Сурен Цормудян - Отражение во мгле
— А зачем? Чтобы опять изобретать велосипед? Исследовать кубик Рубика? Но не сметь делать то, что позволит заменить нефть?
— Что за чушь. Какая еще нефть в наше время?
— Абстрактная. Я говорю о власти. И с некоторых пор, друг мой, я признаю лишь одну власть. Свою собственную.
— Ты знаешь правила. Либо твой ум принадлежит нам, либо нет. В последнем случае он, то есть твой ум, является угрозой нам.
— Я понимаю, к чему ты клонишь. Однако как быстро ты вспомнил о долге. А ведь семнадцать лет тупо сидел в своей норе и угасал.
— Мы сейчас не об этом, Даниил.
— Знаешь, Степа, я уже не помню этого имени. — Жуковский вдруг вскочил и, резко развернувшись, ударил Волкова прикладом снайперской винтовки по лицу.
Степан рухнул на грязный и холодный пол. Жуковский бросился к окну, через которое они сюда проникли, и рванул прочь.
— Ах ты, скотина яйцеголовая! — прорычал Волков, быстро поднимаясь на ноги и растирая болящую скулу. — Все равно не уйдешь! Черт тебя дери! Я семнадцать лет ждал этого момента! — И он бросился вдогонку за Даниилом Андреевым.
Весь парк перед телевышкой был перекопан; в его центре находилась котловина размером с футбольное поле и метров десять в глубину. В ее неровных стенах зияли отверстия больших нор. На дне — пирамида из белых, покрытых густым мехом двухметровых коконов. Наверху у края — гора грязного снега, песка и глины.
Вдалеке виднелись аккуратно сложенные большие бревна. Но самым удивительным показалась гробовая тишина.
Вышедший из вездехода Один хмуро осматривал место, о котором Рипазха говорил как о гнездилище жутких существ. Но где они, эти существа? Ни одного не видать. Конечно, только их деятельностью можно объяснить эту картину — копать в такие холода даже со спецтехникой хлопотно. Это, конечно же, их норы, их коконы. Но где они сами?
Из машины вышел Сапсан.
— Сделал уколы. Уснул Штерн.
— Хорошо, — кивнул Один. — Теперь давай подумаем, что нам с этим делать.
— С чем? С личинками?
— Да.
— Я думаю, из огнемета их надо, — предложил Сапсан. — Огнесмеси у нас хватает.
— Ну да. Это, конечно, понятно. Но может, все-таки возьмем парочку в Аркаим?
— А довезем? Ты чего, Одинцов? Нам же обратно пилить полторы тысячи километров. А мы понятия не имеем, в каких условиях надо содержать эти яйца, чтоб не стухли. И не знаем, что за скотина из них вылупится.
— Да вон, лежат на холоде, и все им нипочем.
— А может, их из нор достали в экстренном порядке? Может, твари встревожены вторжением людей и решили свалить отсюда? А мы их спугнули, и они унесли, сколько успели. Может, ихним отродьям тепло требуется. А кормить чем? Да ну их, к дьяволу!
— Слушай, Сапсан, мне эти уродцы тоже, знаешь ли… И я бы рад их выжечь до последнего. Но Дитрих приказал привезти образцы.
— Ах ты, болванчик исполнительный, — вздохнул напарник и похлопал Одина по плечу. — Дитрих сидит там на Урале и понятия не имеет, что у нас происходит. А знакомство с этими тварями нам уже стоило трех ребят. Ну, не выполним этот приказ, и что? Переживем как-нибудь.
Один поморщился. Достал из кармана спичку и стал ее покусывать.
— Ладно, тащи огнеметы. Будем греться.
На улице Челюскинцев (которая давно исчезла, и не многие теперь помнили это название) когда-то стоял жилой дом длиной сто пятьдесят метров. Здание разрушилось, однако у перекрестка, где Челюскинцы пересекались с Нарымской, сохранился крайний фрагмент о двух подъездах и четырех этажах. Очевидно, потому, что основное усилие ударной волны пришлось на высотку, что находилась в восьмидесяти метрах. Сама высотка представляла собой гору обломков, перегородивших улицу.
Бронислав стоял на третьем этаже, у окна. Выше подняться не представлялось возможным из-за глухого завала на лестничном марше. Торцевая стена здания развалилась, и неровные куски бетона висели на честном слове и ржавой арматуре. Всего в полукилометре отсюда пересечение улицы Гоголя и Красного проспекта. А там уже вход в подземное убежище, известное всем как Перекресток Миров.
Охотник осматривал заметенные снегом окрестности через оптический прицел автомата. Нельзя исключать, что его поиски тщетны и похитители Сабрины давно уже под землей, в своем логове. Но ведь была ночная буря, и если враги пережидали ночь в руинах, то, быть может, они еще не достигли своей станции.
Бронислав понимал, что пытается успокоить себя. Шансов спасти дочь мало — у похитителей слишком большая фора. Но если бы они пошли домой после бури, то оставили бы четкие следы на снегу. А следов нет. Только обновленная белизна между руинами домов, этими мрачными курганами, из которых тут и там торчат куски стен и безобразные фрагменты металлоконструкций.
Если нет следов, может, похитители еще не проходили здесь? Или пошли другой дорогой? Так ведь это самый вероятный маршрут. Однако не самый короткий. Наикратчайший — по Красному проспекту. А там очень велик риск наткнуться на патрули тварелюбов, и в центральной общине хорошо об этом знают. Следовательно, разумнее идти по Советской, дворами и развалинами. Делать крюк через железнодорожный район тоже не с руки, ведь там можно наткнуться на патруль другой общины, Аидова царства. А это тоже встреча не из приятных, даже для тварелюбов, не то что для глупых овечек с Перекрестка Миров.
Бронислав остановил взгляд на здании цирка, похожем на фуражку.
— Твою мать! — прошептал охотник.
— Что такое? — спросил находившийся рядом и глядевший в другую сторону Рябой.
— Воин. Что он делает в нашей половине города?
Напарник присмотрелся.
— Черт! Точно. Ладно, если трутень. Но воин!
— Тише, у этих образин хороший слух.
— Так значит, баланс нарушен, если твари сунулись к нам. А? И стрельба эта, и взрыв, что мы слышали…
— Я-то думал, это наша обработка центральной общины.
— Но мы у ее логова, а здесь никакой стрельбы практически не слышно.
— Вот то-то и оно. Меня это начинает беспокоить… Еще один!
Оба существа показались со стороны улицы 1905 года. Вышли к руинам другой высотки, что на улице Челюскинцев. Покрутили своими отвратительными головами, поозирались, затем быстро выскочили на площадь Лунинцев. Твари теперь находились между Брониславом и цирком, причем в сотне метров от людей. Охотник осторожно присел. Да, они тварелюбы. Да, они не раз ходили на территорию тварей, ведя на заклание жертву. Но сейчас совершенно другая ситуация. Сейчас твари там, куда прежде они не совались, за исключением беглых трутней. А значит, в этом мире что-то не так, как было еще вчера. Как было на протяжении многих лет…
Твари потоптались некоторое время на площади, а когда вдалеке протрещала длинная автоматная очередь, рванули в сторону дворца культуры железнодорожников, на звуки.
Охотники проводили их взглядом.
— Кажись, пронесло, — вздохнул Рябой.
— Какое, к черту, пронесло. Если они на нашей половине города, то это уже беда. Кто-то разворошил колонию, разозлил их.
— Человек на снегоходе?
— Не знаю я. Может быть.
— Или это из-за того, что мы не привели жертву матери всех тварей?
— Нет. У нас вагон времени. Недели…
Бронислав резко повернул ствол автомата в сторону внутренней двери, что вела в подъезд.
— Кто-то поднимается, — еле слышно шепнул он, отходя и прячась за ледяную глыбу у отвисшей торцевой стены.
Рябой достал здоровенный тесак из ножен на поясе и прижался к стене у дверного проема.
— Бронислав! Бронь, ты тут? — послышался шепот из полумрака.
— Кто такой?! — рыкнул охотник.
— Это я, Резунец.
— Резунец? Ты что тут, сукин ублюдок, делаешь? Я что вам сказал? Ищите группу, вырезавшую наших и забравших мою дочь, если жить хотите.
— Послушай, я с важными вестями. — В проеме показалась физиономия одного из провинившихся церберов. — Очень важными.
— Как нашел меня?!
— Ты извини, конечно, Бронислав, но у твоих снегоступов характерный отпечаток на снегу. А умение читать следы ведь у нас обязательное.
Охотник сплюнул от досады.
— Ладно. Хрен с ними, с отпечатками на снегу. Да войди ты, чего мнешься там как целка.
Резунец послушно вошел.
— Ну, говори, что за вести.
— Короче, — цербер покосился на стоявшего у стены Рябого, все еще сжимающего тесак в полной готовности к применению, — наш главный приказал своим вертухаям срочно тебя найти и доставить в Архион.
— Что? — Бронислав опешил. — Я что-то не понял. Что значит — найти и доставить? Я вам кто, преступник в бегах?
— Да тут такое дело…
— Может, тебе треснуть по зубам, чтобы не мямлил, а говорил быстро и четко?
— Короче, там, в метро, полная жопа. Ясное дело, что нападение на наш сектор нельзя оставить безнаказанным. Это принцип: на любой косой взгляд отвечать так, чтобы все трепетали, чтобы долго ни у кого не оставалось сомнений, кто в нашем мире главнее и сильнее…
