Алексей Гравицкий - Зачистка
Своих оказалось больше. От группы Резаного осталось человек десять.
— Потери? — спросил Крот.
— Шестеро убиты. Дюжина раненых, — отрапортовал кто-то.
— А у тебя, сосед? — спросил Резаного.
Главарь группировки выглядел неважно. Лицо его осунулось. Из рассеченной брови алой струйкой стекала кровь. На Крота посмотрел хмуро и не ответил.
Они не говорили. Не о чем сейчас было говорить. Молча стягивались, сбивались в кучу. А куча эта поредела основательно. Может, потому победа и не ощущалась?
Подошел Рыжик. Подошел Айболит. Приковылял, хромая на правую ногу, бородатый Змей. Но не было Натальи. И седого не было. И многих других.
Резаный не торопился. Ждал.
Мунлайт появился тогда, когда ждать уже, казалось, больше незачем. В седых волосах запеклась кровь, рожа перемазана черт-те чем, но Мун был жив. Перед собой он толкал дулом автомата хмурого мужика в генеральской форме со связанными за спиной руками.
— Здрасьте нафиг, — без особой радости махнул рукой седой.
Резаный посмотрел на Мунлайта серьезно.
— Зачем ты его не убил?
— Так получилось, — пожал плечами Мун. Сталкеры глядели на генерала с ненавистью, на седого кидали неодобрительные взгляды.
Генерал потупился и сплюнул кровью. Видимо, ему тоже досталось.
Резаный обвел толпу взглядом.
— Судьбу этого, — хрипло проговорил он, — предлагаю решать голосованием. — — Голосую: «Убить!»
И он поднял руку. Руки сталкеров медленно, но верно поползли вверх.
— Он мой, — отрезал Мунлайт.
Голос прозвучал тихо, но в молчаливом сталкерском единодушии слова эти прогремели как выстрел.
— Люди хотят мести, — с угрозой сказал Резаный.
— Перетопчутся, — хищно оскалился Мунлайт. — Убивалка не отросла. Помнишь подарочек от доброго человека?
Резаный вздрогнул, рука метнулась к груди. Пальцы сквозь одежду нащупали жетон с выбитыми цифрами.
— Судьбу этого хмыря решать не тебе, — добавил Мунлайт. — Лучше похоронами займись.
— Здесь не кладбище. В полевых условиях…
— Значит, пора завести кладбище, — перебил седой. — Забудь про полевые условия. Вам здесь жить.
Мунлайт уводил Хворостина все дальше. И никто его не остановил. Никто не окликнул. Странно. Он ожидал, что будет буча.
Генерал споткнулся и выматерился.
— Куда ты меня тащишь? — пробурчал он.
— Сюрприз, — зло ухмыльнулся Мунлайт.
— Не люблю сюрпризов.
— А мне как-то пофиг.
Седой ткнул стволом в спину, подгоняя, но генерал только снова оступился.
За спиной зачавкали поспешные шаги.
— Стой, — остановил Хворостина Мунлайт и обернулся.
Он знал, кого там увидит.
— Адепт хаоса, — окликнул Снейк.
— Само такое.
Бородатый подошел ближе, остановился. На седого и генерала смотрел исподлобья.
— Ты все-таки решил оттащить его Хозяевам?
— Я подумаю над твоим предложением, — устало отозвался Мунлайт.
— Ты серьезно? У тебя хватит совести взять деньги? После того, сколько народа сегодня положили?
Снейк смотрел на приятеля с болью. Не то за него, хаосита, махнувшего не глядя душу на жвачку еще в детском саду, не то за погибших сталкеров.
В груди болезненно сжалось. Мун подошел и коротко, но крепко обнял бородатого друга.
— Жди меня у Резаного. Я скоро приду. Жди.
Снейк смотрел в удаляющиеся спины. Неужели Мунлайт способен на это? Оставалось только верить, что это не так. Ведь Рыжик поверил, хоть и знал седого без году неделя. А он… как давно они знакомы? И насколько хорошо он знает Муна?
А насколько хорошо Мун сам себя знает?
Бородатый развернулся и медленно поплелся обратно.
9
Генерал спотыкался. Немудрено — столько протопать по хлюпающей раскисшей земле да со связанными за спиной руками. Впрочем, идти старому хрену оставалось недолго.
Деревню Резаного Мунлайт обошел стороной, благо ко вчерашней поляне были и другие подходы, кроме как через базу группы. Выбросов не было, и аномалии остались на месте. Покачивались небольшими, чаще неприметными для непосвященного вихриками.
— Вихри враждебные веют пред нами, — напел Мунлайт и сбросил рюкзак и автомат на землю. Потом достал пистолет и дернул затвор.
— Мог бы сразу пристрелить, — холодно выдавил из себя генерал. — Не обязательно было такие прогулки устраивать.
— Стану я еще об тебя руки пачкать. И вообще я убивать устал, — зло оскалился Мун. — Топай давай.
И он ткнул дулом пистолета в генеральскую спину.
Мун шел осторожно. Старого хрена придерживал за связанные руки, притормаживая и направляя. «Птичьих каруселей» оказалось невероятное количество. Не то вчера они не разглядели и четвертой части, не то аномалии за ночь расплодились простым клеточным делением.
Генерала мотало из стороны в сторону, из-за чего приходилось двигаться осторожнее вдвойне.
Поле оказалось настоящим лабиринтом. Пока добрались до середины, Мунлайт вспотел. Наконец остановился, окинул критичным взглядом окрестности. Выбраться отсюда теперь было не просто даже ему. Новичок на то, чтобы уйти отсюда живым, и вовсе не имел никаких шансов. Разве что только у него немерено крутой ангел-хранитель, который на короткой ноге с самим богом.
Седой удовлетворенно крякнул, выудил нож и вспорол веревки, освобождая руки Хворостину.
Генерал поморщился от боли. Кисти его побелели, а на запястьях остались глубокие синюшные следы от врезавшейся в кожу веревки.
Военный матюгнулся и принялся разминать запястья. Мун убрал нож и снова достал пистолет. Генерал поглядел на седого отстраненно.
— Последнее желание? — ухмыльнулся Мунлайт.
— Иди на хер, — пробурчал под нос генерал.
— Нравы, однако, в российской армии.
Он поднял руку с пистолетом. Хворостин замер, сжал губы и расправил плечи. Карбышевым себя возомнил, не иначе.
Мун дернул руку чуть выше и нажал на спуск. Грохнул выстрел. Генерал, как ни старался, все же вздрогнул.
«Нет, не Карбышев», — подумалось Муну.
Он поднял пистолет вверх и начал медленно методично нажимать спусковую скобу.
Раз. За погибших сегодня «свободовцев».
Два. За погибших ребят Резаного.
Три. За Косу. Дура баба, что теперь с Егором будет?
Четыре. За перестрелянных военных. Генерал-то дурак с инициативой, а солдатики присягу давали. Для них слово генерала — приказ. А приказы не обсуждают.
Пять…
Шесть…
Мун вспомнил тех, кто к этой маленькой, никем не замеченной войне не имел никакого отношения. Они ушли раньше. Но их тоже надо помнить. Такая работа у живых — помнить мертвых.
Мертвым ведь не нужны памятники, не нужно «хорошо или ничего». Им вообще ничего не нужно. Нужно живым. И чтоб оставаться людьми, нужно помнить мертвых. Не всех, но забывать достойных людей нельзя.
Мун закончил свой импровизированный салют. Опустил руку с «Макаровым».
— Не боись, товарищ генерал, я стрелять в тебя не стану. Ты все хотел Зону поиметь? Вот и посмотрим, кто из вас кого поимеет. — Он повертел пистолетом перед генеральским носом, как игрушкой перед носом ребенка. — Здесь один патрон. Это тебе мой подарок.
Седой выпростал руку, подавая пистолет Хворостину. Тот посмотрел недоверчиво, будто опасаясь, что ему это грезится. Руку навстречу протянул медленно, словно ожидая подвоха. Пальцы коснулись теплого, нагретого человеческой ладонью металла.
— Только прежде чем стрелять, подумай немного, — продолжил Мун, глядя, как военный вцепился в пистолет. — Вокруг нас некоторое количество аномалий. Возможно, я отсюда выйти смогу. У тебя это получится вряд ли. В аномалии ты будешь умирать больно, мучительно и некрасиво. А застрелиться просто и не больно. Говорят, даже сообразить ничего не успеешь.
Генерал поднял пистолет. Дуло его теперь смотрело на Мунлайта.
— Тоже вариант, — ухмыльнулся сталкер. — Только патрон один. Остальные вооон там, где рюкзак остался. Но ты туда не дойдешь, генерал. Верь мне, я знаю. У тебя на это один шанс из сотни. И если на этом свете есть хоть какое-то подобие бога, ты этого шанса не получишь.
— Мун запустил руку в карман и выудил спичечный коробок. Раскрыл, но внутри было пусто.
— Кончились, — вздохнул седой. — У тебя спичек нет?
— Зиппо, — автоматически брякнул Хворостин.
— Зиппо, — повторил Мунлайт. — Все у тебя через жопу. Ладно, бывай, товарищ генерал. И ты подумай, подумай. Решать-то тебе, но патрон один.
Он молча развернулся и пошел прочь. Об оставленном за спиной генерале Мун сейчас не думал. Надо было сосредоточиться на аномалиях. Но сосредоточиться не получалось.
На душе стало легко и светло. Когда на том свете будут взвешивать его хорошие и плохие дела, чашка с дерьмом, наверное, перевесит, но за вторую чашу ему будет не стыдно. Потому что не совсем напрасно все это. И что-то достойное он в своей никчемно прожигаемой жизни все-таки сделал.
