Валидуда Анатольевич - Время Обречённых
– Да, и правда… Лётчиком, наверное, хочешь стать?
– Да нет.
– А кем? Как отец, в пехоту? Или невоенным?
– Хочу в Питер поступить. В радиотехническое.
– Но там же флотское училище, если не ошибаюсь.
– Ну, да, флотское. В июле экзамены. Готовлюсь уже.
Ответить Твердов не успел. Скрипнула калитка и во двор вошёл Иринин отец.
– Папа! – Николка в припрыжку побежал встречать его, по-прежнему держа в руках пистолет.
У Елисея возникло чувство дежа вю. Обладая хорошей памятью на лица, он мгновенно узнал вошедшего генерала. Казалось бы, уже сколько времени прошло с той поездки из Казани в Москву, а поди ж ты. Между тем, и Иринин отец узнал Елисея. Он подхватил на руки сына и, аккуратно отобрав пистолет, подошёл к покинувшим навес Вадиму и Твердову.
– А у моего папы меч длиннее! – похвастал Николка, сидя у отца на руках.
Елисей улыбнулся и крепко пожал протянутую руку.
– Вот оно как, – сказал генерал. – Как повернулось-то, значит. Воистину ваш брат-гренадёр следует заветам Суворова.
– Как снег на голову? – уточнил Твердов, беря возвращаемый ТТ.
– Именно.
– Так вы знакомы? – удивился Вадим.
– Да, как видишь, – отец опустил на траву Николку и поинтересовался: – А где это наши сорванцы носятся?
– Сказали, в "пекаря"* играть пошли. Скоро вернутся.
– А уроки они, гулёны, сделали?
– Какие уроки, пап? – наполовину удивился, наполовину возмутился Вадим. – У Лаврухи каникулы уже, а у Лёшки экзамен последний.
– Вот как? Однако время летит… Ну, что, Елисей, идём в дом?
– Идём, Григорий Александрович.
И будто услышав их, на крыльцо вышла Ирина.
– Ужин накрыт. Вадька, набери воды в умывальник.
Украшенный хрусталём и фарфором стол был накрыт накрахмаленной скатертью. Любовь Тихоновна посадила Елисея напротив мужа, Ирину рядом с женихом, а вернувшихся сыновей подле себя и Вадима. Николку она разместила рядом с собою, усадив его на высокий детский стульчик. Ему единственному из всех была приготовлена порция сладкой тыквенной каши в молоке. Всем остальным Ирина наложила обжаренных в яйце и муке рыбных биточков, затем щедро добавила взбитого на молоке и масле картофеля-пюре. Бутерброды с ветчиной или сыром, салат из помидор и сладкого перца с зелёным луком каждый положил себе сам. Для Ирины и себя хозяйка выставила бутылку домашнего красного вина, а мужу и Елисею графин конька. Детям, включая Вадима, был приготовлен смородиновый морс.
– У нас, Елисей, всё по-простому, – Григорий с улыбкой подмигнул Твердову и загадочным тоном добавил: – Мы же не французы какие-нибудь… За вас, дети мои!
Елисей так и не понял причём тут французы, но спрашивать не стал. Он выпил рюмку и одобрительно хмыкнул, оценив таким способом качество коньяка. Заел бутербродом с сыром и принялся за биточки с картошкой. Ирина, как он заметил, лишь пригубила; спиртное она не жаловала.
Разговор за ужином потёк сперва о семейных делах. Алексей и Лавр поспешили выложить отцу все домашние новости сегодняшнего дня и закончили новостями уличными. После второй рюмки разговор перешёл на персону Елисея. Пришлось ему отвечать на вопросы, рассказывать о себе и выложить по просьбе Любови Тихоновны свою версию знакомства с Ириной.
После третьей рюмки и съеденной добавки, он почувствовал, что сыт.
– Сейчас самовар поспеет, – сказала Любовь Тихоновна. – Елисей и ты, Гриш, сходите пока поговорить. А мы с ребятами и Иришей уберём стол и для чая накроем.
Уже в своём кабинете, когда они поднялись на второй этаж, Григорий открыл окно и закурил папиросу.
– Переночуешь у нас. Комната для гостей чаще пустует, ты уж извини, там не очень уютно. Утром в полшестого за мной машина приедет. Подброшу тебя по пути. – Он усмехнулся со словами: – Полчаса на крюк к твоим Юдзикам я могу потерять.
Твердов кивнул; предложение обрадовало. Вставать около пяти на рейсовый автобус до Сейн ему не хотелось, ведь в Сейнах ещё пришлось бы ловить попутку до своего гарнизона. А то и не одну. Лишняя морока.
– Ты ведь не куришь?
– Не курю.
– Да, Ирина говорила, – Авестьянов сделал вид, что вспомнил это и тут же спросил: – Любишь её?
Елисей лишь улыбнулся и невольно ёрзнул в кресле.
– Это заметно, – тоже улыбнулся Авестьянов. – Я наблюдал за вами во время ужина. Так смотрят только влюблённые. Отпуск, как я понимаю, в этом году ты уже отгулял?
– Да, успел уже. Хотел летом, но… не получилось.
Сказав это, Твердов догадался, как ему показалось, зачем генерал спросил об отпуске.
– Это вы, Григорий Александрович, по поводу свадьбы интересуетесь?
– В точку! А как же иначе? Нечего тут тянуть кота за хвост. Ирине давно пора замуж. А тут ты – парень не промах! И тебе самому нечего в бобылях ходить. Пора мужчиной становиться.
– А я что, не мужчина? – не понял Елисей.
– Я тебе так скажу: в краях, откуда я родом, парень становится мужчиной, когда создаст свою семью. Иначе он хоть до самых седин не взрослый. С таким серьёзных дел не имеют.
– По-моему, и в наших краях так было. Но это когда ещё… при царе Горохе! Сейчас на дворе двадцатый век.
– И что, что двадцатый? Времена, Елисей, имеют свойство возвращаться. Пусть в новых условиях, а суть та же. Другое дело, ежели, скажем, традиции под корень извели.
– На то есть мы, – крайне серьёзно сказал Твердов. – Люди, давшие народу и Отчизне присягу. Чтоб ни одна сволочь больше у нас не хозяйничала.
– Именно. Наше дело – обречённое. Обречённое на борьбу. И боюсь, мы дорого ещё заплатим, чтобы стадевяностомиллионная Россия никогда больше не испытала на себе инородческой власти.
____________________
* "Пекарь" – дворовая игра, разновидность "городков".
Сувальская губерния, Сейны-6. Управление 18-го мехкорпуса. 12 июня 1938 г.
Тихий гул настольного вентилятора давно стал привычным и не воспринимался на слух. За окном духота, на небе ни облачка, даже ветер – и тот не дарил свежести. Слегка удивляли трели певчих птах, что доносились из ближнего подлеска. И охота ж им щебетать в такую жару! В кабинете немного свежее. Конечно, вентилятор воздух охладить не может, но гоняет его неистово, медленно поворачиваясь влево-вправо по широкому сектору.
Стояло позднее утро, а для кого и разгар рабочего дня. Время перевалило за половину десятого.
Григорий Авестьянов разбирался с накопившимися в последние дни рапортами. Жизнь в корпусе бурлила во всю: плановые учения, поэтапные переформирования частей и соединений, смотры войск и множество других повседневных мероприятий иногда плодили целые кипы документов, требующих его подписи или даже резолюции. Закончив с рапортами, он раскрыл папку с подготовленными ему на подпись приказами. Первый же из них гласил о присвоении шестерым поручикам штабс-капитанских и штабс-ротмистрских чинов. К приказу были прикреплены представления строевых командиров. Ознакомившись с ними, Авестьянов поставил размашистую подпись на всех копиях, предназначенных для архивов различных военных инстанций.
Резко тренькнул внутренний телефон. Авестьянов взял трубку, выдохнув:
– Слушаю.
– Григорий Александрыч, – послышался голос Колохватова, – я тут мимо дежурной части проходил… С третьего КПП сообщили, сейчас прибудет Кажан.
– Ты из дежурки звонишь?
– Да.
– Встреть его и оба ко мне.
– Понял.
Григорий повесил трубку. С Колохватовым они давно перешли на "ты" и успели подружиться. Однако при подчинённых, особенно не в приватной обстановке, общались, как правило, на "вы".
Он встал из-за стола и подошёл к окну. Лёгкий ветер шевелил ветви деревьев, прячущиеся в зелени пташки продолжали изливать трели. Обрамлённые побеленными поребриками, под самым окном пестрели клумбы с гладиолусами и кустами роз. У забора лениво вылизывал спину прикормленный рыжий кот. На всё это благолепие Авестьянов смотрел, почти не замечая. В этот момент он думал о прибывшем генерал-лейтенанте Кажане.
Вспомнился прошлонедельный разговор с Коронатовым. Старый друг позвонил из Москвы поздно вечером и довольно радостной интонацией сообщил, что подыскал Григорию отличного служаку. Большего начальник ГАБУ по телефону говорить не стал, справился о семье и настроении да и закончил разговор. А через два дня секретчик принёс пакет с послужным незнакомого Григорию генерал-лейтенанта бронеходных войск.
Ознакомившись с послужным, Авестьянов неожиданно для себя проникся и уж точно заинтересовался. Кажан Константин Константинович был назначен начальником формируемой 6-й бронеходной дивизии. Родом он был из небольшого села близь белороссийского уездного городка Жлобин, что в Могилёвской губернии. Когда в двадцатом первом село сожгли поляки, вступил в армию, был тяжело ранен на фронте и более года провёл в госпитале. В двадцать втором поступил в учебный отряд моторизации при Менском пехотном училище, а уже на следующий год, в виду перепрофилирования пехотного училища в Кадетский корпус, его в числе прочих юнкеров отряда перевели в Томск, где было сформировано юнкерское бронеходное училище – первое бронеходное в России. В двадцать пятом он выпустился корнетом, попав по распределению в один из отдельных бронеэскадронов под Читу. Как род оружия, бронеходные войска в тот период были малочисленны и, в некоторой мере, экзотичны. Техника по большей части старая – времён Мировой Войны или первые несовершенные образцы отечественных конструкторов. Но уже в двадцать восьмом многое поменялось, в войска пошли серийные и уже более надёжные бронеходы харьковчан и уральцев, началось формирование новых бронедивизионов, а вскоре и полков.
