Владимир Стрельников - Резервист

Нужно еще с Олесей договориться. Вряд ли ей понравится мое исчезновение на ночь глядя, хотя и объяснял ей я особенности работы слесаря-ремонтника.

Через час я выбежал из дома. Олесе категорически не понравилась мысль остаться одной на ночь, и большую часть этого часа я пытался заполнить свое будущее отсутствие. Так что поужинать не получилось, пришлось в темпе вальса принимать душ, переодеваться, хватать автомат с подсумками, дежурный рюкзак и здоровенный пакет с бутербродами, огурчиками, помидорчиками и термосом с кофе, который собрала мне полуодетая – полуобнаженная девушка.

На улице я заскочил в свой «Егерь», наконец застегнул ремень с пистолетом, бросил на соседнее сидение рюкзак, автомат, подсумки, пакет с бутерами. Вытащил верхний с толстым куском холодного жаренного мяса крокодила (вкуснее курятины), вцепился зубами. Так, держа зубами бутер, включил вторую, и поехал на завод.

Там с Маликом, Колькой и Толиком загрузили дежурные наборы, плюс свои «любимые» ломометры и кувалдометры в тележку, и повезли на взлетку.

Там нас встретил Рабинович со сварщиками. Но какой!!! Увидев его, Малик запнулся, и чуть не грохнулся на сварочник.

Осип Давыдович был одет в строгий черный костюм, довольно длинный, старомодный такой, белую рубашку, в руке держал и обмахивался от жары широкополой черной шляпой, на голове была ермолка. Под пиджаком, правда, на толстом кожаном ремне так и остался Кольт М1911А1 сорок пятого калибра.

– Ну шо ви пялитесь. Меня мамо из Одессы в гости зовет, и сильно расстроится, если ее Ося разочарует соседей. Пришлось в синагогу готовиться, не брился неделю. Она стала такая религиозная,– глава подмигнул нам, и повернулся на шум авиационного двигателя.– Вон, летит наш орел. Все нормально будет, через полтора часа работать начнете.

Из-за речки неторопливо вылетел биплан, сделал круг над нами и взлеткой, и аккуратно сел на нее. Неторопливо пробежав сотню метров, он остановился было, но потом рыкнул мотором и поехал к нам.

Ан-2 был покрашен в здешний камуфляж сверху, и в серо-голубой цвет снизу. Вдоль борта и снизу на крыльях крупными буквами написано «ОМОН». Только «люстры» сверху не хватало.

Впрочем, ее с успехом заменял крупнокалиберные КОРДы, закрепленные в специально прорезанных в бортах люках. Под крыльями были пилоны с двумя блоками-семерками НУРС. Короче, не самолет, а гроза партизан.

– Ну, грузитесь, чего встали?– из открывшейся двери выглянул пилот.– Щас, грузовой люк открою.

Закинув в самолет инструменты, мы уселись на жесткие скамьи вдоль бортов. Самолет снова зарычал двигателем, сильно затрясло, но тряска почти сразу прекратилась. Да и мотор стал работать по-другому. Летим.

Комфортом в этом агрегате и не пахло, но в пулеметные люки было прекрасно видно землю снизу. «Аннушка» высоко не поднималась, пулеметчик отодвинулся в сторону и кемарил, а я с мужиками разглядывал проплывающий снизу пейзаж. Поля кончились вскоре от дороги, под нами была практически нетронутая земля, часто иссеченная ручьями и речками, с небольшими лесочками и широкими кусками саванны.

Через час с небольшим, перелетев Амазонку, снова начались поля. Самолет пролетел над довольно большим поселком, и пошел на посадку.

– Слава Богу, прилетели. Мужики, выручайте!– к нам шустро подбежал плотный такой мужик. – Кошмар!!! У нас механизатор пьяный, дурень, свернул загрузочные конвейеры и главный бункер механизмов уборки навоза. А у нас сорок тысяч свиней на ферме! Мужики, Христом Богом прошу, скорее наладьте!!! У меня все, от мала до велика на лопатах и тачках, навоз гребут. А завтра снова жара под сорок, не дай Бог, эпизоотия, падеж. Спасайте, мужики!

Ох, ты же твою душу. Приехав на место, мы увидели нехилую композицию из срубленных и искореженных швеллеров конвейеров, разорванных транспортерных лент, смятого и рухнувшего приемного бункера. Венчал все это безобразие здоровенный китайский погрузчик, изрядно покореженный, но не посрамивший Поднебесную. Как это все пахло!!! Точнее, воняло.

– А где механизатор? Живой хоть?– переодеваясь в спецовку, спросил Семеныч.

– Живой, пьяных бог бережет. Ох и попал он, мама не горюй. Дурень несчастный, до пенсии будет на полставки работать лопатой.

И понеслось.

Через восемнадцать часов я стоял под душем, и дрожащими от усталости руками пытался вымыть из волос запах свежего свинячьего навоза. Перемазались, как черти, пока сначала все срезали, а потом по новой собрали. И пропахли соответственно. Но сделали, все заработало, фермерские электрики все новопривезенные движки запустили. Пришлось на ходу импровизировать, подгонять новые редуктора, соединять и надставлять ленты. Так что сейчас в бункер подается свеженький навоз. Вот уж покакать эти свинки мастера. Впрочем, покушать они тоже мастера.

Выйдя из душа, я долго принюхивался к себе, и не мог понять, отмылся или как. Остальные вели себя подобным образом. Все устали как черти, которым досталась сверхурочная партия грешников.

Место нашего нынешнего пребывания было в небольшом ладном украинском селе. Натурально, вечера на хуторе близ Диканьки. Только вишни во дворах растут пополам с апельсинами. Небольшая церковка сверкала маковкой из оцинкованного железа. Ровные улицы, сходящиеся к майдану. И жили здесь украинцы пополам с вьетнамцами. Вьетнамцы работали в основном на рисовых чеках, а украинцы на свиноферме. Она на самом деле огромная, сорок тысяч свинок – это очень много. Одна из четырех таких ферм, принадлежащих Коршунову, в Московском протекторате, которые поставляют свинину Русской Армии и Демидовску. Расположена она, правда, не очень удобно, на машине минимум восемь часов от нас добираться. Поэтому нас на самолете сюда и привезли.

В большом и чистом дворе был накрыт белой скатертью большой стол, за которым мы постепенно собрались после душа.

– О, сам хозяин едет,– ставя на стол большущее блюдо с варениками, заметила дебелая жена председателя. Что интересно, они говорили очень чисто по-русски, а вот их соседи на причудливой смеси русского и украинского языков. Про вьетнамцев и говорить нечего, только материться пока толком и научились. Вьетнамцы, кстати, московские. Их в Москве на какой-то облаве накрыли, и вместо депортации сюда спихнули, оппоив сонным питьем. Впрочем, благодаря Коршунову, они весьма неплохо устроились.

Из остановившегося черного Геленвагена вышел здоровый, немного тучный мужик в милицейском камке с генеральскими погонами. На широкой груди поблескивали «поплавки» училища и академии, колодка с наградными ленточками. Интересно, кто это? За вездеходом остановился серая пассажирская Газель с надписью ОМОН.