Даниэль Дакар - Особые поручения
— У нас гости, все по мес…
Ее голос утонул в реве тревожных сирен. Все кинулись к выходу, спеша занять свои посты, и Никита уже почти проскочил мимо, но Мэри все-таки успела ухватить его за рукав.
— Береги свою голову, адмирал! — бросила она, судорожно пытаясь сообразить, что еще сказать ему сейчас, перед боем.
— Зачем тебе моя голова? — напряженно оскалился Никита, глядя на нее так, словно от ответа зависела его жизнь.
— Оторвать ее — моя прерогатива!
И он вдруг выдохнул, стиснул ее плечи, вглядываясь в лицо, и улыбнулся, чуть ли не впервые за эти бесконечные дни:
— Ты тоже будь осторожна, ладно?
— Не волнуйся, я помню, одиннадцать! — рассмеялась Мэри, высвободилась и тоже двинулась к дверям.
— Да мне и одного хватит! — радостно выпалил Никита, а она обернулась уже на пороге и внушительно уронила, подводя черту под разговором:
— А мне — нет!
Мэри негромко выругалась. Шесть. Шесть кораблей-маток. Ой-е-ей… По выкладкам аналитиков Службы безопасности их у противника в принципе не должно было быть больше дюжины. Значит, либо аналитики ошиблись, либо затеянная СБ провокация оказалась сработана лучше, чем рассчитывалось. И чем требовалось — тоже. Ничего, попробуем. Что еще остается?
А неплохая вещь тренировка. Сейчас Мэри держала на сцепке семьдесят восемь кораблей, держала уверенно и непринужденно, как опытный кукольник держит марионетки. Если бы еще эту уверенность удалось распространить на ситуацию в целом! Спору нет, минзаги справились с поставленной задачей, но… вот именно, но. Ладно, там видно будет.
Мэри вглядывалась в экран тактического анализатора, придерживая пока ордер позади кораблей эскадр. Время ее подчиненных еще придет. Пока же эсминцы и крейсера, выпустившие облако штурмовиков, действовали четко, как на учениях. И проблема состояла только в том, что противников было больше, чем предполагалось изначально. Ага, молодцы… завертелось по полной. Ну, и нам пора.
Корветы и истребители двинулись вперед, туда, где крупные корабли не без успеха связывали боем попыталась дотянуться до Грызлова, но с удивлением поняла, что не может пробиться. Полностью сконцентрировавшийся на противнике пилот попросту отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. И тут она поняла, что делает Егор. Что и зачем. Вот только как?!
— Назад! Все назад, дайте ему пространство! Егор, как только они пойдут на сближение, убирайся оттуда, как понял меня?
Ответ, бесшабашно-веселый и злой, пришел незамедлительно:
— Ну да… а они успеют развернуться, и что тогда? Нет уж, госпожа капитан второго ранга. И потом… хорошие у вас, на Бельтайне, коктейли… отводите людей, сейчас тут будет жарко! — и, уже не скрываясь от командира, ласково, вкрадчиво: — Ко мне… ко мне, мои милые… я так долго вас ждал… я ждал только вас… и теперь моя жизнь вся ваша, без остатка… ко мне…
Мэри сдавленно помянула всех пришедших на ум матерей и, сознательно отсекая от себя то, что должно было вот-вот случиться, бросила по циркулярной связи:
— Эскадрам — отход, «Деснице» — цель три!
— Но как же… — спросил кто-то, она так и не поняла, кто.
— Грызлов обширялся нашими коктейлями. Где он их только взял… ему осталось минут пятнадцать, не больше. Работаем, не дайте ему погибнуть просто так! Ордеру — цель пять!
Она была уже совсем рядом с пятой целью и начинала процедуру предварительного знакомства с объектом, когда пространство за спиной побелело, и в этой белизне растворились кривоватая улыбка, и смех, и мечта о поцелуе, и упрямое «Да, я псих!»… Руки вдруг онемели, виски сдавило, перед глазами вспыхнула радуга. Вспыхнула — и померкла.
Ход боя был переломлен. И хотя даже мощные светофильтры «Александра» не смогли полностью вобрать в себя яркость вспышки, и на несколько секунд все находящиеся в рубке почти ослепли, Никита, проморгавшись, отчетливо видел, что поле боя остается за русскими и их изрядно поредевшими союзниками. Сейчас Мэри разберется с пятой целью, «Десница» докрошит третью, и можно будет… что?!
Ордер, только что действовавший как единый организм, вдруг вздрогнул и рассыпался, а в выведенном на громкую связь канале тактического координатора зазвучал незнакомый, жутковато спокойный женский голос, говорящий на кельтике:
— Здесь О'Нил. Гамильтон сгорела, повторяю, Гамильтон сгорела. Молодняк я держу, всем корветам — свободный бой. Без Мэри мы «пятерку» вряд ли заарканим, транслируйте этой твари страх, чтобы только пятки засверкали! Эскадра, выпускайте скауты, хоть узнаем, куда привет передать! — в интонациях Элис в какой-то момент прорезалось рыдание, тут же, впрочем, подавленное.
Корсаков, чувствуя, как холодеет в груди, открыл было рот, чтобы задать вопрос, но стоящий рядом Савельев опередил его. Только старпом обратился не к пилоту.
— Савельев — Джону Рафферти. Напоминаю вам, лейтенант, что в настоящее время капитан второго ранга Сазонова является офицером флота Российской империи, действие устава ВКС Бельтайна на нее не распространяется. Как поняли меня? — и, после паузы: — Я тебя понимаю, парень. Прекрасно понимаю. Но хамить старшему по званию все-таки не стоит, — еще одна пауза. — Принято. Савельев закончил.
— Петр Иванович? — Никита старался говорить максимально ровно и, кажется, ему это удалось. Во всяком случае, два слова он произнес вполне спокойно, а больше сообразительному старпому и не понадобилось.
— Иногда случается так, что имплант отключает от внешнего мира мозг пилота, принявший слишком большую нагрузку. Такое явление на Бельтайне характеризуют термином «сгореть». Устав их ВКС предусматривает для «сгоревшего» пилота эвтаназию, вот я и поспешил вмешаться. М-да, давно меня так не материли… прямо юность вспомнил.
Савельев пытался шутить, но получалось как-то не очень. Уж очень мрачным было его лицо.
— Эвтаназию?!
— На Бельтайне считают, что такая ситуация необратима, а быстрая смерть достойнее медленного угасания. «Последняя услуга», так они это называют…
Корсаков кивнул, показывая, что услышал и понял сказанное, и заставил себя вернуться к руководству боем. Обратима ситуация или нет, пойти прахом тому, что уже успела сделать Мэри, он не позволит.
Скауты, выпущенные одновременно всеми уцелевшими кораблями, буквально облепили пятую цель, действительно начинающую маневр разгона перед прыжком. Стрелять корабль-матка уже даже не пытался, остатки автоматических штурмовиков, догрызаемые беглым огнем, исчезали в возникающих на обшивке отверстиях. Это было похоже на то, как если бы запись работы фонтана пустили в обратном направлении. Зрелище было почти красивым и совсем не страшным.
Третья цель, методично расстреливаемая «Архангелами», беспомощно висела в пустоте. Она все еще пыталась огрызаться, и даже ухитрилась повредить «Рафаилу» один из маршевых двигателей, но исход был предрешен. С Орлана доложили о выдвижении к ТВД медицинских транспортов и рембаз, до поры до времени державшихся на почтительном удалении. Требовалось снять с кораблей раненых и спешно подлатать то, что поддавалось латанию, поскольку сигнал со скаутов, закрепившихся на обшивке нырнувшей в подпространство пятой цели, мог прийти в любой момент. И тогда будет не до чего, мало ли куда придется идти и как долго удерживать плацдарм до подхода главных сил.
Бой заканчивался, уцелевшие корветы и истребители начали отход к кораблям эскадр. С шестой — опять шестой! — палубы доложили о взятии на борт корвета «Ника», и Дубинин, сохраняя на лице каменное спокойствие, самым официальным тоном предложил его превосходительству спуститься вниз. Находящиеся в рубке офицеры старательно прятали сочувствие за отточенными движениями и отрывистыми командами, но Корсаков чувствовал, как бросаемые исподтишка взгляды прожигают дыры в кителе.
На палубе уже суетились медики, окружившие гравиносилки так плотно, что за их спинами невозможно было что-то разобрать. Отдельно стоял Тищенко, покачивающийся с носка на пятку и сцепивший руки за спиной. Таким мрачным Никита не видел его никогда. Джон Рафферти, стоящий перед главным бортовым врачом, что-то быстро говорил. И с каждым произнесенным словом, с каждым полным отчаяния жестом на лице Станислава Сергеевича все яснее проступало выражение угрюмой безнадежности. Подошедший поближе Корсаков услышал только окончание фразы.
— …молодец, лейтенант. Думаю, мы еще попрыгаем, но… в любом случае, эта ваша затея с процессором великолепна. Кто писал программу?
— Я. Я ведь опасался чего-то в таком роде. Вся эта история с расширенной сцепкой… командир никогда себя не щадила, вот и доигралась.
— Погодите каркать, Джон. Ваше превосходительство!
Бельтайнский медик быстро обернулся и встал навытяжку. Корсаков махнул рукой — вольно, мол — и требовательно уставился на Тищенко.
