Ян Валетов - Дети Капища
Но приехавшие не были новичками в своем деле и спустили собак почти сразу же, как цепь сделала первые шаги, так что надежда отсидеться незамеченными канула в небытие вместе с очередью из автомата, которой Сергеев срезал первого бразильеро, распластавшегося в стремительном прыжке.
Глава 12
Плотина была огромна. Сейчас, зимой, она была просто чудовищно огромна, как водопад Виктория или Ниагарский водопад – только рукотворный.
Сергеев представил, как они со своим катером выглядят сверху – маленький жучок у бетонной стены, уходящей в белесый снежный туман.
Там, где плотина лопнула, зияли провалы, заполненные застывшими ледяными глыбами. Под ними и сейчас вниз изливалась вода, бесконечным и беспрерывным потоком скользя под метровым слоем льда, укрывавшим вертикальную бетонную стену.
– Ничего ж себе, – сказал Вадик, задирая голову, – это ж как долбануло, чтобы такую махину разбить! Да на куски! Я себе и представить не могу!
– Ты где был во время потопа? – спросил Михаил, сверяясь по GPS с картой на планшете.
Ветер затих, но, судя по нависающему грязно-серому небу, погода не обещала стать лучше: при полном штиле сыпало густым, как проливной дождь, снегом, который с каждой минутой становился все крупнее и крупнее, сбиваясь в неправдоподобно большие хлопья. GPS барахлил. Благо установить координаты места, где они сейчас находились, можно было и по карте, а ошибка в несколько километров на полторы сотни верст ни на что не влияла.
– В армии я тогда был, – ответил Вадик, придерживая капюшон. – На сверхсрочную собирался остаться. Спецназ, ВДВ.
– В России? – догадался Сергеев.
– Ага. А тут у меня девушка была. В Херсоне. Мы в Питере познакомились, когда я в отпуске был… Летом 2005-го… Ну сам знаешь… Типа любовь-морковь, вечная верность… Я думал – так, пройдет. Забуду ее, как всех прочих.
Капюшон таки свалился с его стриженой головы, но Вадим его поправлять не стал, а щелкнул зажигалкой, прикуривая влажную, пятнистую от тающих снежинок сигарету.
– В общем, она мне писала. Я ей. Договорились встретиться, подать заявление…
Он замолчал.
– Любовь-морковь, говоришь? – спросил Михаил. – Я думаю, это по-другому называется.
– Да это я так… У нас в роте так говорили. С ней, Миша, все серьезно было. Очень серьезно. Так что, когда все это… Когда началось, я все на хер бросил и рванул сюда, в Зону. В Херсон.
– Сочувствую. Там мало кто выжил.
– Да, – сказал Вадим жестко. – Мало кто. Можно сказать – никто. Но я ее нашел. Неживой, но нашел. В Мертвых Заводях. Слышал о таких, Сергеев?
Мертвых Заводей было много по всему пути Волны. Так называли места, куда волей причудливых течений сносило огромное количество тел. В каждом городе были свои Мертвые Заводи. Тысячи, а то и десятки тысяч распухших от воды и жары, разлагающихся трупов, которые невозможно было похоронить. Впрочем, их никто и не хоронил. И сейчас, спустя двенадцать лет, можно было набрести на огромные участки, из которых наверх торчали человеческие кости, еще не растасканные зверьем. Это и были бывшие Заводи – огромные братские могилы. Найти там кого-то…
Мертвые Заводи называли еще и Рачьими. Сергееву не хотелось вспоминать почему.
Он искоса взглянул на Вадима, огромные уши которого наливались алым от крепчающего к ночи мороза.
– Не смотри так, Миша, – попросил он. – Ты же знаешь, я нормальный…
По глубокому убеждению Сергеева, остаться нормальным, живя на Ничьей Земле, было нереально, но противоречить командиру коммандос он не стал.
– Я ее действительно нашел. По кольцу. Я ей дарил такое колечко, необычное. С нашими инициалами. Ее Викторией звали…
Сергеев невольно вздрогнул.
– …так что В и В, получалось. Такой вензель красивый, все переплетено.
Вадим вздохнул, тяжело и глубоко, и выпустил в воздух струю сигаретного дыма.
– Я ее неделю искал, думал, мозгами поеду… А когда нашел, там, Миша, кроме кольца узнавать было нечего. Я остался. Помогал, чем мог. Потом закрыли границы, ну когда пошли разговоры, что это была ракетная атака, типа диверсия. Мне тогда возвращаться в Россию совсем кисло стало, столько я тогда насмотрелся. Все эти заградотряды, белые каски, блядь, ревнители законности! Ясно стало, что тут я нужнее. Сколотил вокруг себя правильных ребят, что-то типа отряда охраны правопорядка, и начал патрулировать территории. И все было путем, пока мы не нарвались… И если бы не Равви!
Лязгнул утепленный прошитыми матами люк «хувера», и на мороз полез Мотл, похожий на киношного вампира, со своим белым пухом на черепе, безбровым лицом и красными, воспаленными глазами.
– Ох, как тут душно… – выговорил он хрипло, хватая губами летящий снег. – Надо проветрить.
– Ничего, Матвей, – отозвался Сергеев. – Проветрить – не натопить. Оставь люк открытым на минутку, и будешь зубами лязгать.
– Там твой Арафат доходит тихо. Ртом воздух хватает, аки рыбка, – Мотл встал на лед рядом с ними, поднял воротник дохи и уперся взглядом в бетонно-ледяной ансамбль разрушенной плотины. – М-да… Я и забыл уже, как это выглядит вблизи. Хотя бывал здесь, правда, зимой – в первый раз… Вон там, слева, отсюда не рассмотреть, на скалах большой круизный корабль. Раньше был, как новенький, издалека. Лет пять назад… Впечатляет, надо сказать…
За пеленой снегопада и сгустившейся вязкой тьмой рассмотреть что-либо было невозможно. Свет фар «хувера» казался тусклым и слабым, огромная стена плотины ощущалась в сумерках, как нависшая над ними угроза, весом в миллионы тонн.
– Заночуем здесь, – сказал Сергеев. – Ночью объезд не найти. Дай бог, чтобы он вообще существовал, этот объезд. Рельеф меняется ежегодно, от каждого ливня и особенно во время половодья. На крайний случай мы можем вернуться на три километра назад и уйти левее. Там объезд есть точно, только это на пятьдесят километров удлиняет путь.
– Прямо под плотиной ночевать? – удивился Матвей.
– Нет, конечно. То, что справа от нас, это остров. Основание – скальное. Есть места, где можно забиться в норку. Вадик, давай-ка, за руль и тихой сапой к скалам. Это там!
Михаил махнул рукой, указывая куда-то в темноту, которая подступала все ближе и ближе к корпусу катера.
– Там и проветримся, и перекусим, и заночуем. Рассвет у нас завтра, – Сергеев сверился с GPS, – в 5.22. Но это астрономический, еще ничего не видно. Выйти надо не позже 5.40, тогда развиднеется хоть чуть-чуть.
Он с сомнением оглянулся на густеющий, как сахарный сироп, снегопад. Если так же будет и утром – рассвет не поможет. А, похоже, к утру опять поднимется ветер, а ветер – это пурга.
– Если нам повезет, – продолжил он, чувствуя, как мороз начинает пощипывать лицо и мочки ушей, – если найдем дорогу за час, успеем еще кое-что сделать в городе, есть там у меня несколько тайничков с полезными вещицами. Не найдем – возвращаться не станем. Делать такой крюк нам не с руки.
«Хувер» они расположили в месте, где скальные выходы закрывали его с трех сторон. Со стороны реки оно вовсе не просматривалось, а берег острова нависал над ним, как козырек. Тут можно было спрятаться и средь бела дня, человек, не знающий особенности рельефа этих мест, запросто прошел бы в десяти метрах от их убежища, даже не заподозрив, что за этими валунами можно скрыть немаленьких размеров судно.
Плечо Али-Бабы пришлось заново перебинтовать. Рана не вскрылась, но покраснела, и от нее во все стороны, словно лучи, пролегли вспухшие, алые прожилки. Закончив перевязку, Сергеев вколол арабу антибиотик, смешанный с болеутоляющим. Вымотанный до крайности Али-Баба едва успел перекусить, на полный ужин его уже не хватило – он уснул, уронив голову на грудь прямо над пластиковым судком. Молчун помог Сергееву уложить его на носилки. Остальным пришлось спать сидя. Лежачие места в каюте предусмотрены не были.
Автономный отопитель Сергеев основательно прикрутил, и под утро, когда снаружи температура упала достаточно низко, внутри «хувера» было прохладно и дышалось довольно легко.
С рассветом снегопад утих. Забортный термометр показывал минус восемнадцать. Снег, а за ночь его выпало сантиметров тридцать, хрустел под ногами, как разгрызаемый сухарь. Замерзший, укрытый плотным белым покровом Днепр выглядел ровным, словно стол, застеленный белоснежной скатертью. Над рекой все так же висело низкое, беременное очередным снегопадом небо, и Сергеев подумал, что хоть в этом им повезло. Солнце и чистое небо были мечтой для систем спутникового наблюдения. А так спутники были слепы.
Сергеев помог Али-Бабе справить нужду в «утку», как сделал бы это для раненого товарища – не испытывая брезгливости, дал влажное полотенце, чтобы араб мог умыться, и вышел наружу.
Было так тихо, что казалось, слух утерян навсегда. Звуки падали на мягкую белую подушку и увязали в ней. Это была девственная зимняя тишина. В такой тишине трудно представить себе даже крик птицы или звериное сопение. Так молчат только безжизненный зимний лес и морские глубины. И четверо мужчин, что стояли около диковинного, похожего на бублик с кабиной, аппарата и молчали, были подавлены немотой окружающего мира. Совсем рядом, в нескольких километрах, по обе стороны заледеневшей реки, лежал мертвый город – некогда большой, промышленный, многолюдный, ныне давший пристанище нескольким сотням человек, постоянно ищущим пропитания, чтобы и дальше бороться за жизнь. Пока город был жив – была мертва тишина, но стоило городу превратиться в развалины, и великое молчание спящей в холода природы разлилось над окрестностями.
