Стальной конвой - Константин Павлович Бахарев

— Отсюда, из Слюдянки никого снимать нельзя, — тихо проговорил Меньшиков. — Хотя Татьяна Сергеевна и привезла лазутчика, но где гарантии, что он не один? Вполне вероятно, что сейчас, когда викинги ожидают подхода судов, они атакуют наши позиции здесь. Мы сейчас зажаты между ними. Я предлагаю потопить их к чёрту!

Поднялся Мёнге-Далай, он деликатно откашлялся и глубоко вздохнул.

— Не надо топить, — нойон глянул на Руслана Калиныча. — Мы попробуем их взять. Я привёл в Красноярск четыреста воинов. Если их перебросить сегодня к Стрелке, то следующей ночью попытаемся атаковать. Но. В случае успеха всё добро наше.

Меньшиков поморщился. Тувинские бойцы должны были укрепить оборону Слюдянки, а нападение на корабли он считал баловством. Опасность исходила с юга, а не с севера. При самом неблагоприятном исходе суда викингов могли всего лишь уйти обратно, в северные моря. И до следующего года вряд ли появились бы. Тем более что сухогрузы и танкеры как противник угроз не представляли. Даже если бы они прорвались в Байкал, постоянно находясь при этом под обстрелом с берегов и атаками с воздуха, там их встретили бы боевые суда — «Росомаха» и «Хантеры». А трофеи дело наживное, пока обходились без них.

Однако Набоков загорелся идеей Мёнге-Далая. Он спросил Ершова, сможет ли тот на «Спальнике» перебросить тувинцев из Красноярска до Стрелки. Тот кивнул. Семён Глотко оживился и попросился сбегать до радиоузла. Он хотел передать, чтоб в Красноярске приготовили моторки.

— Да их полно на Стрелке, — сказал Ершов. — Когда фугасы ставили, пригнали туда штук двадцать и четыре катера есть.

Про себя он подумал, что стрелкам придётся освобождать свои купе в «Спальнике» на пару дней. Надо будет их предупредить, чтобы всё снаряжение вынесли из вагонов. Союзники союзниками, но вещичек можно будет потом не досчитаться.

— Ну тогда езжайте, — Набоков посмотрел на союзников. — Удачи вам.

Все поднялись и пошли к выходу. Комендант конвоя окликнул Львову, Заббарова и Меньшикова и предложил им задержаться.

— Что известно от пленника, Арефьева этого? — спросил он у шефа контрразведки.

— Ничего, — пожала плечами та. — Картина такая же, как у Манжуры. Ничего не помнит. Но мы его под стражей держим. Жалко, Данияра нет. Он бы его обнюхал по своему, по шамански.

— Учёные наши что говорят? — поинтересовался Заббаров. — Смогут покопаться в нём, в мозгах его?

— Не знаю ещё ничего, — Львова улыбнулась. — Они же всё с захваченными лисицами и совами трудятся. Пытаются контакт найти. Но сейчас пойду к ним. Я же только приехала. Поговорим.

— Хорошо, ступай, — кивнул Набоков. — Что у нас с аэростатами, Иона?

Дней десять назад Заббаров, проезжая по Иркутску, углядел табличку на одном из зданий — «Федерация воздухоплавания Прибайкалья». Как человек неба, он заинтересовался. Вскоре стало ясно, что в Иркутске до катастрофы существовала довольно мощная, развитая организация любителей воздушных шаров или как они назывались в обнаруженных Ионой документах «Тепловыми аэростатами».

Вернувшись в Слюдянку, Иона сообщил об этом Меньшикову. Также поделился своими соображениями, какую пользу может это принести. Он предложил после починки аэростатов использовать их для наблюдения за воздухом. Четыре вражеских вертолёта не давали покоя Заббарову. Постоянно патрулировать небо своими вертушками он не мог, топлива было не так много, да и техника изнашивалась при этом. Пока ограничивались наблюдением с вершин сопок. Воздушные шары могли в хорошую погоду висеть весь день, а обзор с них получался отличный. Меньшиков идею сразу одобрил.

После недолгих розысков в Иркутске нашли три аэростата и принялись их восстанавливать. Аппараты в своё время сделали качественными, и ремонта потребовалось немного. Но, поскольку никто из техников и инженеров с ними не работал, пришлось искать специальную литературу в заваленных пылью и грязью книжных магазинах столицы Прибайкалья. Много информации нашлось и в федерации воздухоплавания. Так или иначе, но вчера состоялись испытательные полёты.

Меньшиков, удостоверившись, что аэростаты исправны, сам поднялся в воздух, остался доволен обзором. Он лично наметил места для их базирования, заранее оборудовал их, позаботился о линиях связи и выбрал добровольцев для несения службы в воздушной разведке. Сейчас Заббаров доложил обо всём Набокову.

— С восхода висят, — Иона показал на карте, где расположили аэростаты. Все они находились на одной линии к западу от Слюдянки. Командиры опасались, что вражеские вертушки могут пройти именно оттуда и атаковать позиции с севера, с тыла. Это всегда внезапно и неприятно. Воздушные шары и тех, кто с ними будет работать, забросили на точки вертолётами. С утра проверили связь. Всё было исправно. Сейчас у походников под наблюдением оказался огромный кусок территории, захватывающий даже часть Восточного Саяна.

— Кроме того, — вертолётный царь вытащил из кармана синей лётной куртки листок. — Так, так, по нашей просьбе такие аэростаты поискали в Красноярске и Абакане. И вот, нашли ещё пять штук. Я сейчас Ершову сказал, чтобы на обратном пути захватил их. Тогда мы всё небо перекроем. Конечно, только в хорошую погоду.

Атака, атака!

Ещё вечером, в ночь Набоков уехал на очередной осмотр передвижных постов. По трассе он намеревался добраться до реки Большая Быстрая, мост через которую взорвали несколько недель назад во время одной из стычек патрулей. Комендант, как и его начальник штаба, со дня на день ожидали нападения чёрных, и Набоков своими глазами хотел посмотреть обстановку на никак необозначенной, но очень опасной границе.

Львова после ужина общалась с учёными. Те с удовольствием сообщили, что все двадцать три лисички и семь сов, захваченные в Кузбассе, живы и вроде как не такие злобные стали за последнее время.

— Это же собачки, по большому счёту, — пояснил Татьяне Сергеевне биолог Лаврентьев с давно не бритым лицом, лохматыми волосами, одетый в изорванную зверями и птицами куртку и штаны. Он походил на бродягу, недавно выбравшегося из густой тайги к людям.

— Вы понимаете, они реагируют на наши слова, — учёный стал показывать Львовой схемы, неряшливо перечёрканные цветными карандашами. Та ничего не