Настоящая фантастика – 2011 - Александр Николаевич Громов
Моя сегодняшняя профессия – электротехник, но в начале девяностых я учился на факультете журналистики Казахского государственного университета. Из-за отъезда в Германию мне пришлось прервать учебу и – увы! – больше никогда к ней не вернуться. Но тогда я еще только переходил на третий курс, был очень молод и полон уверенности в своем будущем.
Однако не об этом речь.
В конце лета 1991-го, аккурат перед августовским путчем, я собирал материалы для цикла статей, посвященного местным долгожителям, то есть, попросту говоря, очень старым людям. Добрую половину каникул я провел в опросах, когда мне вдруг посоветовали обратиться к некоему Василию Михайловичу Федотову, пенсионеру, ветерану ВОВ, жившему в поселке Горный Гигант. Внук одной из опрошенных мной бабушек когда-то ходил в одну школу вместе с внучкой Василия Михайловича. Он-то и дал мне адрес гостеприимного старика, в доме которого часто бывал в детстве.
Дом оказался очаровательным маленьким особняком, стоявшим на пологом горном склоне. Участок окружал невысокий деревянный забор, за которым простиралась зеленая лужайка с абрикосовыми и сливовыми деревцами. За домом виднелся пышный яблоневый сад. Калитка была не заперта, поэтому я сразу прошел к двери и постучал.
Мне открыл кряжистый, круглолицый мужичок, на вид лет пятидесяти с лишком. Когда я представился и сказал, что хотел бы повидать Василия Михайловича, хозяин рассмеялся и сказал, что он и есть Василий Михайлович. Заметив мой растерянный взгляд, моложавый ветеран поинтересовался, что мне нужно, и, услыхав ответ, предложил пройти в дом.
– Так вы, значит, стариками интересуетесь, – сказал он, усадив меня за стол, на котором красовалась большая корзина с яблоками. – Понимаю, наука хочет уметь еще больше гитик… Что ж, спрашивайте! В газетах меня слушать не хотят… Я подумывал прямо к ученым обратиться, да все не решаюсь.
– Но я вовсе не ученый, – возразил я. – Вот статью собрался писать, на тему… э… изменений организма с возрастом. Разыскиваю долгожителей, только, по-моему, я сейчас не туда попал…
– Возьмите-ка, попробуйте, – неожиданно предложил хозяин и протянул мне маленькое ярко-красное яблочко, похожее на райское.
– Спасибо, я не любитель яблок…
– Да что вы! Жить в Алма-Ате и не любить яблоки? Да это все равно что жить на море и не уметь плавать! А ну-ка, откусите, не то разговаривать не буду!
Из вежливости я надкусил предложенный плод и скривился. «Райка» оказалась кислой, словно лимон, да еще и с горьким лекарственным привкусом.
– Что, не нравится? – лукаво посмотрел на меня Василий Михайлович. – Зато очень полезно! Это самый лучший сорт у меня в саду.
Я перевел дух:
– Тогда уж алма-атинский апорт дайте, вон он лежит…
– Так апорт только на вид хорош, а по сути яблоко яблоком, – возразил хозяин. – Но если хотите – пожалуйста…
После этой пакости сочный алма-атинский апорт показался истинно райским плодом. А хозяин, ничуть не смутившись, захрупал своей горькой кислятиной и даже не поморщился.
– Как вы думаете, – спросил он, причмокивая, – сколько мне лет?
– М-м-м… Шестьдесят? – осторожно предположил я.
– Спасибо за комплимент, – подмигнул Василий Михайлович. – Только планочку-то можно и выше поднять…
– Неужели семьдесят? – не поверил я.
– Выше поднимай, говорю!
– Что, семьдесят пять? Ну вас, в самом деле!
Хозяин откинулся на спинку стула и прищурился:
– Мне девяносто два года, молодой человек.
Стыдно признаться, но в этот момент я просто рассмеялся ему в лицо. А Василий Михайлович не обиделся:
– Понимаю, верится с трудом. Но, если хотите, могу метрику и паспорт показать.
– Перестаньте меня разыгрывать! Вам больше пятидесяти никак не дать!
– И тем не менее я родился в 1899 году…
– В жизни не поверю! Мало ли что в паспорте написано!
Хозяин слегка рассердился:
– Ты, парень, лучше-ка послушай, коль интервью брать пришел. Это ж надо, какая удача – корреспондент на дом явился… Меня уже все газеты отфутболили: мол, не рассказывай басен. Вот я и перестал по редакциям ходить… Бери ручку, блокнот, или что там у тебя, записывай.
Я понял, что сбежать от этого странного человека не удастся, вытащил тетрадь, ручку и обреченно приготовился к длинному и скучному рассказу.
– Сам я родом из Пятигорска, – начал хозяин, вертя в пальцах яблочный хвостик. – Судьба мою семью не пощадила. Я обе мировые войны прошел. Все наши в тех войнах полегли, а я вот словно заколдованный. Но и подвигов особых не совершил. На войне, знаешь, главное – выжить. Тут не до подвигов, когда в окопе торчишь задницей кверху, а кругом бомбы рвутся. В начале сорок пятого меня крепко контузило. Эвакуировался в тыл, помотался по госпиталям, а там и война к концу подошла. Вернулся я в свой город, гляжу – делать мне тут нечего. Родных не осталось, кого война унесла, а кого и советская власть прибрала. Начал домишко ремонтировать, работу искать, и тут пришло письмо от двоюродного дяди. Он единственный, кто из нашей семьи уцелел, потому что еще до революции перебрался в Туркестан. Оказалось, в Алма-Ате живет, сад развел, дом построил… Говорит, жизнь тут спокойная, хоть и захолустье. Приезжай, мол, это не горы, а настоящий рай. Ну я и решился. Продал свою хату и поехал, а когда добрался, дядьку в живых уже не застал. Он очень глупо погиб: красил дом, упал со стремянки и сломал себе шею. Было ему восемьдесят три года.
Василий Михайлович отбросил яблочный хвостик и посмотрел на меня. Я сочувственно покивал головой, делая вид, что заинтригован. Хозяин вздохнул и продолжил:
– После смерти дяди мне достался вот этот дом и сад. Первое время я перебивался кое-как, а потом устроился работать на плодоконсервный комбинат. Мало-помалу жизнь наладилась. Женился, дочь родилась, одним словом, все как у людей. За садом следил. Дядя мой покойный страстным садоводом был, прямо мичуринец какой-то. Он даже с Кавказа саженцы увез и сад вырастил на славу. Все яблони как на подбор – здоровые, крепкие, разных пород. Только две яблоньки странные оказались. Низкорослые, корявые, яблоки мелкие и невкусные, ну, ты сам попробовал. За ними дядя ухаживал едва ли не пуще, чем за всеми остальными. Я поначалу и не понял, зачем ему это понадобилось…
Тут хозяин прервался и посмотрел на меня
