Николай Чадович - Гражданин преисподней
Вернувшись к спутникам, с немой надеждой воззрившимся на него, Кузьма отрицательно покачал головой.
– Таким образом, моя служба закончилась, – сказал он, тщательно отмывая руки водярой, что не могло не вызвать недовольства Юрка. – Согласитесь, что я выполнил все взятые на себя обязательства. А в том, что поход закончился неудачей, я не виноват. Нельзя было предполагать заранее, что потоп уничтожит всех летучих мышей… Теперь о моих дальнейших планах… Сами понимаете, что возвращаться назад мне нет никакого резона. Во всех трех общинах найдется немало желающих сделать из меня козла отпущения. Уж лучше я погуляю пока на воле и подожду, пока страсти не улягутся.
– А как же нам быть? – сиротским тоном поинтересовался Змей.
– Весьма знаменательно, что этот вопрос задали именно вы, Герасим Иванович, а не кто-нибудь другой, – оживился Кузьма. – Как-никак, а в этих пещерах мы оказались с вашей легкой руки. Вспомните! Если бы метростроевцы не продемонстрировали в нужный момент заранее заготовленных жучков и бабочек, наша экспедиция могла и не состояться.
– Я что-то не понимаю… – начал было Змей, но Кузьма не дал ему развить свою мысль.
– Все вы понимаете! – продолжал он. – А впрочем, не исключено, что вас тоже обманули. Иначе как бы вы решились принять участие в этом самоубийственном предприятии… Сейчас объясню все подробно, не волнуйтесь! Как известно, летучие мыши живут стаями и кормятся сообща. Естественно, что и содержимое их желудков должно быть одинаковым. В этом я еще раз убедился, вскрыв с дюжину мертвых зверьков разного пола и возраста. Вот только никаких бабочек я не обнаружил. Вывод напрашивается сам собой. Летучие мыши, по крайней мере населявшие эти пещеры, а других убежищ я не знаю, никогда не покидали Шеол. Если не верите моим словам, можете убедиться на деле. Юрок, будь другом, принеси мне пару трупиков!
– Не надо! – быстро возразил Венедим. – Мы и так верим.
– Есть такое слово – «провокация». – Кузьма в упор уставился на Змея. – И оно хорошо известно вам, Герасим Иванович. Как ни печально это звучит, но все мы стали жертвами провокации, устроенной метростроевцами.
– Во гады! – воскликнул Юрок. – А зачем это им понадобилось?
– Откуда я знаю! Пусть сам отчитывается. – Кузьма демонстративно сложил на груди руки.
– Сейчас я объясню, – произнес Змей усталым голосом. – Но сначала постарайтесь уяснить разницу между провокацией и… скажем, святой ложью. Что самое главное в учении святокатакомбников и вообще христиан? Проповедь терпения. Терпите, мол, муки на этом свете, и всем воздастся по заслугам на том. Это явная ложь, но некоторым она помогает удержаться от дурных поступков. Существует масса других примеров, когда люди, вдохновленные заведомо ложными идеями, совершали благие дела. Кто-то пытался отыскать философский камень и попутно создал целую науку, называемую химией. Другие отправились на поиски западного пути в Индию, а открыли огромный новый материк.
– Ты, крыса ученая, пенки тут не пускай! – предупредил Юрок. – По делу докладывай, пока тебе воздух не перекрыли.
– И христианского учения попрошу не касаться, – добавил Венедим. – Слугам сатаны недопустимо обсуждать его.
– Горячку-то не порите, – поморщился Змей. – Дайте сказать… Возможно, это мое последнее слово.
– Не возможно, а наверняка, – уточнил жестокосердный Юрок.
– Тогда зачем мне перед вами распинаться? – Змей перевел вопрошающий взгляд с Юрка на Кузьму.
– Ладно, рассказывайте, – буркнул тот. – Ничего еще не решено.
– Спасибо хоть за то, что подали надежду, – кивнул метростроевец. – Теперь относительно нашего похода… Он был задуман после того, как все остальные попытки проникнуть за Грань не увенчались успехом. Дабы убедить оппонентов в его целесообразности, нам пришлось предоставить фальшивые доказательства того, что выход вовне существует. Скажу больше. Демонстрация бабочек, якобы извлеченных из желудка летучих мышей, была рассчитана в основном на нашего проводника. Ведь мы были почти уверены, что он знает способ проникновения за Грань, но по известным причинам тщательно скрывает это. А если тайное стало явным, какой смысл изворачиваться и дальше?
– Дескать, не утруждай себя зря и поделись своим секретом с другими, пока те сами не докопались до истины, – подсказал Кузьма.
– Приблизительно так…
– Увы, хочу вас разочаровать! – Кузьма развел руками. – Нет у меня никаких тайн. По крайней мере таких, которые касаются Грани.
– Никто не застрахован от ошибок, – вздохнул Змей.
– Ошибаться – человеческий удел, а упорствовать в ошибках – козни дьявола, – обронил Венедим.
– Так я ведь не упорствую, а признаюсь!
– Что толку? – оскалился Юрок. – Уже пять человек за твои ошибки поплатились. Как ты на том свете перед ними объяснишься?
– Объяснюсь, – заверил его Змей. – Возможно, они даже поблагодарят меня за то, что досрочно покинули этот распроклятый мир. Кроме того, прямой вины в чьей-либо смерти на мне нет.
– Ух ты, шакал! – задохнулся от ярости Юрок.
– А где, кстати говоря, вы этих бабочек добыли? – поинтересовался Кузьма.
– В одной из местных пещер прежде было устроено нечто вроде краеведческого музея. Имелись там и скелеты ископаемых животных, и разные чучела, и гербарии, и коллекции насекомых, в том числе тропических бабочек. Кое-что после Черной Субботы пропало, а остальное досталось нам. Со временем, как видите, пригодилось.
– Хитро было задумано. Небось плановый отдел постарался?
– Никак нет. Вверенный моему попечению отдел техники безопасности, – скромно признался Змей.
– Да, Герасим Иванович, влипли вы в историю, – задумчиво произнес Кузьма.
– Что уж теперь поделаешь, – пожал плечами Змей. – Я знал, на что иду. В нашем деле без риска не обойтись.
– Да ты сам хоть по пять раз на дню рискуй, – вскипел Юрок, – а других зачем подставлять? Шлепнуть его, гада, немедленно!
– Воля ваша… Только от этого вам вряд ли станет легче. – Держался Змей мужественно, тут уж ничего не скажешь. – Вам ведь всем спастись хочется. Авось и я на что-нибудь сгожусь.
– Разве что на мясо, – буркнул Юрок.
– Здравое предложение, – хладнокровно согласился Змей. – Хотя и преждевременное. Денек-другой вы еще на подкожных запасах продержитесь, а уж потом можете кушать меня в любом виде. Заразными болезнями не страдаю, циррозом печени тоже.
– Убежать собираешься? – с издевкой поинтересовался Юрок. – Не надейся. Я тебя на веревке водить буду.
– Опять же лишние хлопоты. Куда здесь бежать? Я в этих закоулках и с фонарем заблужусь, а уж без фонаря и подавно. Пока мы все не пропали окончательно, молите проводника о спасении.
– Это лишнее, – отвернулся Кузьма. – Сами знаете, что в Шеоле каждый сам за себя.
– Выручи нас, корифан! – взмолился Юрок. – Не бросай на этой помойке! Хоть до Торжища доведи! Я тебе за это по гроб жизни буду обязан! Отплачу, чем смогу!
– А ты знаешь, сколько отсюда до Торжища топать? – усмехнулся Кузьма. – Полторы недели в лучшем случае. Боюсь, не сдюжите. Особенно натощак.
– «Смолкой» будем подкрепляться!
– Как же! Поможет «смолка», если ты через пять дней в мешок с костями превратишься.
– Придумай что-нибудь. Сам же говорил, что в Шеоле еды навалом. И улиток можно есть, и мокриц.
– Видишь? – Кузьма подобрал с пола пещеры огромную, с кулак величиной улитку, из панциря которой вытекало что-то похожее на густые сопли. – Тут вся живность вокруг передохла. Честно сказать, положение у нас – хуже некуда. Хоть ложись и помирай.
В это время светляк-молчальник, доселе неподвижный словно истукан, сделал жест, как будто бы обмывая руки, а потом ткнул пальцем вверх.
– Чего это он? – удивился Юрок. – Не свихнулся ли, часом?
– Нет-нет! – воскликнул Венедим, и сам, похоже, слегка озадаченный. – Существует язык знаков, на котором послушники, давшие обет вечного молчания, общаются со своими братьями по вере. Вот этот знак, например, означает просьбу… Просьбу высказаться.
– Пусть высказывается, – хором произнесли Юрок и Кузьма, а последний еще и добавил: – Только ты переведи.
Молчальник удовлетворенно кивнул (лицо его, как всегда, было скрыто капюшоном) и вновь взмахнул руками.
Жесты его были плавными и неторопливыми. Многие из них даже не требовали перевода. Ладонь, к которой снизу был приставлен палец, означала какое-то препятствие, скорее всего – Грань. Твердо сжатый кулак – уверенность. Резкий взмах поперек горла – смерть. Все десять пальцев, растопыренных перед грудью, – женщину. Поглаживание по втянутому животу – голод. Два быстро переставляемых пальца, большой и средний, – ходьбу.
Впрочем, уловить конкретный смысл всей этой серии жестов мог один только Венедим.
– Речь идет о том, что путешествие за Грань все же возможно, – объяснил он, запинаясь на каждом третьем слове. – Мертвая женщина, которую мы недавно нашли… и на которую все обратили внимание… не могла долго жить в здешнем мире. Для этого у нее чересчур хрупкие кости. Кроме того, цвет кожи свидетельствует о том, что прежде она много времени проводила на солнце.
