Александр Марков - Отражение Улле
— Отлично! Но когда мы окажемся в Третьем, Средние дварги преобразятся, в них вселится Губитель. А мы будем спать и не сможем защитить себя.
— Правильно. Поэтому нужно избавиться от Средних на границе Второго и Третьего поясов. И машина сделает это сама. В конце Второго пояса начнут оживать Нижние дварги. Они, как ты знаешь, ползут на свет, а мы сделали им такие тенты, что у них будут освещены только головы. Они решат, что впереди светлее, и поползут вперед. Теперь самое главное. Пока Нижние спят, эти ремни висят свободно. Но вот Нижние натягивают постромки. Усилие передается вон той связке костей, и наросты — хлоп! Отстегиваются от каркаса и падают на землю. Нижние тянут машину вперед, а Средние наконец-то добираются до наростов и, разумеется, дальше не ползут. Мы едем через Третий пояс уже без них. Задний край каркаса волочится по земле. Ну а потом должен быть обрыв. Он занимает весь Четвертый пояс и, может быть, низ Третьего. Когда дварги повиснут над обрывом, машина переломится поперек, основная ее часть останется на месте, а нас сдернет с решетки и потащит вниз. Мы будем падать до самого дна вместе с Нижними дваргами и передней частью каркаса. Если там не очень высоко и мы не разобьемся, то на этом все опасности кончатся, потому что на дне долины голос Губителя не должен быть громким. Надеюсь, его не заглушили полностью, а то мы не проснемся.
— Когда мы сможем отправиться в путь?
— Машина будет готова дня через три. Зелье почти настоялось. Чем скорее мы соберемся, тем лучше. В последнее время здесь происходит что-то странное.
Орми и сам это заметил. Со дна долины шел еле слышный гул. В воздухе появились незнакомые запахи. Земля то и дело вздрагивала, песок струйками бежал по склону. Туча над долиной сгустилась почти до черноты.
— Как будто Губитель почуял опасность, — сказала Эйле. — Хоть Аги и говорил, что он не может чувствовать. Голос Врага становится громче день ото дня. Мы должны спешить.
— Мы не будем ждать затишья, как снежные великаны?
— Нет. Пусть лучше дварги несут нас быстрее.
И они спешили, как могли. Верхние дварги не препятствовали работе. Сначала многие из них наблюдали за постройкой машины и пытались разобраться в ее устройстве — и все, как один, поплатились за это головой. Тогда хозяева Первого пояса оставили машину в покое. Они как будто перестали замечать ее и ни разу не заговорили с людьми об их планах.
Наконец все было готово. К тому времени день уже почти сравнялся с ночью. Накануне спуска Аш, которому дварги доверили разлить напиток забвения по большим каменным чашам, добавил в каждую чашу по нескольку капель другого зелья. Люди изготовили его, по совету Аги, из Нижнего дварга и сока зеленых наростов. Эйле испытала зелье на себе: лизнула кончиком языка, после чего на два дня впала в мертвое оцепенение. Теперь напиток предстояло попробовать дваргам. Люди поступили так не только из опасения, что им могут помешать в последний момент, но и из жалости к дваргам, ведь стена должна была быть пробита, и голос Губителя в нижней части Первого пояса мог стать слишком громким.
Дварги, один за другим, пили из каменных чаш и не замечали подмены. Тогда Эйле вышла на середину круга.
— О дварги! — сказала она. — Завтра на рассвете мы уйдем и никогда больше не увидим вас. Но мы не можем уйти, не сказав ни слова на прощание. Вы проявили гостеприимство и приняли нас в свой круг; вы научили нас жить в этой земле, где, на первый взгляд, нет места живому. Благодаря вам мы поняли: нет такого зла, которое было бы сильнее жизни. Вы желали нам только добра и надеялись, что мы забудем о своих несбыточных мечтах и останемся здесь навсегда. Не ваша вина, что вышло иначе. Сами того не зная, вы помогли нам поверить в свои силы и придали решимости бороться до конца. Ныне мы сделали почти все, что могли, и теперь уже не от нас зависит, чем кончится эта война. Завтра мы отправляемся вниз. Никто не знает, что будет после. Может быть, мир изменится так сильно, что в нем уже не найдется места ни для дваргов, ни для людей. Но вряд ли стоит об этом жалеть. Что бы ни ждало нас, мы все равно поступим так, как решили. Каждый держит ответ лишь перед самим собой, а если богам угодно, чтобы люди не ведали, что творят, то пусть это будет на их совести. Мы и вы — чисты, и свершится лишь то, что свершится. Прощайте же, дварги! Имир видит вас!
Дварги окаменели, не успев разойтись. Эйле стояла посреди круга из гладких стоячих камней.
Три дварга, те, что носили чаши, были еще в сознании. Они, конечно, поняли, что с напитком неладно. И все же каждый, не раздумывая, сделал глоток.
— Напрасно вы нас боялись, — сказал дварг, опуская чашу. — Мы не стали бы вам мешать. Пусть даже мы навсегда обратимся в камень, когда смолкнет Губитель, — нам все равно. Будет долгая ночь. Мы случайно появились и незаметно исчезнем.
— Завтра вы рано проснетесь, — сказала Эйле. — В стене будет брешь. Скорее принимайтесь за починку.
Ответа она не дождалась: дварг быстро каменел.
Перед самым рассветом они взорвали стену точно напротив машины. Глаза у всех были уже завязаны. Потом они легли на костяной каркас и привязались ремнями. Элгар крепко держал обеими руками голову Уллины Великой. Эйле дала каждому по глотку нового зелья. Они застыли один за другим, почти мгновенно. Их плоть затвердела. Потом она легла сама, отлила немного зелья в плошку, завязала бурдюк и прикрепила его к каркасу. Затянула ремни у себя на груди и на животе. Осушила плошку. В последний миг перед тем, как все исчезло, Эйле ощутила слабый рывок. Машина тронулась с места.
Глава 18
УЛЛЕ
Из пустоты, из небытия явилось ощущение полета. И тотчас же тысячи голосов заговорили разом в голове Орми. В этой какофонии звуков невозможно было выделить отдельный голос или фразу. Плотная до осязаемости, текучая, стремительная масса слов с напором била в мозг.
Орми не был готов к такому натиску. За долю мгновения через его разум проходило больше понятий и образов, чем он успел собрать и постичь за всю предшествующую жизнь. И этот поток неминуемо должен был вытеснить из его головы весь старый хлам, который он называл своей личностью, — так горсть песка мгновенно исчезает из чаши, поставленной под водопад.
Улле пытался расправиться с ним, навалившись всем весом.
Череп Орми раскалывался, голова раскрывалась, как бутон. Но пока еще он оставался собой и не желал сдаваться. Собрав всю свою волю, он построил в боевом порядке остатки своего «я».
В его мозгу происходило величайшее из сражений, длившееся не более секунды, пока машина падала с обрыва: один маленький верткий воин против полчищ безмозглых исполинов.
Но в самой неисчислимой огромности вражеского войска таилась его слабость. В могучем вихре образов, захлестнувшем разум Орми, в этом безграничном разнообразии слов, были исчерпаны все возможности — все мыслимые во вселенной понятия, и, выбирая в каждое мгновение одно из них, единственно верное, можно было проложить путь к спасению.
И Орми прорвался сквозь этот смерч, медленно двигаясь вверх навстречу струям водопада. Улле был стихией, его рать лишена полководца. Ему недостало маленькой закорючки, способной собрать воедино знаки и образы, короткого словечка «я».
Удар и боль. Кости черепа срослись, бутон захлопнулся. Четвертый пояс остался позади; Орми победил.
Это боги не ведают, что творят. Люди-то знают.
Он лежал на чем-то гладком, холодном и твердом. Сознание полностью прояснилось, словно он и не пил никакого зелья. Улле молчал; лишь изредка в разум прорывались уродливые обрывки слов. И все же Орми не решался снять повязку и открыть глаза. Если голос Губителя так слаб, почему не действует зелье? Неужели он лежит здесь уже много дней? Едва ли.
Потом он понял, что голос не стал тише. Напротив, все вокруг было пронизано им; но поток знаков поменял направление. Слово Улле больше не рвалось в его мозг; оно стянулось в бесчисленные тонкие нити, натянутые между небом и землей. Из этих напряженных тугих нитей состоял воздух. Они проходили сквозь тело Орми, не задевая сознания.
Орми соображал очень ясно — яснее, пожалуй, чем когда-либо раньше. Он понял, что снежным великанам удалось-таки осуществить свой замысел. И теперь их волшебные камни упорядочивали словесную бурю вокруг сердца Улле и направляли поток знаков от земли в небо. А может быть, и дальше, в неведомые области по ту сторону тучи, в космос.
Орми все еще не двигался. Он должен был хоть немного привыкнуть к новым ощущениям, сориентироваться.
Вокруг царила абсолютная тишина. Уши не улавливали ни малейшего шороха. Запахов Орми тоже не чувствовал. Уши и нос раньше его не подводили, и все же на этот раз он усомнился в своих ощущениях. Вернее, в отсутствии ощущений. Потому что осязание тоже не работало. Даже собственного тела он почти не чувствовал. Он знал, что лежит на холодном и твердом, но не мог определить, на чем именно. Лед, камень, железо? Скорее всего, лед, решил он. Лед озера Игг. Что же еще. Но почему так притупились, почти исчезли его чувства?
