Позывной «Оборотень» - Ерофей Трофимов
– Я в деда пошёл, – смущённо проворчал прапорщик, пряча нос в чашке. – Вот уж кто и вправду громадиной был. Деревенского битюга на себе запросто уносил.
– Битюга, это в смысле лошадь? – настороженно спросил Кручинин, ожидая подвоха.
– Тяжеловоза, – коротко пояснил Степаныч.
– Шутишь! – ахнул особист.
– Если бы. Даже фотография есть. Старая правда, но настоящая. В те времена о монтаже ещё и слыхом не слыхивали. Тем более в деревне. Его по всем районам знали. Даже в большой спорт звали, штангу поднимать. Да упёрся дед. Я, говорит, всю жизнь на земле прожил, на ней и помру. А до всяких рекордов мне никакого дела нет. Вам надо, вы и поднимайте.
– Что, так и сказал?
– Ага. Деда напугать трудно было. А вот его многие боялись. Точнее, его силы. Он если хотел кого от дома отвадить, в воротах вставал и в кулаке подкову складывал. После такой демонстрации спорить с ним желание сразу пропадало.
– А ты так умеешь? – не удержался Кручинин.
– Он много чего умеет, – загадочно усмехнулся Иевлев. – Однажды этот бугай племенного быка ударом кулака в лоб убил.
– Врёшь, – решительно ответил Кручинин.
– Собственными глазами видел, – ответил Иевлев, неожиданно перекрестившись.
– Да брось ты, Палыч, человека морочить, – усмехнулся прапорщик. – Знаешь ведь, что мне кое-какие секреты известны.
– Это какие же? – не унимался Кручинин.
– Я ведь в деревне вырос, а там скотину без всяких задумок забивают. Бычка кувалдой в лоб и ножом по горлу. Только знать надо, куда именно бить.
– И куда же?
– Нужно линию провести, от правого уха к левому глазу и, наоборот, от левого уха к правому глазу. Вот в точку пересечения и надо бить. А фокус в том, что атакующий бык голову в последний момент, перед самым ударом наклоняет, вот я его на противоходе и поймал, – пояснил Степаныч, демонстрируя особисту кулак величиной с голову самого Кручинина.
За разговором время пролетело незаметно. Допив чай, Иевлев отставил чашку и, посмотрев на часы, произнёс только одно слово:
– Пора.
Согласно кивнув, офицеры дружно поднялись из-за стола и направились к выходу, застёгивая бушлаты на ходу. Степаныч уселся за руль и, запустив двигатель, несколько минут прогревал его на повышенных оборотах. Дождавшись, когда стёкла немного оттают, он включил передачу и плавно тронул машину с места. Кручинин успел отметить про себя, что полковник не сказал ему, куда ехать, а сам прапорщик уверенно повёл машину в нужную сторону. Отметив про себя эту деталь, Кручинин осторожно достал из кобуры табельный ПМ и, сунув его в карман, снял с предохранителя.
Выехав за ухоженную территорию, Степаныч ловко передвинул рычаг блокировки мостов и, усмехнувшись, уверенно погнал машину по сугробам. Дребезжа и завывая, вездеход медленно двигался в сторону запасных ворот базы. Наконец, едва не уперевшись в них бампером, машина остановилась, заскрипев изношенными колодками.
– Вот он, – тихо выдохнул Иевлев, кивком головы указывая на вышедшую из-за дерева фигуру.
– Вижу, – так же коротко ответил прапорщик, выскакивая из машины.
Первым шагнув к пришедшему бойцу, гигант решительно облапил его, тихо сказав:
– Максимка, живой. Сынок.
Не ожидавший от этого здоровяка такого бурного проявления эмоций Кручинин решил подождать, когда старые знакомые немного успокоятся. Здороваясь с бойцом, особист успел отметить и внимательный, словно оценивающий взгляд пришедшего, и сильное, но осторожное рукопожатие, и стремительные, точно выверенные движения. Обоих модификантов, как их называли в проекте, отличали именно эти черты. Кручинин успел убедиться в этом, познакомившись с Никитой.
Друзья быстро обменялись несколькими тихими фразами, но особист ничего не расслышал, как ни напрягал слух. Старый глушитель почти не справлялся со своей задачей. Закончив разговор, боец отступил в сторону и, чуть улыбнувшись, исчез в лесу. Кручинин понял, что встреча закончилась. Усевшись в машину, он с трудом дождался, когда прапорщик тронет машину с места, и, не выдержав, быстро спросил:
– Ну, что? Он согласен рассказать, что с ним было?
– Сегодня обустроится, а завтра они с Никитой оба придут. Точнее, Степаныч их привезёт. Так что время поговорить у вас будет.
Понимая, что спорить и что-то доказывать бесполезно, Кручинин вздохнул и, уже не таясь, достал из кармана пистолет. Поставив оружие на предохранитель, он сунул его в кобуру и, заметив насмешливый взгляд прапорщика в зеркале заднего вида, мрачно спросил:
– Чего?
– Неужели и вправду думаешь, что эта пукалка тебя бы спасла? – прогудел Степаныч, презрительно усмехаясь.
– Да ну вас к чёрту. Сказки мне рассказываете и думаете, что я во всю эту ерунду поверю. Не спорю, способности у ребят, конечно, неординарные, но не до такой же степени, – огрызнулся особист.
– Ну, как знаешь. Потом не жалуйся, что всех бойцов потерял, – пожал плечами Степаныч.
Удивлённо покосившись на старых друзей, Кручинин растерянно покрутил головой и, не удержавшись, фыркнул:
– Чует моё сердце, что говорите вы намного меньше, чем знаете.
– С чего ты взял? – пожал плечами Иевлев.
– С того, что вы совершенно уверены, что эти ребята его уже приговорили. Иначе не стали бы меня так старательно уговаривать не мешать им.
– Ребят твоих жалко, – вздохнул Степаныч.
– Пожалел волк кобылу, – усмехнулся особист. – В общем, так, мужики. Делайте что хотите, но пока я эту сволочь не расколю, никакого кровопролития без моего ведома. Хоть на цепь их сажайте, хоть к батареям пристёгивайте. Ясно?
– И долго ты его колоть собираешься? – задумчиво поинтересовался Иевлев.
– Это уж как получится.
– Боюсь, не можем мы тебе такого пообещать, – снова вздохнул прапорщик.
– А мне обещания не нужны. Это приказ, мужики, – жёстко ответил особист.
– Вот вроде умный ты мужик, а дурак, – фыркнул Степаныч. – Я ж тебе русским языком объяснил, нет их. Не существует. Ну как можно трупу приказывать?
– Вы надо мной издеваетесь, что ли?! – возмутился Кручинин.
– Я ж говорю, умный, а дурак, – обреченно махнул огромной лапой Степаныч.
– Угомонись, старый. Он и половины про этих ребят не знает, – устало вздохнул Иевлев. – Вот завтра сам всё увидит, может, тогда поймёт.
* * *Четверо суток после ареста профессор Лихтман только и делал, что старательно думал, а на допросах требовал адвоката. Даже сделанное ему в первый же день седым майором внушение не заставило профессора пересмотреть своё положение. И вот теперь, трясясь в клетке автозака и хмуро глядя на затянутые вязаными масками лица, Лихтман пытался понять, куда его тащат.
Отлично понимая, что из создавшегося положения вырваться просто так не удастся, он пытался проиграть все возможные варианты событий. Впрочем, для серьёзного анализа было слишком мало исходных данных, поэтому профессор вынужден был принимать за основы допущения. Это мало помогало, но общая стратегия защиты уже вполне выстраивалась.
Основной упор Лихтман делал на то, что следствию ничего не было известно о роли его помощника в деле о передаче данных по проекту. И до тех пор, пока этот факт остаётся в тайне, предъявить профессору нечего. К тому же сам Лихтман всегда может сказать, что ничего не
