Александр Быченин - Огонь на поражение
– Жорж, сука! Живой! Вот это сюрприз!
– Еще какой сюрприз! – поддержал я напарника и швырнул недобитка на свободный диван. – Приятный, что характерно. Сейчас побеседуем по душам.
Однако сначала пришлось вывести бывшего главаря из столь жалкого состояния. После тщательного осмотра бесчувственного тела я пришел к выводу, что все не так плохо – кроме покалеченной руки и дважды разбитого носа, других повреждений не обнаружилось. Возможно, сотрясение мозга еще имеется, но проверить это пока не получилось. Вообще, повезло ему несказанно. В бронекостюме третьего класса защиты предусмотрена система экстренной помощи в виде встроенных в конечности жгутов и автоаптечки. Манжета перетянула руку и не позволила незадачливому предводителю боевиков истечь кровью, а инъекция «пейнкиллера» спасла от болевого шока. По здравом размышлении я залил изуродованную конечность антисептиком и репарирующим гелем, затем раскромсал рукав и перерезал стягивавший запястье жгут. Запихал в ноздри ватные тампоны и привел пленника в чувство парой пощечин. Жорж открыл глаза и уставился расширенными зрачками в непроницаемое забрало. Губы его затряслись от ужаса.
– Эй-эй, болезный, не вырубайся! – забеспокоился я. – Ты не в аду, ты все еще на этом свете. Жоржик, я не черт, я спецназовец!
В подкрепление своих слов я стащил с головы шлем и попытался располагающе улыбнуться. Видимо, получилось не очень, так как пленник испугался еще больше.
– Хорош, Жорж! Я тебя убивать не собираюсь! – И чтобы не кривить душой, добавил: – Сейчас, по крайней мере. Я федерал, один из подчиненных майора Шелеста. Вспоминай, вы на него заложников обменяли.
Дикий ужас в глазах бывшего главаря уступил место обычному страху, но трястись он не перестал.
– В-вы т-точно м-меня не у-убьете? – проблеял он и попытался вжаться в диван.
Не прокатило.
– Не сцы, не убьем! – вклинился в разговор Федотов. – Раз выжил, то теперь до суда дотянешь.
– К-какого с-суда?
– Знамо какого – самого гуманного и справедливого! – хмыкнул я. – Еще раз повторяю для тех, кто в танке: мы федералы. Самосуд устраивать не собираемся. Но если разговаривать откажешься, тушку испортим основательно. Хоть и не до смерти. Будешь общаться? Кивни, если да.
Пленник судорожно затряс головой, не в силах поверить собственному счастью.
– Рука сильно болит? Может, еще обезболивающего вкатить?
– Н-не надо, – отказался бывший главарь. – Т-терпимо. Что вы хотели с-спросить?
К нему на глазах возвращалась способность трезво мыслить и связно выражаться. Крепкий, черт!
– Бомбу обезвредить можешь? – начал я с самого главного.
Недобиток вдруг запрокинул голову и нервно захохотал. Я задумчиво почесал затылок и вознамерился вернуть пленника в чувство хорошей затрещиной, но тут он сам заткнулся и через пару мгновений выдал:
– Нет никакой бомбы! Там просто куча «симплекса» и термобарический выстрел от ЗРК. Лежат рядом, в целлофан завернутые.
– Что ж вы нам мозги пудрили! – вызверился я.
– Идиоты потому что!.. – невпопад отозвался бывший главарь. – На испуг взять хотели, думали, будем условия диктовать.
– Ага, – хмыкнул Федотов. – Только мы таких шуток не понимаем, сам убедился. Ручка-то не болит?
Пленник болезненно скривился, но оставил выпад без ответа.
– Знали бы заранее – вообще без разговоров вас тут всех положили бы, – угрюмо бросил я. – И майор бы жив остался. Так что за тобой должок, сучонок. Нехилый такой должок.
– Я все скажу, все!!! – испуганно вжался в диван Жорж. – Я много знаю, я спецкурьером был!
– На хрена вы вообще сюда полезли… – Я все никак не мог осознать, что плюгавый главарь нас провел. – Додумались, мля.
– Мы не по доброй воле! Только из необходимости. Когда вы базу на Птичьем разгромили и перехватили управление маяком, боссы перетрусили и сбежали из Системы. У нас здесь всего четыре корабля было, все не поместились. Они собрали приближенных, разнесли маяк и ушли в прыжок. Это произошло часа через четыре после нападения на остров. А нас бросили. Что?! Что нам оставалось делать, я вас спрашиваю?!
– Угомонись уже, – осадил пленника сержант. – Могли просто сдаться. Нет, вас на геройство потянуло. Чего в Океанариум-то полезли?
– Решили, что сможем здесь спрятаться, – вздохнул Жорж. – Все-таки подводное поселение, с воздуха не сразу достанешь. Ресурсы опять же. На побережье у нас шансов вообще не было.
– Правда идиоты, – скривился Федотов. – Тут населения под пятьдесят тысяч, вы как их всех собирались контролировать? Это если бы вас не прихлопнули через день-другой, на крайняк просто массой бы задавили.
– Мне другое интересно, – задумчиво произнес я. – Чего ваши боссы так перетрусили? Вы же вроде бот сбили, который на Локи пункт управления разнес. У вас господство в космосе было. Восстановили бы контроль над маяком, и вся недолга. Нет, с места сорвались, на подводников напали…
– Донесение пришло от одного из агентов, – пояснил бывший главарь. – Флот с Бурной ушел в прыжок. Боссы наши обделались конкретно. Решили напоследок нагадить и свалить, пока не поздно. А мы остались.
– Да понял я уже, – отмахнулся я.
Выходит, засекли сигнал флотские. Так что не зря мы старались, все у нас получилось, хоть и не без потерь. Осталось только корабли дождаться.
– В общем, правильно Штурмин догадался – от безысходности эти гаврики в город полезли, – подвел я итог разговору. – Хотя понять не могу, каким нужно быть отморозком, чтобы такое учудить. Или вас как раз по такому принципу отсеяли?
– Скорее всего, – скуксился Жорж. – Осталось в основном пушечное мясо, тупые и быдловатые. И самые жестокие. Таких проще новых набрать на Гемини-3, чем отсюда вывозить.
– А ты, я гляжу, совсем не тупой. В эту гоп-компанию не вписываешься. Как умудрился к ним попасть?
– Отстал от босса по дурацкой случайности. А из-за одного человека отправку задерживать не стали. Вот и пришлось возглавить один из отрядов. Я, правда, предлагал в степь лететь и среди кочевников затеряться. С нашими силами можно было их к ногтю прижать. Только эти скоты не захотели – удобства им, видите ли, подавай! Пожрать послаще да поспать помягше. И чтоб бабы не совсем страшные были.
– Стадному инстинкту поддался, – заключил Федотов. – И поделом. Захватом заложников ты себе пожизненный срок обеспечил. И радуйся, что в Федерации мораторий на смертную казнь.
По лицу пленника можно было понять, что такая перспектива его вовсе не прельщала. Он уже полностью освоился со своим новым положением и пытался выжать из него максимум возможного. Знаю я таких типов – любой свой поступок оправдают, какую бы гнусность ни совершили. Типа а че такого-то? Заложников взяли? Так отпустили всех живыми. Угрожали бомбой? Так не взорвали же, чего теперь вспоминать? А ему жить хочется, и желательно на свободе. С теми самыми удобствами и бабами (совсем страшных не предлагать). Еще чуть-чуть, и попытается с нами договориться.
– Мужики, а может, договоримся?
Ну что я говорил?! Однако любопытно, что предложит.
– Не о чем нам с тобой договариваться, – отрезал Федотов. – Ты, сука, радуйся, что не пристрелили.
– Я же вам лично ничего плохого не сделал! – зачастил пленник. – Какое вам дело до каких-то дикарей? Вы же из Федерации, цивилизованные люди! Должны понимать свою выгоду. А я могу очень хорошую цену дать. Моя жизнь дорого стоит!
Хрясь! Кулак сержанта врезался в многострадальный нос бывшего главаря. Я даже среагировать не успел. А Федотов, не удовлетворившись одним ударом, сбросил пленника с дивана и принялся макать лицом в воду, приговаривая:
– Жизнь?! Дорого стоит?! Да твоя жизнь, сука, вообще ничего не стоит! Капитан обещал тебя не убивать, а я ничего не обещал! Вот сейчас устрою тебе попытку бегства и грохну с превеликим удовольствием!!!
– Марк! – Я осторожно тронул сержанта за плечо. – Хватит, возьми себя в руки!
Федотов опомнился и отпустил Жоржа. Тот сжался около дивана и принялся с хрипом хватать ртом воздух, то и дело отплевываясь. Сержант напоследок зло пнул его в голень и уселся в кресло напротив. Уставился невидящим взглядом в какую-то точку на стене и глухо заговорил:
– Всю свою сознательную жизнь я посвятил философии. Изучал труды великих предшественников, от Античности до Новейшего времени. Все пытался понять, что такое смерть. Чем она так отвратительна? И одновременно притягательна – вот ведь парадокс! Несколько лет ходил по краю, искал с ней встречи. Докторскую хотел написать, дурак. Но сегодня я вдруг понял – все мои поиски, все исследования напрасны. Я совершил всего одну маленькую ошибку – неправильно сформулировал проблему. Кому интересна смерть, эта нищенка в черном балахоне и с косой в костлявых руках? Она довольствуется жалкими остатками на пиршестве жизни. Отбирает у нее всего лишь последнее мгновение. Какой бы короткой ни была жизнь, она длится на много порядков дольше, чем смерть. Никто не знает, что ждет нас там, за порогом. Возможно, там ничего нет, и тогда смерть теряет значение – ведь мне уже все равно, что я умер. Возможно, после смерти происходит перерождение – в этом случае начинается новая жизнь, насыщенная событиями, яркими и не очень, приятными и наоборот. Но происходят постоянные изменения, которые и делают наше пребывание на этом свете осмысленным. А если ты при этом совершаешь хоть что-то хорошее, так вообще замечательно! В любом случае смерть всего лишь краткий миг, переход из одного состояния в другое, из бытия в небытие. Сама по себе она бессмысленна. Я раньше пытался понять, сколько будет стоить моя смерть. И в чем эта цена будет выражаться. Готовился рвать врага зубами, собирался забрать с собой как можно больше противников. Представлял, как расстреливаю вражеские волны, до последнего вздоха, до последней капли крови. Красиво, ничего не скажешь! Героем себя прямо чувствовал. А сегодня понял – дело не в стоимости смерти. Гораздо важнее цена жизни. Тех, кто тебя окружает. Случайно встреченного ребенка. Женщины, с которой ты каждый день сталкиваешься на улице. Деда, гуляющего с внуком. И если своей смертью я смогу спасти им жизнь, мне глубоко по фигу, как я умру – красиво или как последний бомж под забором. Быстро и безболезненно или в диких муках. Захвачу с собой врага или подохну, даже не дотянувшись до него. Неважно, сколько стоит моя смерть. Важно, сколько стоит жизнь. Раньше я никак не мог понять, что движет человеком, который выбирается на карниз высотного здания, чтобы достать с него глупого котенка. Теперь понял.
