Эльфийская империя - Антон Владимирович Генералов
— Степан Ильич, эти, — боец, что перезаряжал винтовку, кивнул в сторону окна, — не реагирует на наши пули. Я в них больше десятка раз попал и не один даже не покачнулись.
Солдат удостоился хмурого взгляда унтера. Степан Ильич вздохнул: это Семёнов, он один из лучших стрелков во второй роте, имеет знаки за отличную стрельбу и если говорит попал — значит попал. Слева, на этаж выше, затарахтел «Максим».
Вокруг закованных в броню и рассредоточившихся на Марсовом поле солдат противника заплясали фонтанчики от пулевых попаданий. Из-за одной из летающих барж, на которых прилетели неизвестные, вышло странное железное шестиногое чудовище с пушкой на спине панциря. Пулемётчики сразу же перенесли огонь на этого явно механического зверя. Унтер видел, что ещё одна очередь высекла искры, пройдясь по его броне, но не причинив вреда. Но, видно, это переполнило чашу терпения пришельцев, и они стали отвечать. Пушка на пауке чуть дёрнулась, наведясь куда-то влево, где тарахтел, не замолкая, пулемёт и плюнула ярко алым росчерком. Грохнуло. Из окон вылетели ещё как-то уцелевшие до сих пор стёкла, а с потолка посыпалась побелка.
— Твою бога душу мать да через колено! — выдохнул унтер, стряхивая с гимнастёрки насыпавшиеся осколки.
Этот выстрел на какое-то время впечатлил всех, даже беспорядочная пальба, которой гвардейцы встретили пришельцев, на время затихла.
— Да где там этот Кульков⁈ — повторил свой вопрос унтер.
Ему никто не ответил. Из дальних помещений казармы доносились невнятные команды, мат, топот ног и понятно, что крик унтера потонул в царящем гвалте.
— Степан Ильич, как ты думаешь, сколько мы продержимся? — спросил Семёнов закончив перезаряжать мосинку.
— А что тут думать? — грустно протянул старший унтер-офицер Храпов. — Почитай три года воюю и три Георгия имею, много чего повидать пришлось, но вот таких страхолюдин не приходилось. Слышите? — обратился он к Семёнову и ещё паре солдат, что вместе с ними держали оборону. — «Максимка» замолк — с одного выстрела заткнули. А на фронте бывало: наши стреляют, стреляют — а пулемёт колбасников никак не замолкнет.
— Так здесь же расстояние всего ничего, — ответил на его слова молоденький солдат с погонами вольноопределяющегося.
— Ты, Ерохин, умный, из студентов, но сразу видно — порох не нюхал. Наши артиллеристы тоже порой били с позиций не сильно дальше, чем этот железный паук, но чтоб так с одного выстрела и в окно положить — такого мне видеть не доводилось.
Опытный унтере хотел продолжить, но тут запыхавшись, ввалился запропавший ефрейтор Кульков с брезентовым вещмешком, в котором что-то позвякивало.
— Вот! Принёс, десяток французских, — показал он продолговатый ребристый яйцевидный корпус. Затем, убрав обратно, потянул на свет что-то более массивное. — И, а ещё вот это, — он продемонстрировал тяжёлую гранату М-1914. — Но она была всего одна.
— Что там господа офицеры думают⁈ — поинтересовался унтер, беря из рук массивную гранату и осматривая её.
— А они вместе с полковым комитетом в полном аху… ну, ты понимаешь, Степан Ильич. Обрывают телефоны — а они молчат. Отправили посыльных в Главный штаб и Таврический ещё до того, как нас окружили.
— Нас окружили⁉ — немного испугано воскликнул бывший студент.
— Похоже. Я пока до оружейки бегал, со знакомыми из других рот парой слов перебросился. Эти, — Кульков мотнул в сторону окна, — обложили казармы со всех сторон, а пока телефон не вырубился, телефонисты болтали, что этих в железных панцирях видели чуть ли ни во всех районах столицы. Такие вот дела, — закончил делиться новостями ефрейтор.
— Так… — протянул старший унтер-офицер Храпов и потёр переносицу. — Если у этих хватает солдат, чтобы занять столицу, не встречая сопротивления, дела наши очень кислые.
— Но почему без сопротивления⁈ — не понял вольноопределяющийся. — Прислушайтесь! Где-то стреляют, и явно идет бой!
— Ой! Студент. Ты же в настоящем бою никогда не был. Вот, помню, под Хомском мы дрались с немчурой, тогда грохотало — так грохотало! А это так — стрекотня, — махнул в сторону окна ветеран.
— Но что же нам делать⁈ — не унимался бывший студент.
— Это, похоже, не от нас зависит. — Он указал сторону окна. — Посмотрим, что нам предложат эти железные воины.
— Вы думаете, Степан Ильич, эти хотят что-то предложить? — удивился вольноопределяющийся
— Конечно. Юрьев, — обратился он к солдату, что прятался в межоконном проёме. — Глянь, сколько там этих собралось?
— Три летающих баржи, пауков штук девять, и этих железных где-то больше батальона, — высунувшись и осмотревшись, отчитался солдат.
— Ну, вот и ответ тебе, Ерохин. С такой силой, если бы хотели — давно нас смяли. Расстреляли из пушек на пауках, а выживших потом добили их латники — мы бы и получаса не продержались. Но они этого не делают. Почему, как ты думаешь?
— Ну не знаю, — пожал плечами тот. — Ждут ещё войска?
— Мне думается, просто не знают, как лучше связаться с командованием. Помните, с чего стрельба-то началась? — обратился к солдатам унтер.
— Да вроде кто-то из этих захотел пройти вовнутрь, но часовые не пропустили, — припомнил Кульков обрывки разговоров, что успел услышать.
— Я слышал, что там случилось, — снова заговорил вольноопределяющийся Ерохин. — Правда, история какая-то совсем фантастическая. Когда их становил часовой, они представились посланниками нового императора и попросили встречи с командиром полка. Но пока искали дежурного офицера, мимо проходил представитель солдатского комитета из второго батальона. Ну, тот самый, крикливый, что недавно к нам в полк перевёлся и сразу агитировать бросился.
— Помню такого, — утвердительно кивнул Степан Ильич. — Вот только так и не понял, за какую он партию агитирует. Его речи порой странную барыню отплясывают: то — «Даёшь учредительное собрание!» и «Война до победного конца!», а то — «Вся власть Советам!», «Долой десять министров-капиталистов!», «Пора кончать войну!».
— Похоже, этот деятель мечется от лагеря к лагерю, пытаясь подстроиться под настроение в народных массах, — высказал свое мнение бывший студент.
— Верно говоришь, студент, суетится типчик,
