Алексей Евтушенко - Пока Земля спит

Северный полюс, Ростов-на-Дону

Плыли на дирижабле к Северному полюсу сквозь морозный туман. Доплыли, приземлились. Знакомый профессор сказал, что надо пройти сто тридцать семь метров, и тогда мы точно окажемся на Северном полюсе. Прошли. В снегу лежало множество плоских камней разной формы с нарисованными на них красивыми картинками – пейзажи юга, средней полосы, портреты, жанровые сценки. Живопись на камне. Отчего-то знал, что это оставили полярники, которые когда-то здесь зимовали. Выбрал себе на память картинку – обнажённая девушка, купающаяся в водопаде, и парень на переднем плане.

Дальше уже лечу сам, без дирижабля, и оказываюсь на набережной Ростова в ранний предутренний час. Ещё темно, хочется есть. Нахожу работающее кафе, захожу. Точно знаю, что здесь работает мой старый институтский товарищ – поёт под гитару. Но сейчас поёт кто-то другой. И не на сцене, а в отдельной пустой комнате, сидя на стуле, в микрофон. А звук уже идёт в зал через динамики. В зале за столиком сидит тот самый институтский товарищ со своей женой и несколькими приятелями, которых я не знаю. Выпиваем по рюмке за встречу, я завтракаю. Прихватываю с собой бутылку, выхожу, иду по набережной и отдаю бутылку какому-то бродяге. Потом у цыганок покупаю сигареты, они насыпают мне в ладони сдачу пятирублёвыми монетами с гербом СССР. Взлетаю и лечу над ещё спящим тёмным городом, держа курс на далёкие электрические огни.

Храм

Снился маленький деревянный, сложенный из брёвен, католический храм. Даже и не храм, а часовня. Кажется, дело происходило на Аляске. Прямо к часовне примыкала открытая терраса кафе, на которой обедали суровые аляскинские лесорубы и католический священник. Я зашёл в часовню помолиться, хоть и понимал, что православному вроде бы не положено. Но ведь Христос один на всех, верно? Кроме меня в часовне никого не было. Убранство яркое, золото с киноварью. Я прочёл «Отче наш» и перекрестился справа налево, по православному обычаю. Священник так и не появился.

Первая мировая

У меня мопед «Мерседес». Об этом я сообщаю папе по сотовому телефону. Мопед маленький, да удаленький. Откапываю его из-под снега, настраиваю газ и ручной тормоз. За рулём жена. Мы вышиваем по центру зимнего Ростова. Оказывается, что это уже не мопед, а маленький автомобильчик. Но руль всё равно как у мопеда.

И тут же попадаю на поля сражений Первой мировой войны. Воюю почему-то на стороне немцев. Окопы, укрепрайон на холме. Отражаем атаку американских самолётов. Взрывы. Стрельба. Выстрелом из револьвера сшибаю с коня вражеского разведчика. Это русский. Точнее, русская девушка. Она ранена. Убить, чтобы не мучилась, или перевязать и отправить в госпиталь? Враг стонет, кровь. Принимаю решение перевязать, спасти, но не успеваю – просыпаюсь.

Попытка к бегству

Разрабатываем с Олегом Дивовым горнолыжный маршрут-спуск, по которому можно уйти за кордон из СССР, в котором мы находимся. И уходим. Как в старом польском кинофильме «Ущелье ведьм». Оказываемся в здании среди гор, из стеклянного вестибюля наблюдаем за окружающей действительностью и пытаемся определить, в какой мы теперь стране. По марке автобуса на остановке и газетам на доске объявлений. Но заголовков газет не видим – слишком далеко. В конце концов, выясняется, что нам нужно заночевать в этом здании. Одно плохо – его по ночам навещают вампиры. Правда, есть комнаты-квартиры, которые надёжно защищены, и там можно спрятаться. Ищем такую квартиру-комнату по всем этажам гостиничного типа. Заперто, заперто… Кажется, находим. Устраиваемся, баррикадируемся. И знаем, что утром нам нужно бежать дальше.

Фантасты и актёры

Пил с братьями-фантастами в кафешке на открытом воздухе. Вдруг появился актёр Лёня Либет, показал мне какой-то простой и смешной фокус с исчезающим платком и убежал. Я побежал за ним: «Лёня! Лёня!» Оказался в зрительном зале, прошёл за кулисы, а там уже накрывают на стол. Театр собрался что-то праздновать, но непонятно что именно. Вроде бы премьеру. Я оказался за столом с массой незнакомых людей – новых актёров «Гаудеамуса». Впрочем, были и те, кто меня помнил. Либет сидел напротив и был в своём репертуаре – шутил, пел песню «Проходит жизнь, проходит жизнь, как ветерок по полю ржи…». Спрашивал, неужели я зарабатываю деньги стихами и песнями? Я отвечал, что фантастической прозой. Потом гулял по Львову.

Астральные гости

Прихожу с работы – полный дом народа. Сын готовится к экзамену, ему помогает один мой знакомый, ещё какие-то люди пьют чай на кухне, ходят по комнатам. При этом квартира загромождена полусобранной старой мебелью, которой раньше не было. Видно, только что привезли. Вешалка что-то вроде большой тахты или дивана, отдельно спинка от неё. Жена говорит, что всё это притаранил Женька Харитонов (редактор журнала «Если» и прототип мичмана Харитонова из произведений Олега Дивова). Я чуть ли не в истерике пытаюсь найти телефон Харитонова и высказать ему всё, что думаю по этому поводу. Не нахожу, ложусь спать. В темноте просыпаюсь и вижу, как из стены выходят двое подростков. Выглядят они словно привидения и громко разговаривают на ходу. Пересекают комнату и скрываются в другой стене. Мне не страшно, я зол. Понимаю, что компьютерные технологии достигли такого уровня, что люди могут ходить друг к другу в гости, оставляя тела в своих квартирах. Такие вот астрально-ментальные гости. Пытаюсь узнать у сына, как сделать, чтобы они не шлялись ночью через чужие квартиры. Может, собственный комп перенастроить? Поставить на него какую-то защитную программу и оставлять на ночь включённым? Сын не знает, но обещает узнать. В расстроенных чувствах пишу пальцем на пыльной поверхности старой мебели Харитонова: «Парни, оставьте, пожалуйста, людей в покое. Вы мешаете». И снова ложусь спать.

Квартира в Питере

Каким-то образом заработал двухкомнатную квартиру в Питере и решил туда перебраться. Оказалось, что это две комнатушки в полуподвале 16-этажки с одним подъездом. Очень странная квартира. Ванная – в общем холле, куда выходят двери и других квартир. Причём ванная бетонная. Хм. И туалет без унитаза. Просто дырка. Впрочем, чистый. Вообще, везде ровный, гладкий, серый бетон без отделки. Не понравилось, но жена уверяет, что всё очень здорово. Рядом, через улицу, обитает писатель-фантаст Андрей Лазарчук. Но при встрече только здоровается и быстро убегает. Лето, солнце. Я съезжаю вниз по асфальтированному тротуару на рёбрах сандалий, как на роликах или коньках, мимо юной женщины с коляской. И всю дорогу какая-то смутно знакомая питерская интеллигенция расспрашивает, как мне здесь живётся. Приходится врать, что хорошо, мол.

Песня

Мой институт. Сижу в аудитории, но не лекционной, а для практических занятий, на одну группу. Жду начала занятий, вижу и узнаю старосту Юру Бондаренко. Рядом со мной гитара. Вроде бы надо спеть песню, но я не знаю слов. Беру гитару, выхожу из аудитории, попадаю в холл. С одной стороны окна, с другой – автоматы для продажи газет, журналов и книг. Посредине – длинный стол со стульями. Присаживаюсь к столу, сочиняю слова к песне. Получается одна своя и ещё парочка новых куплетов к старой чужой. Но занятия уже начались, и в аудиторию возвращаться неудобно. Поднимаюсь по запасной лестнице наверх. Но не по ступеням, а лечу, отталкиваясь ногами от стен. Сзади какой-то преподаватель. Рассказывает, что кто-то с почвоведческого (заметим, институт – политехнический) факультета даже иногда ночует на чердаке. Отвечаю, что этот факт мне известен. Добираюсь до верхнего этажа, иду. Снова холл. Там – писатель-фантаст Миша Бабкин с каким-то музыкальным коллективом. Все пьяные и весёлые. Останавливаюсь выпить с ними. Шучу по поводу сочинения песен. На улице меня догоняет конопатая девушка и откровенно предлагает продолжить отдых у неё. Только она дочку сначала спать уложит. Девушка симпатичная, хотя у неё не хватает впереди одного нижнего зуба. Отказываюсь, объясняя, что женат и люблю жену. Ухожу. Девушка в растерянности остаётся на месте.

Хемингуэй

Смесь Львова и Парижа. На берегу моря. И мы шатались по нему сутками и даже годами. Сорокалетний Хэм, какие-то его друзья-собутыльники, женщины. Спорили, пили, спорили, пили, спорили. Пили всё подряд. Спорили о творчестве в основном. И о том, каким должен быть настоящий мужчина. Вопрос о том, какой должна быть настоящая женщина, почему-то не возникал. Пришли к выводу, что самое главное в творчестве – смирение. Ибо Господь испытует нас искусством. Ему, небось, тоже за нас, как за продукт своего творчества, бывает стыдно. И ещё как! Всё время хотели вернуться в юность, но не декларировали желание в открытую. Договорились съездить на специальном поезде туда, где проводили молодые годы. Поезд рано утром. Ждали всю ночь, Хэм куда-то ушёл, кончились сигареты. В поисках окурков я нырял в прибрежных водах на захламлённое обломками погибших кораблей морское дно. Не нашёл. Пришлось одолжить сигарету у старика в раннем утреннем кафе. Не для себя одалживал, для какой-то женщины Хэма. Сигарета оказалась без фильтра. На поезд мы так и не сели. Хотя он пришёл и, словно трамвай, ждал нас на городской площади. Ещё были гонки на велосипедах и бокс в старых, порыжевших и потрескавшихся от времени перчатках…