Марк Романов - Астарта 2. Суд Проклятых

Бывший Старший Помощник ощущал весь бесконечный корабль, его вечный реактор-преобразователь, изменяющиеся узлы двигателей и пространственного ориентирования, все Сектора и службы… Он чувствовал их, как части себя, и знал, что Пирамида сейчас медленно прислушивается к нему. К новому капитану.

Хромая, он добрёл до пульта стазиса, и, промахиваясь непослушными пальцами, ткнул в нужные камни. Капсула сомкнула края, и басовито загудела. Внутри неё поток времени замедлялся, замерзал, останавливался и превращался в совершенно инертную и неподвижную субстанцию, отрезая заключённого в ней от всех миров и вселенных.

«Навсегда, – подумал Шиффс, и прикоснулся к драгоценностям. – Не вскрывать!»

Не в силах передвигаться на ногах, он вызвал портал, и провалился в него, желая добраться до своих апартаментов. Сейчас ему хотелось только одного – упасть на тончайшие поля ложа, включить подзарядку энергетикой корабля, и не двигаться… Хотя бы немного. Несколько циклов. Со всем остальным можно разобраться потом.

Интерлюдия 4

Адмирал Накамура, нещадно скрипя сервопротезом, заменявшим ему левую ногу, потерянную, дай бог памяти, сорок лет назад в одном малоизвестном, но весьма кровопролитном сражении на Периферии, прошелся по узкому пролету командной галереи мостика. С тех пор, как необстрелянный капитан-лейтенант, командовавший миноносцем «Незабываемый», потерял конечность, он успел поседеть, постареть, сменить пять сердец и десять комплектов легких, стать адмиралом флота… Но никогда старый служака, с гордостью несущий флаг несуществующей нации Восходящего Солнца, не посягал на замену своего морально и физически устаревшего протеза на биомеханику или бионику. Наоборот, он подбирал такие режимы смазки и техобслуживания, чтобы конструкция изнашивалась минимально, но скрипела при том нещадно.

Сейто Накамура считал себя великим учителем. А как еще можно обратить на себя все внимание учеников, не прибегая к словам или ударом легкой бамбуковой палкой? Скрипом. Протяжным, пронзительным, проникающим сквозь шлемофоны и демпферы встроенных систем защиты слуха…

«Старый Скрипец», как за глаза звали его подчиненные, прошелся еще разок, и счел, что его офицеры достаточно сфокусированы. Выросшее кресло приняло тощую задницу седовласого адмирала, и он замер, поблескивая темными глазами сквозь прищуренные амбразуры слегка припухших век, покрытых сетью морщин.

На мостике воцарилась мертвая тишина, нарушаемая только тонкими писками и шелестом работы систем корабля, и щебетом телеметрии и полевых докладов флота сопровождения. Младшие офицеры затаили дыхание, блюдя субординацию и приближаясь к грани обморока от недостатка кислорода. Кто-то судорожно вдохнул, не совладав с собой, но лицо маленького адмирала даже не дрогнуло.

Нависшую тишину нарушил звон биммера внешней лини связи, развернувшего экран перед Накамурой.

– Мой адмирал, – появившееся на потрескивающем от помех изображении лицо пилота разведфрегата «Валькирия», о чем уведомляла бегущая внизу строка, было наполовину скрыто гротескным шлемом, увенчанным розетками визиров и видеоэффекторов, подключавшихся напрямую к нервной системе, – капитан Мозес на связи! Активность на поверхности планеты минимальная, отмечены следы темпоральной активности и разрыва мерности пространства…

Накамура слегка приоткрыл веки.

– Пилот, мы слышали вас. Ожидайте решения.

– Патрулирование сектора, запрашиваем переброску научно-диверсионной группы… – забормотал в гарнитуру молоденький лейтенант-связист, воспользовавшийся шансом избегнуть отсутствующего взгляда адмирала хотя бы на время. Да и отдышаться хотелось….

Сейто Накамура покинул кресло, легким движением левой ладони переключив сочленения протеза в щадящий режим, и, почти не скрипя, продвинулся к тактическому голодисплею, на котором выводилась вся тактическая обстановка в районе оперативного действия флота, от орбиты Марса до спутников Юпитера. Тысячи пометок пятнали разными цветами семиметровый шар голограммы, уточняя положение в пространстве всех небесных тел и искусственных объектов крупнее мяча для игры в боло. Трассы рудовозов и грузовых каботажников светились серым, астероиды Пояса – золотым, рукотворные небесные тела – зеленым, синим и коричневым, в зависимости от назначения и принадлежности. Марс и Ганимед были залиты тревожным кроваво-красным цветом. Где-то там сейчас находилась «Валькирия» с капитаном Мозесом.

– Солдаты! – адмирал вздернул подбородок вверх, скрипнув тугим воротником форменного черно-серебристого камзола. – Наша родина, да хранит ее светлая богиня Аматэрасу, снова нуждается в нас с вами, в горении наших душ и пламени наших сердец! Долг призывает нас к готовности принести в жертву наши жизни, если таковое будет необходимо…

Офицеры «Пенсаколы» слитно поднялись с рабочих мест, и замерли по стойке «смирно», ловя глазами своего адмирала, который сейчас, казалось, стал выше ростом на полметра…

– У нас появился враг! – Сейто улыбнулся, показывая белоснежные зубы. – Наконец-то!..

Глава 20. Путь к Марсу

Жить и верить – это замечательно.

Перед нами – небывалые пути:

Утверждают космонавты и мечтатели,

Что на Марсе будут яблони цвести.

20.1. Романов и Судья. После драки – не машут

– Надеюсь, ты на меня не обижаешься, Рик? – протянув руку поверженному Судье, спросил Романов, свободной рукой вытирая кровь, сочившуюся из разбитой губы. – Во второй раз ты меня даже достал, но меня сложно поймать на один и тот же приём дважды…

Моран, кривя губы, сплюнул красным, и, шипя от боли, принял предлагаемую помощь. Самостоятельно встать он не смог бы, даже если очень хотел – ноги разъезжались, как у пьяной лошади на льду, болело всё тело – от макушки до пяток, и горели уши. От стыда. Он, Судья, проиграл… «В очередной раз. Снова!» – думал Рик, опираясь на плечо Марка, который помогал ему дойти до скамеечки в углу спортзала, где Док уже разворачивал полевой медкомплект и оценивающе поглядывал на двигавшихся к нему «спортсменов-мазохистов», как он их охарактеризовал отдыхавшему рядом Либерти. Пилот-истребитель растирал мышцы какой-то вонючей мерзостью, и зубоскалил в ответ, мол, «они ещё и садисты, так друг друга измордовать за двадцать секунд… десантура, елы-палы…»

«Может быть, я не прав, вызывая его на бой? – Рик повалился на скрипнувшую скамеечку, и позволил Доку закрепить на теле контакты переносного регенератора. – Он словно заговорённый, и все мои способности, знания, опыт не помогают не то чтобы победить, но даже нанести ему приемлемый урон…» Вслух же он произнёс, как только почувствовал собственные губы, короткое:

– Спасибо, Марк. Не обижаюсь…

– Вот и ладушки. Хочешь, покажу потом, помедленнее, в чём ты ошибался? – Романов замазал ссадины гелем из красного тюбика, и стянул пропитанную потом майку, немедленно уползшую в нору. Понаблюдав за конвульсивными движениями белья, он добавил: – Дьявол, никогда не любил квазиживую одежду…

– Ага, а вдруг откусит что-нибудь? – заржал Либерти, натягивавший на ноги медицинский облегчённый экзоскелет. – Что-нибудь ценное для мужчины, естественно…

– Например, язык, – вставил Док своё веское слово, – которым некоторые умудряются всем доказать, какие они крутые и офигенные… Линденхост, мать твою летательную, ты хоть половину из лечебного комплекса упражнений откатал сегодня?

Пилот застегнул последние крепления, и, покачнувшись, встал на ноги. Переваливаясь из стороны в сторону, он направился к выходу, небрежно бросив в ответ:

– Я его два раза откатал… Только толку ноль на массу, нервы всё равно не регенерируют полностью… Ничего, прорвёмся, летать и без ног можно.

Док проводил Либерти сузившимися глазами, прикидывая ход операции и список необходимого оборудования, и, тряхнув головой, словно отбрасывая неуместные мысли в сторону, вернулся к своему текущему пациенту.

– Жить вы, Судья, будете…

– А вот любить – никогда… – подхватил бородатый анекдот Рик, невесело улыбаясь. – Спасибо, док, выручили.

– Дурень ты, Рикки, – полковник, закончив обтираться, и проводив взглядом уползающее полотенце, оперся спиной о стену. – Зачем ты лезешь в бутылку, и вызываешь меня на дуэль? После того виртуального боя ты ни разу не выиграл…

– Дурень… Не спорю, – Морган попробовал пошевелить конечностями. Получалось плохо. – Но я должен!