Дмитрий Старицкий - Две свадьбы и одни похороны
Неправильно это.
Новая земля. Европейский союз. Южная дорога между Нью-Портсмутом и Виго.
22 год, 35 число 5 месяца, воскресенье, 19:25.
По мере удаления от Портсмута дорога постепенно стала напоминать трассу Москва — Нижний Новгород в районе Городца. Разве что без разбитого дальнобойщиками асфальта под колесами.
Подъем.
Спуск.
Подъем.
Спуск.
Причем не серпантин, как того ожидаешь в горах, а ровная такая дорога. Можно сказать, прямая. Это у побережья было что-то, напоминающее серпантин, а тут нет.
Американские горки, мать их ити. Хоть и не шибко крутые.
Сменил Галю за баранкой. Такая дорога не для девушки.
Подъем.
Спуск.
Подъем.
Спуск.
Пока еще пологие.
Леса исчезли. Редкая растительность древесная по обочинам. Вроде как лиственная. Кустов почти нет. Впрочем, вдали что-то такое растет. Субтропики вокруг, напоминающие больше Средиземноморье, чем обещанные нам в Порто-Франко русские тропики.
Крупных опасных зверей по сторонам тоже не видно.
Возвышенности сменились уже горами; не сказать чтобы очень большими, но никак не ниже Уральских отрогов.
И так уже четыре с половиной часа от обеда прошло, а кажется, что бесконечно. Достали уже эти американские горки.
Но, надо отдать дань уважения местным жителям, это все же дорога, а не слегка накатанное направление, какие я до сих пор видел на Новой Земле. В некоторых местах вдоль дорожного полотна видна осознанная деятельность человека в виде сухих арыков, долженствующих изображать кюветы. Да и грейдер тут явно не вхолостую катался, но мало — колдобин встречалось еще порядочно. Но все равно труда вложено много, при нынешнем малолюдии тут.
Скорость упала до тридцати километров в час.
Руки уже слегка дрожали от постоянного подруливания, хотя баранка в автобусе была с гидроусилителем.
Гул от колесных покрышек заглушал даже звуки двигателя.
Горки все же крутенькие стали. На подъемах приходилось врубать пониженную передачу и переть на всей дури двигателя. А на спусках — притормаживать, в том числе тем же двигателем, чтобы не сжечь тормоза и сцепление. Весь расчет расхода солярки к чертям летит, гляжу. Хватило бы до Виго — в Портсмуте же не дозаправлялись. А тут такие напряги, что движок горючку сосет не по-детски.
Хорошо хоть сама дорога стала каменистой, и необходимости понижения давления в шинах не было. И то хлеб.
Встречных машин немного. Впрочем, сегодня воскресенье. День торговый, а не разъездной. И вообще выходной. Страсть к двум выходным осталась у всех со Старой Земли дурной привычкой; может, разве что китайцы тут хрячат без отдыха.
Смотрю, даже девчата притихли. Песни петь про любовь перестали.
Укачало их, наверное.
— Жора, есть какая-то активность в эфире, — похлопала меня Роза по плечу, — только не разобрать ничего, и постоянно пропадает.
— Когда пропадает? — спросил, не оборачиваясь.
— Да как с горки съезжаем, так и нет никого. А на перевале появляется вновь.
— Сзади нас или спереди?
— Хрен понять.
— Только бандитов нам снова не хватает, — пробурчал я себе под нос, вынимая из сумки «Бизон» и укладывая к себе на колени, стволом в сторону двери.
Отщелкнул предохранитель в положение автоматического огня и затвор передернул. Ну на всякий пожарный. По крайней мере, так мне спокойнее как-то. Все же полсотни пуль в упор — весомый аргумент. Девчат же грузить тревогой не стал. Зачем зазря их дергать. Задергаешь, потом реагировать не будут, как французы в сороковом году на сведения о германском наступлении. Сто раз дергались, на сто первый рукой махнули… Тут-то Гитлер им и вставил. А потом тот же финт и со Сталиным провернул годом позже.
После очередного перевала спуск стал более пологим, чему я откровенно обрадовался. Большой хребет наверняка уже проскочили. И дальнейшие «американские горки» пойдут уже с понижением до самого Виго. Кончатся эти подъемы-спуски — снова отдам руль Антоненковой, а то устал как собака.
На этой мысли я слегка расслабился. Чуйка молчала. Хотя, как мне кажется, сейчас ее место эйфория от общения с Наташей занимает. Думаю про нее, а сердце как маслом поливают. Тыщу лет таких ярких чувств у меня не было от общения с девушкой. Чуть ли не со школы.
Ближе к нижней точке спуска, но уже на подъеме слегка, поперек дороги, перегораживая движение, стоял крашенный в хаки трехосный джип-«буханка» Volvo Laplander,[227] обвешанный багажниками, «люстрами», лестницами и «кенгурятником», как броненосец береговой обороны. Даже черный шноркель торчал, как труба парохода. И что самое интересное в этом «микрике» — он был с орденской символикой на борту. Наверное, это те самые орденцы, про которых говорили валлийские гвардейцы. Те, что чинились.
Возле «Лапландера» переминались четверо патрульных в разномастном камуфляже, но все в малиновых беретах Патрульных сил Ордена. Трое держали в руках длинные немецкие винтовки G3. У офицера руки были свободные, но на поясе подвешена по-фрицевски — с левой стороны от пряжки — большая черная кобура.
Как только наш автобус к ним приблизился, офицер вышел вперед и поднял руку в интернациональном жесте, приказывающем остановиться. В его руке моментально образовался такой до боли знакомый полосатый жезл российского гаишника, что я заржал. Давно такой сцены не видел. Целых две недели.
— Пост ГАИ, — сказал я громко, чтобы в салоне меня слышала каждая. — Не расслабляться. На всякий случай айдишки держите в доступном месте. Вышли ребятки на гиббонский промысел, а говорили, что их тут нет совсем. Проросли, как навозники[228] на обочине. Не могли не прорасти. Против законов природы не попрешь.
Оглянулся на недоумевающих девчат.
— Спокойно! Сейчас отдадим им сотку баксов и попилим дальше. Если будут спрашивать про два пропавших джипа, все ушли в несознанку: знать не знаем, ведать не ведаем, ничего не видели. Ясно?
Смотрю в зеркало: вроде вняли. Головками красивыми кивают.
Автобус остановился, чихнув тормозами, немного не докатив до патруля.
Офицер уверенно и неторопливо подошел со стороны водительской двери.
Поставив автобус на стояночный тормоз, я открыл дверь левой рукой, правой придерживая автомат на коленях. Да что там придерживая! Ладонь впилась в рукоятку управления огнем, как черт в душу грешную. С трудом уговорил себя хоть указательный палец со спускового крючка снять и положить вдоль скобы, хотя постоянно хотелось держать его именно там, на крючке. А это чревато. Очкану не вовремя и урою вдруг орденца со страху, а потом всю остатнюю жизнь в болотах Конфедерации плотины строить… Не хочется, однако, такой перспективки.
Сердце бухало где-то в районе подбородка седьмым чувством советского человека — чувством вины перед властью, хотя ничего противозаконного не сделано. Так, на всякий пожарный. Хрен ее мама эту власть знает. Однако вот, давим из себя раба именно что по капле сто лет уже как.
Почему седьмым? Так шестым чувством у советского человека было «чувство глубокого удовлетворения».
— Какие проблемы, командир? — спросил я по-английски подошедшего к открытой двери патрульного офицера, слегка свесившись над ним с высоты водительского сиденья.
— Могу я увидеть ваш Ай-Ди? — неторопливо и доброжелательно ответил он вопросом на вопрос на хорошем английском, подняв ко мне лицо.
Глаза его закрывали зеркальные очки. Подбородок был хорошо выбрит. И пахло от него хорошим дорогим парфюмом. Чем-то типа Amouage Silver Cologne по 200 баксов за пузырек. Это внушало уверенность в том, что передо мной никакой не бандюган из прерий. Тот бы вонял козлом, как бомж.
— Не вопрос, — ответил я и левой рукой полез в карман рубашки под разгрузкой.
Тут патрульный офицер неожиданно резко схватил мой оттопыренный локоть и сдернул с сиденья, уронив мою тушку вниз головой.
На себя.
Точнее, на дорогу.
Автомат с моих колен слетел куда-то в педали.
Последним, что я заметил, были летящие в сторону мои солнцезащитные очки и неторопливое, как в замедленной кинематографической съемке, встречное приближение к моему лицу туго обтянутого камуфляжем колена патрульного офицера…
ГЛОССАРИЙ
Азбука Морзе. Изобретение американского художника Самюэля Морзе. В азбуке Морзе каждой букве соответствует комбинация из длинных посылок (тире) и коротких посылок (точек). За единицу длительности в телеграфной азбуке принимается длительность точки. Длительность тире равняется длительности трех точек. Пауза между знаками в букве — одна точка, а между буквами в слове — 3 точки. Пауза между словами — 7 точек.
Барклай. Князь Михаил Богданович Барклай-де-Толли (при рождении Михаэль Андреас Барклай-де-Толли, нем. Michael Andreas Barclay de Tolly, 1761–1818) — выдающийся российский полководец, генерал-фельдмаршал (с 1814), князь (с 1815). Военный министр Российской империи во время войны с Наполеоном. Герой Отечественной войны 1812 г., полный кавалер ордена Святого Георгия (один из четырех за 165 лет существования ордена). В историю военного искусства он вошел как архитектор стратегии и тактики «выжженной земли» — отрезания основных войск противника от тыла, лишения их снабжения и организации в их тылу партизанской войны.
