Егор Чекрыгин - Странный приятель. Таинственный Амулет
— А ты? — осторожно поинтересовался Ренки. — Ты какой-то уж очень бодрый и веселый. Не то чтобы мне это не нравилось, просто последние дни ты ходил как в воду опущенный. На тебя это вообще никак не подействовало?
— Подействовало, но, видимо, не так сильно, как на вас. Знаешь, я там, с этой штукой… Хоть убей меня — не скажу, что это такое и откуда оно взялось! Но я с ней как будто поговорил. Точнее, разговором это сложно назвать — скорее уж чем-то вроде слияния разумов. Брр… Самому стало страшно от такого определения! В общем, я с этой штукой вроде как поговорил и понял, что в принципе она может вернуть меня обратно в мой мир, если я действительно этого захочу. У меня там даже был момент… Я как будто увидел стартовый зал спецкомплекса и понял, что стоит только шагнуть туда — и я дома! Ты, может, помнишь, я тогда тебя еще позвал? В общем, я тогда был почти полностью уверен, что пожелай я — и этот Амулет выкинет меня прямо в спецкомплекс, в добрые, но суровые дедушкины объятия! Я уже почти сделал этот последний шажок, но оглянулся, чтобы попрощаться с тобой или взять с собой, если ты согласишься, и увидел, что ты там возле стеночки скрючился совсем никакой. Ну, думаю, так поступать не по-людски. Все-таки сколько лет вместе, и уходить не попрощавшись, не говоря уж о том, чтобы оставить тебя в состоянии беспомощного котенка среди чужих людей, — это будет совсем неправильно.
— Значит, ты все-таки решил уйти? — хмуро переспросил Ренки. — Окончательно решил?
— Тогда я был в этом уверен, — быстро теряя дурашливость и становясь серьезным, ответил Готор. — А вот сейчас… Помнишь, я как-то говорил Риишлее про «синдром закрытой двери»? Ну, когда в доме есть закрытая дверь, ты не можешь удержаться, чтобы не попробовать ее отпереть, хотя, возможно, за ней нет ничего интересного? Вот теперь, по сути, моя проклятая дверь открыта. Теперь, когда я знаю, что могу уйти практически в любой момент, вся эта ситуация смотрится уже совсем по-другому.
— Значит, остаешься! — Ренки постарался сказать это как можно более равнодушно, но губы сами, вопреки его воле, расплылись в довольной улыбке.
— И опять же — не знаю! — развел руками Готор. — Есть еще много доводов и за тот, и за другой вариант. Есть еще и множество других вариантов.
— А среди них, — осторожно поинтересовался Ренки, — нет, например, такого, что и я отправляюсь с тобой?
— Может, и есть, — задумчиво ответил Готор. — Хотя, если честно, не советую. Неизвестно, сможешь ли ты вернуться обратно. А у нас тебе, скорее всего, не понравится.
— Летать по небу на железных птицах. Прыгать из-за облаков вниз на специальных куполах из тонкого, но прочного шелка. Мчаться на чудо-повозках с невообразимой скоростью. Оружие, которое может выстрелить несколько десятков раз подряд без перезарядки. Еще ты говорил про это… ну, загнанные в медные веревки молнии. Свет, который включается одним нажатием пальца. Горячая вода, которая сама вытекает из стены. Виды с другого края земли в специальных ящиках. Возможность говорить с человеком, находящимся на другом континенте, так же легко, как если бы он стоял на расстоянии не дальше вытянутой руки. Ты рассказывал, что в твоем мире есть множество чудес. Так почему ты думаешь, что мне там не понравится?
— Тебе будет трудно привыкнуть к взаимоотношениям между людьми, — слегка грустно усмехнулся Готор. — Боюсь, теперь и мне будет непросто к этому привыкнуть, врос я тут, знаете ли, в шкуру феодала!
— Не понимаю, — пожал плечами Ренки. — Если все простолюдины там такие же, как ты, то я, скорее, склонен думать, что все там у вас — люди благородного сословия. А благородные люди всегда смогут найти что-то общее.
— Если бы все было так просто, — рассмеялся Готор, и в смехе его звучала изрядная толика горечи. — Увы. У нас есть и люди благородные, и простолюдины, и быдло. Просто со всеми надо обращаться одинаково. Да-да, понимаю, это глупо. Но таковы правила. Или, к примеру, взять женщин. — Готор почему-то кивнул на палатку Одивии. — Тебе даже наша достойнейшая Одивия Ваксай кажется очень необычной, излишне смелой, а подчас и неприлично дерзкой и грубой. А там у нас встречаются такие экземплярчики, по сравнению с которыми Одивия — самая прилежная и скучная ученица пансиона благородных девиц. Да тебя же там просто сожрут с твоими представлениями о кодексе благородного человека!
— Ну… — усмехнулся Ренки, гордо вздергивая нос. — Моя шпага останется при мне, так что, хотя ты и рассказывал, что дуэли у вас запрещены, но никто не может запретить истинно благородному человеку отстаивать свою честь!
— Вот об этом я и говорю, — покачал головой Готор.
— О чем? — переспросил Ренки.
— О том, что мир там настолько иной, что ваша шпага там может оказаться абсолютно бесполезной и даже смешной.
Увлеченные разговором приятели оглянулись. Одивия вылезла из своей палатки, еще немного помятая и всклоченная после сна. Она наверняка слышала, о чем говорили приятели, и, не выдержав, вместо того чтобы заняться своим внешним видом, немедленно влезла в разговор.
— Я правильно говорю? — спросила она, адресуя вопрос Готору.
— В какой-то мере это действительно так, — кивнул он в ответ.
— Но почему? — возмутился Ренки, искренне не представлявший себя без этого атрибута благородного человека на бедре.
— Моя купеческая хватка подсказывает мне, что в мире, в котором, как вы сами говорите, есть оружие, стреляющее десятки раз подряд без всякой перезарядки, шпагами, скорее всего, уже давно не пользуются, — пояснила Одивия свою мысль. — Уж, по крайней мере, я бы туда точно продавать шпаги не повезла. Как бы ни был быстр и искусен фехтовальщик, но пуля все равно летит быстрее. А обучить человека хорошо стрелять куда проще, чем фехтовать. И все это делает шпагу лишь ненужным, неудобным, а потому и нелепым дополнением костюма. Я права?
— Да, — кивнул Готор. — Прекрасный анализ. Длинное холодное оружие окончательно исчезло из вооружения армий примерно сто лет назад. Теперь его можно увидеть разве что на парадах. У нас даже штыки стали не длиннее обычного кинжала, а в некоторых армиях отказываются и от штыков, ибо считают их бесполезными.
— Но кинжалом тоже можно отстоять свою честь! — видимо, Ренки слышал только то, что хотел, и поспешил уцепиться за слово «кинжал».
— Дуэли запрещены! — покачала головой Одивия. — Даже в нашем мире многие отказываются от этой традиции. В той же сатрапии, как вы помните, дуэли запрещены. Как пояснил это Ваася, сильному государству не хочется терять своих наиболее мужественных и горячих сыновей в бессмысленных ссорах друг с другом. Лучше уж направить их воинственный пыл на нечто иное. Как я понимаю, оу Готор, в вашем мире, намного более справедливом и совершенном, чем наш, этот обычай должен быть уже полностью изжит.
— Да, действительно, — опять кивнул Готор. — У нас есть, конечно, способы помериться мужественностью и храбростью, но смертельный исход при этом считается недопустимым. Вот только с чего вы решили, что мой мир более справедлив и совершенен?
— Ну как же… — На этот раз выпал черед смутиться Одивии Ваксай. — Вы старше, а значит, мудрее. Вы намного сильнее, ибо покорили даже небо и глубины океана, значит, в вас меньше страха. И вы наверняка намного богаче нас, коли у вас нет сословного разграничения и даже бедняки могут считать себя равными благородным. Ваш мир не может не быть более справедливым и совершенным!
— Увы, — с печальной усмешкой ответил ей на это Готор. — В моем мире есть пословица: «Когда закрывается одна дверь, открывается другая». Это можно понимать по-всякому, но в данном случае это означает: когда из мира исчезают одни беды и несправедливости, им на смену быстро приходят другие. Я, особенно в самые первые годы пребывания тут, частенько пытался сравнивать два наших мира, а потом бросил это дело. Думаю, баланс горестей и радостей, несправедливостей и удач всегда соблюдается, независимо от места и времени пребывания. Поэтому не стоит думать, что…
— Но то, что вы говорили про ваших женщин… — перебила Готора Одивия. — Как-то раз вы сказали мне, что в вашем мире мое положение владелицы Торгового дома или желание учиться в университете никому бы не показались чем-то странным. Это скорее посчитали бы нормой. Я также помню, как вы упоминали, что ваша мать была учительницей в школе, причем говорили об этом так просто, мельком, вскользь, как о чем-то совершено обычном и заурядном. Разве это не свидетельствует о том, что ваш мир куда более справедлив, чем наш?
— Хм… — Готор не то чтобы растерялся, скорее — смутился собственной неспособности правильно сформулировать мысль. — Понимаете, Одивия, вместе с правами приходят и обязанности. И это отнюдь не делает жизнь легче. Когда вы получаете некие возможности, вы одновременно должны отказаться от каких-то привилегий. Даже вот не знаю, как вам это объяснить.
