волосы и поднялся на ноги. – солнце уже высоко. И, быть может, если праотцы услышат наши слова, то сегодня мне не придется никого убивать. Потому что, видит Высокое Небо, я устал от бессмысленных смертей.
Среди бесконечных трав, на холме, около камня, сидел старец, закутанный в рваный плащ из лоскутов тьмы.
– Ты никогда не был монстром, генерал, – звучали эхом слова, сказанные другом перед тем, как длань Яшмового Императора пронзила её грудь.
– Ты всегда была ко мне добра, – произнес хриплый, почти лишенный сил, голос. – и это тебя погубило тогда… погубит и сейчас.
Глава 1542
Среди высоких горных вершин, где снега никогда не таяли, а лучи солнца застывали в воздухе золотым сиянием драгоценного металла; где холодные ветра затормаживали ход самого времени; где птицы не летали, а облака зависли тенью ледяных скульптур, шла женщина.
На её плечах лежала шкура белого волка. Лапы закрывали плечи, а жуткая морда спускалась по правой руке. Кожаные одежды и доспехи подчеркивали крепкую, но в то же время — красивую фигуру. На железных наручах застыл иней. Он блестел разбитым хрусталем вдоль узоров и рун, забытых так давно, что не все Старшие Боги могли бы вспомнить их происхождение.
Её розовая кожа чуть мерцала в отражениях света, заблудившегося среди бескрайних льдов и снегов.
Темные волосы безлунной ночью опускались на её плащ из шкуры волка. И это не было ни метафорой, ни фигурой речи. Черные, струющиеся единым потоком, они впитывали и поглощали даже те крохотные частицы света, коим посчастливилось выжить в этом крае.
Она опиралась на старинное копье. Древко, больше похожее на дикую древесную ветвь, чем на изделие оружейного мастера; наконечник из кости какого-то животного стол удивительной по плотности, что оно действительно походило на сталь.
Обмотанное кожаные полосками, оно служило странице и опорой и защитой.
Женщина остановилось перед пещерой. Темной и глухой. И несмотря на общий холод и мрак, ветра и снега, казалось, избегали небольшой расщелины в высокой скале.
Женщина вздохнула.
Она встала на пороге. Долгое время не решалась сделать шаг вперед. Черные волосы, мерцая похищенным светом, струились вокруг её короны. Крылатой диадемы, укрывшей невысокий лоб.
— Моя королева, – донеслось изнутри пещеры. Голос, от которого застыли даже самые холодные ветра, а на расстоянии во многие десятки километров с неба упали куски льда из замерзшего воздуха.
И лишь королева Ночей и Холодов осталась невредимы. Древняя Мэб. И её столь же древний верный соратник, неизменный предатель и возлюбленный брат.
Один из тех, кто, как Ирмарил, жил вечно. Он умирал, перерождался, умирал вновь, но всегда возвращался обратно в эту реальность. Потому что без него — не было бы самой реальности.
Мэб, аккуратно выбирая куда ступить, направилась внутрь. Она спускалась по длинным коридорам, минуя ледяные мосты, раскинувшиеся над подернутой коркой льда лавовые реки, призванные ослабить пленника.
Пленника столь опасного, что из всех живших и живущих, лишь ему одному удалось ранить Черного Генерала – совершить то, на что не оказались способны силы всех регионов Безымянного Мира.
Путь Мэб лежал в глубины горы Балдан’Дур – места, священного для всех фейри. Она служила второй половиной двух святынь. Долина Паримэ’Лэтэн – вотчины Титании – её противоположность, сосредоточие света и тепла.
Никто, кроме королев, не мг выдержать квинтэссенции сил природы… никто, кроме одного единственного смертного.
Путь вел королеву все ниже и ниже. И с каждым шагом она начинала ощущать то, что уже, казалось, давно забыла. Зов холода. Шепот мрака.
Маленькие облачка пара срывались с её губ.
Наконец, ступив на широкое плато, сокрытое под толщей ледяных гор, в месте, куда не падал свет солнца или звезд, вокруг кипящей под ледяной коркой лавы.
— Ты пришла, моя королева, — прозвучал голос. Одно его звучание могло превратить десятки младших богов в ледяные статуи. А ветер, срывавшийся с замороженных уст брата Мэб – расколоть их мелкую пургу. – Я ждал тебя… тысячи эпох и тысячи снов. Я видел как мрак пожирал свет и как свет рождался в пустоте, но я ждал тебя, моя королева.
— Брат мой… — прошептала королева.
Она уже давно не знала ни любви, ни теплоты. Той, что идет среди ночей и льдов – не ведомы такие эмоции. Она знает лишь холодный гнев и слепую злобу. И все это облачает в своих доспехи и оружие, чтобы вести непрекращающуюся войну со своей сестрой.
— Так дай же мне посмотреть на тебя, моя королева, – произнес голос.
Мэб кивнула. Она подняла копье и с силой опустила его на ледяную корку. В ту же секунду пещеру затопил свет севера – мерное, синее сияние. Такое яркое, что почти походило на небесную лазурь. Только куда более холодное и плотное.
Когда-то давно Мэб слышала пророчество от маленькой ведьмы, по имени Гвел, что в землях убийцы короля родится мальчик с глазами, пленившими свет северных земель. И что в руках он будет нести клык, выточенный из вечной мерзлоты, одежда его станет звездами самых ярких ночей, а плащом — преисполненный свободы, северный ветер.
