Павел Марушкин - Зимние убийцы
Он презрительно фыркнул.
– Сделайте милость!
– Я предполагал нечто в этом роде. Предполагал, что вы каким-то образом имплантировали часть своей личности в мозги тех несчастных… Беда в том, что вы социопат.
– Да как вы смеете оскорблять отца в его собственном доме! – выкрикнула дочь Барбудо. – Вы хам! Вы ничтожество, вы…
– Это не оскорбление, а медицинский термин, – оборвал я её. – Такова глубинная суть вашей натуры, доктор. Но вы сдерживаете себя – своей волей, силой собственной личности, этими накачанными ментальными мышцами. Такое называется латентной социопатией. Более того – вы сумели обратить свой психический недуг во благо, сделались блестящим ученым… Но ваши пациенты отнюдь не обладают вашими способностями, вот чего вы не учли! Зверь, которого вы содержите в прочной клетке, в их случае оказался свободен! Вы, ослепленный собственным интеллектом, одарили их не только знаниями. Все ваши темные желания, вся злоба и презрение, которые вы ошибочно полагаете жалостью… Всё это было воспринято ими, как должное. И в свой срок выплеснулось наружу, помноженное на недюжинную физическую силу горцев и привычку солдат убивать!
– Бред! Чушь!
– Первым вашим подопытным стал генерал «непримиримых», верно? Старый Шу?
– Ну да, – он раздраженно пожал плечами. – А какое это имеет…
– Самое непосредственное. Вы восстановили его личность, быть может, понаблюдали какое-то время – и отпустили восвояси, не слишком заботясь о дальнейшем! Полагаю, он просто сделался помехой вашему добровольному затворничеству… А следом вы разморозили и остальных шестерых – и каждый из них, уходя, нес в себе ядовитое семя безумия! Я ведь не зря назвал вас социопатом, доктор. Вам плевать на то, что происходит за пределами этого дома. Если б вы взяли на себя труд хоть изредка читать газеты, то были бы в курсе, что натворили в столице ваши подопытные!
– А может, он и был в курсе, – мерзким голосом заметил инспектор. – Может, он всё это проделал сознательно, откуда мы знаем? Я обычно предполагаю самое худшее, Монтескрипт. И знаете – мне редко приходится разочаровываться в собственных прогнозах!
– Хорошо, – внезапно сказал Барбудо, голос его сделался абсолютно спокойным. – Вы не верите мне, считаете каким-то безумным… Злокозненным… Что ж, это ваше право. Но я докажу вам, что вы ошибаетесь. Докажу прямо сейчас!
– Интересно, каким образом? – прищурился Элисенварги.
– Очень просто. Я подвергну гипнозу себя самого. Самому глубокому, который только возможен. Задавайте мне вопросы – любые, какие пожелаете; в этом состоянии ни один фрог не способен лгать!
– Отец! – испуганно охнула женщина.
– Спокойно, Келия. В каком-то смысле это будет справедливо. Я столько раз использовал гипношлем для других, и теперь пришел черед испытать его лично. Это абсолютно безопасно, ты знаешь.
– Может, вы собрались разыграть перед нами спектакль! – подозрительно буркнул Элисенварги.
Барбудо одарил его презрительным взглядом.
– Я ученый, а не жалкий фигляр!
* * *Лаборатория располагалась на втором этаже особняка. Собственно, весь второй этаж был лабораторией: похоже, доктор подверг его перепланировке, снеся всё лишнее и оставив лишь несущие нагрузку стены. Кругом теснились странные механизмы, непонятного назначения инструменты, минералогические коллекции и ряды стеллажей с химикалиями… Да интересы у него разносторонние, ничего не скажешь!
Барбудо уселся возле письменного стола и небрежным жестом подернул рукав халата. Его дочь принесла медицинский стерилизатор и несколько ампул. Игла шприца впилась в дрябловатую кожу.
– Сильный наркотик. Растормаживает подсознание, – снизошел до объяснений доктор. – Собственно, можно и без него, но тогда ждать придется дольше… Нет, Келия, не три кубика. Пять. Чем быстрее мы с этим покончим, тем лучше. Я порядком устал от общества наших незваных гостей…
Мы с Элисенварги обменялись взглядами. Инспектор криво ухмыльнулся. Похоже, Барбудо вообразил, что вот так запросто избегнет цепких лап Закона… Эти ученые иногда чертовски наивны!
Келия надела отцу оправу, не позволяющую глазам закрыться, немного повозилась с регулировочными винтами.
– Так хорошо?
– Да, да! – досадливо бросил Барбудо. – Настроишь стробоскопы для самого глубокого транса… Поторопись, меня уже прихватывает…
– Как думаете, он не разыгрывает нас? – шепнул мне Элисенварги.
– Нет. Взгляните ему в глаза: зрачки с булавочную головку… Наркотик действует.
– Теперь шлем… – эти слова прозвучали невнятно, словно доктор был сильно пьян.
Тихонько всхлипнув, Келия водрузила ему на голову гипношлем, щелкнула тумблером… Серия быстрых вспышек отразилась в полировке стола. Мы молча ждали. Я бросил взгляд на Эддоро. Лицо старика было бесстрастным, словно у статуи. Меня вновь начали одолевать сомнения. Он или не он? Но кто же ещё имеет мотивы меня прикончить?
Дочь Барбудо украдкой смахивала слезы. Элисенварги то и дело поглядывал на хронометр. В тишине и ожидании прошло около четверти часа.
– Долго ещё? – наконец, не выдержал инспектор.
– Можете начинать! – сдавленно бросила женщина и отвернулась к окну.
Элисенварги замялся в поисках подходящего вопроса. Я решил прийти ему на помощь.
– Итак, Барбудо, настало время явить свою подлинную сущность! Покажи нам то, что прятал ото всех и от самого себя в первую очередь. Покажи, кого ты впихнул в мозги несчастным конфедератам…
Доктор Ифантас Барбудо завопил.
Это было по-настоящему жутко. Такой крик не могло издать разумное существо – первобытный, дикий и одновременно механический, словно у корабельной сирены, он всех нас заставил вжать головы в плечи. Даже бесстрашный Тыгуа оторопел.
Барбудо сорвал шлем. Он зацепил устройство, не позволявшее его глазам закрыться, и один из крючков глубоко врезался между нижним веком и глазным яблоком. По щеке заструилась кровь – но доктор, похоже, сейчас вовсе не чувствовал боли. Он запустил массивный латунный горшок в голову Элисенварги. Инспектор успел заслониться локтем – но удар был такой силы, что снес его, будто кеглю в кегельбане.
Барбудо вскочил на стол. Полы халата взметнулись, словно крылья. Один из полицейских схватил его за ногу. Ошибка… Доктор пнул констебля в лицо. Тошнотворно хрустнули кости. Дюжий фрог рухнул – так падает марионетка, у которой разом обрезали все нити. Барбудо расхохотался, и я похолодел. Никогда в жизни не слышал ничего страшнее.
Злобное, ужасное, хаотическое начало наконец-то высвободилось из железных оков разума. Да, я хотел взглянуть на мрак, что крылся в глубинах его души… Хотел. Но, клянусь всем святым, что у меня есть – даже не предполагал, какого демона выпускаю на свободу!
Я был обязан его остановить. Хотя бы попытаться, несмотря ни на что – и я попытался… Он обхватил мою голову. Я словно попал в стальные тиски; ещё мгновение – и глаза просто выскочили бы из орбит, а череп бы треснул. Сейчас безумец был вдесятеро сильнее любого из нас.
Мою жизнь спас Тыгуа, впечатав ему голень в бедро – это был один из «фирменных» ударов подполковника. Звук получился, как будто кухонным молотком с размаху врезали по сочному куску мяса. Такой «гостинец» любого свалил бы с ног, но доктор едва обратил на него внимание. Правда, своей цели Тыгуа достиг. Барбудо отпустил меня; но лишь затем, чтобы схватить учителя, поднять его в воздух и зашвырнуть на несколько метров – словно пустотелый портновский манекен. Звон стекла смешался с треском ломаемой мебели.
Последний оставшийся на ногах констебль бросился на доктора. Это был здоровенный, грубый детина. Он налетел сзади, и, обхватив двумя руками шею Барбудо, попытался придушить его. Безумец даже не заметил этого. Одним прыжком он очутился возле окна, и вновь издав леденящий душу хохот, вывалился наружу.
– Взять его! – рявкнул Элисенварги.
Ха, легко сказать… Всё наше воинство было повержено. В углу грузно ворочался Тыгуа, что-то невнятно бормоча и охая. Констебль не подавал признаков жизни – то ли умер, то ли потерял сознание. Не пострадал только Ло Эддоро – но он, по понятным причинам, вряд ли мог остановить Барбудо.
– Что вы застыли столбом, Монтескрипт!? Не дайте ему уйти! – инспектор разобрался наконец со своими конечностями, поднялся на ноги и устремился к лестнице. Половина лица его была залита кровью, одна рука висела, словно плеть – но в другой он держал пистолет… И только тут я вспомнил о своём оружии.
Мы выбежали на улицу. Второй констебль блевал, стоя на четвереньках среди обломков рамы и осколков стекла – похоже, падение не прошло для него бесследно. Два этажа, конечно, не так уж много – но это были довольно высокие этажи.
Последний энциклопедист нёсся прочь, высоко подпрыгивая и издавая ликующие вопли – словно танцуя на бегу какой-то адский танец.
