Евгений Красницкий - Отрок. Внук сотника (Часть 1-2)

— А Андрей-то! Даже глазом не моргнул, в него ножи мечут, а он стоит себе!

— Корней Агеич! Это что же, вы там у себя всех отроков так учите?

— Минька, а чего вы лошади дали, чтобы она в нужное время… Мама, ну чего ты? Я же просто спросить!

— Не, ребята, скоморохам до вас, как до неба! Никешка, на, держи выигрыш. — Незнакомый мужик кинул Никифору многозначительно звякнувший мешочек. — Вот ведь как, даже и отдавать не обидно, повеселили, повеселили. Спасибо ребятки! Никешка, ты бы выигрышем с ними поделился, заслужили.

— Поделюсь, как не поделиться…

— Никеш, а завтра представлять будете? — Подключился к разговору второй приятель Никифора. — Я бы семейство привел посмотреть. Только ты тут лавки бы, что ли, поставил, а то сзади видно плохо.

— А что? И поставлю! — Никифор перешел на деловой тон: — Приглашайте знакомых, только немного — места, сами видите, мало. Михайла, завтра повторить сможете?

— Сможем, дядя Никифор, только тут прибраться надо, лавки поставить, еще кое-что сделать.

— Ха! Сделаем, до завтра времени много…

— И по резане за вход, с детей — по две вервицы. — Напористо добавил Мишка.

Среди зрителей сразу же обнаружился недовольный:

— А не дорого берешь?

— А мы кого приглашаем, голытьбу или уважаемых людей? — Мишка нахально подбоченился. — За вервицу пусть скоморохов смотрят, а мы — ратное сословие, плату не на пьянку-гулянку собираем, а на воинское обучение. Да и зазорно купечеству почтенному задешево развлекаться, как смердам.

Никифор тут же поддержал племянника:

— Верно толкуешь, Михайла! Мы только для уважаемых людей зрелище устраиваем.

«Все! Главные слова сказаны! „Закрытый показ“ только для избранных, теперь будут давиться и платить любую цену, и не только для того, чтобы посмотреть на интересное зрелище, но и для того, чтобы быть причисленными к некому „кругу избранных“ под названием „уважаемые люди“. Никифор на лету идею поймал: то, что не для всех — то сразу становится привлекательным. А самое главное — слухи пойдут. Наврут, конечно, с три короба, но до князя информация доберется. Впрочем, до епископа, наверно, еще скорее, а мне того и надо, пусть попы „худсовет“ устроят и репертуар утвердят, тогда к нам на кривой козе и на версту не подъедешь».

— Деда, я пойду ребятам скажу, чтобы на завтра готовились.

«За кулисами» царило уныние: ни малейшего намека на праздник по поводу премьеры, наоборот, настроение сродни похоронному. Кузька безутешно рыдал на груди у Немого, Демка нахохлившись сидел в углу и ковырял кончиком кинжала какую-то деревяшку, сам Немой выглядел так, будто целый день таскал на горбу тяжеленные мешки. Хорошо, что угол был темный, да к тому же еще и загорожен щитом, у которого «расстреливали» Немого. Вот бы публика удивилась, узрев уныние, воцарившееся в рядах актеров!

Ситуацию надо было исправлять, и Мишка, нарочито не замечая настроения труппы, возвестил бодрым, насколько получилось, голосом:

— Ну, соколы ясные, поздравляю! Всем понравилось, даже попросили завтра показать еще раз. Но представлять теперь будем уже за деньги — по резане с носа! Представляете, двадцать пять человек придет, и уже — полгривны!

Демка уставился на Мишку так, словно тот говорил на каком-то иностранном языке, Немой заерзал на лавке и стал спихивать с колен Кузьку, но тот вцепился в его плечи и взвыл дурным голосом:

— Не пойду больше позорится, надо мной все смея-а-а-а…

— Вот, вот, ты-то больше всех и понравился, народ любит, когда его веселят! Меня даже спрашивали: как это ты так падать научился, что и смешно выходит, и не разбиваешься?

Кузьма хлюпнул носом и недоверчиво переспросил:

— Правда?

— Вот те крест!

— Так мы что, не опозорились? — Демка вылез из своего угла. — И этот дурень больше всех понравился?

— Деньги просто так никто платить не будет! А ну-ка!

Мишка обнял братьев, прижал к себе.

— Все хорошо, ребятки, первый раз всегда трудно бывает, вы молодцы — справились. Я знал, что справитесь! Спасибо тебе, Демка, спасибо, Кузьма, а тебе, Андрей, особенно…

Договорить он не смог: растроганно засопев, Немой облапил всех троих и сжал так, что выдавил из груди весь воздух.

Большинство зрителей уже разошлось и в амбаре остались только дед, Никифор и несколько человек из экипажа ладьи.

— А-а! Кузьма! — Никифор аж светился от удовольствия. — Здорово ты народ повеселил, это ж надо так — с лавки вверх ногами и не разбиться! А ты, Андрей… ну, нет слов! Меня даже тут жуть брала, когда в тебя ножи метали, а ты — хоть бы что! Так был уверен, что у ребят рука не дрогнет?

— А меня-то что ж не похвалишь, хозяин?

Мишка обернулся на голос и увидел ладейного кормщика. Трезвого!!! Весело улыбающегося! Нахально подмигивающего! Молодой, кудрявый, темноволосый кормщик, панибратски пихнул Мишку локтем в бок и еще шире растянул рот в улыбке, с несколькими дырками на месте зубов. Вид у морехода был настолько лихой, что у Мишки появилась твердая уверенность — зубы выбиты в драке. Он, не удержавшись, улыбнулся в ответ и спросил:

— Так ты все понял?

— Чего понял? — Никифор подозрительно заоглядывался то на Мишку, то своего морехода. — Ты о чем Михайла?

Вместо Мишки давать объяснения взялся хитро улыбающийся кормщик.

— Ты, Никифор Палыч, не сердись, но все взаправду было: и Кузьма не нарочно упал и лошадь не ко времени обгадилась. Я тебе не рассказывал, но меня еще пацаненком уграм продали, и я с ихними скоморохами больше пяти лет по городам и весям бродил. Циркус у них это называется. Я-то знаю, какой страх людьми перед первым представлением овладевает, ребята еще хорошо справились, могло и вообще все сорваться! Вот и решил помочь: как у них что не заладится, так я на себя внимание отвлекаю, никто ничего и не заметил. У актеров такое бывает: что-нибудь наперекосяк пойдет, а народ думает, что так и задумано.

— Ой, Ходок, ты меня когда-нибудь своими штучками в гроб вгонишь. Ха! — Никифор хлопнул себя ладонями по коленям. — Так это мы главными дурнями, получается, были? А ты с ребятами нас за нос водил?

— Нет, хозяин, ребята старались, как могли, молодцы. А зрители… Так они за тем и приходят, чтобы их надули. Человеку, что нужно? Что б интересно, чтобы весело, развлечься, о каждодневных заботах позабыть. За это и платят. И никакого обмана здесь нет, потому, что он сам хочет, чтобы его обманули.

«А мужик-то знает о чем говорит! Стоп! Он сказал „циркус“? Это что же, его труппа даже в Риме побывала?»