Юрий Корчевский - СМЕРШ времени. «Чистильщик» из будущего

Ведомство Утехина – отдел СМЕРШа по ведению зафронтовой контрразведки: вербовка агентуры за линией фронта, внедрение в немецкие разведшколы, и много чего еще, но там – за кордоном.

– Я же языков совсем не знаю, товарищ полковник. Ни немецкого, ни польского, – привел я последний аргумент. – Войне конец скоро, я же просто не успею освоить эти премудрости.

– Будешь выкобениваться – сошлю в седьмой отдел, – сдвинул брови Сучков.

Вот туда я не хотел больше всего. Седьмой отдел – чисто бумажная работа: статистика, отчеты.

– Или во второй, – окончательно добил меня Сучков.

Я попытался представить себя во втором отделе. Это вообще ссылка! Второй отдел занимался работой среди военнопленных – на допросах собирал информацию, склонял к сотрудничеству с нашими спецслужбами. Можно сказать, тихое болото.

Разговор закончился тем, что Сучков дал мне время на раздумье:

– Надеюсь, недели тебе хватит. Думай, майор!

У здания отдела мне встретился старлей Удалов.

– Я в концлагерь Майданек еду, в десяти километрах от Люблина. Не хочешь компанию составить, взглянуть на этот объект?

Задание на сегодня Сучков мне не дал, время было, и я согласился.

Мы уселись на мотоцикл – Удалов за руль, я устроился в коляске.

Ехали недолго.

При подъезде нас остановил патруль, но, увидев «смершевские» корочки, пропустил.

За воротами лагеря перед нашими глазами предстала огромная территория, огороженная колючей проволокой с вышками по периметру. Внутри ровными рядами стояло множество бараков. Вокруг них понуро в полосатой робе бродили исхудавшие люди с впавшими, потухшими глазами, острыми скулами, обтянутыми кожей, похожей на пергамент – почти скелеты.

Часть узников уже ушла из лагеря, когда охрана, напуганная стремительным приближением наших войск, разбежалась. Остались те, кто был истощен и настолько ослаб, что не мог идти сам, или кому некуда возвращаться – родственники погибли, а родной дом пока еще оставался под немцами.

Увидев нас, въезжающих на мотоцикле, узники бросились чуть ли не под колеса.

– Хлеб! Брот! Брэд! Миил! – на разных языках просили они.

На душе стало как-то нехорошо.

Удалов повернулся ко мне:

– Майор, в коляске у меня НЗ – хлеб и консервы. Отдай!

Я нашел полотняный мешок с хлебом и консервами и передал их в протянутые руки бывших узников.

Удалов привстал на подножках мотоцикла.

– Русские есть?

– Есть!

К нам подошли несколько человек.

– Покажите, где администрация лагеря раньше была.

– Вон то двухэтажное здание.

Мы подъехали, вошли в пустое здание. Удалов ходил по комнатам, явно чего-то выискивая. Я не задавал ему вопросов – в СМЕРШе не принято проявлять излишнее любопытство. Захочет – сам скажет.

Наконец Виктор нашел, что искал – комнату с картотекой. К нашему удивлению, она была цела – немцы даже не сожгли ее.

Удалов прошелся мимо стеллажей.

– Ага, вот и русский сектор.

Он вытащил наугад несколько карточек, показал мне. На аккуратных картонных прямоугольниках четко, почти каллиграфическим почерком, были написаны фамилия, имя, отчество узника, год и место рождения, где служил, когда взят в плен, и штамп внизу – «ликвидирован».

– Не, мне тут за неделю не разобраться – надо вывозить, – безнадежно махнул рукой старлей. – Едем к Сучкову, пусть грузовик дает и солдат для погрузки.

Выходя из здания, мы увидели в отдалении высокую кирпичную трубу.

– Наверное, крематорий, – предположил я.

– Это что еще такое? – вопросительно посмотрел он на меня.

– Печь, где трупы сжигают.

– Да ну! Пойдем, поглядим.

Мы прошли через ворота здания и попали в коридор с боковыми комнатами, в которых вдоль стены стояли длинные скамьи, а в углу высилась гора из одежды и обуви. Виктор показал мне рукой на детский сандалик. В соседней комнате мы увидели горку волос – черных, белых; косы, пряди, локоны в беспорядке лежали, как безмолвные свидетели сотворенного варварства; ими были заполнены и мешки, стоявшие у стены. Мы с ужасом выскочили в коридор. В конце его, сразу за дверью, в стене мы увидели окошки. Я вспомнил из прочитанного в свое время: из них, под громкую музыку, заглушавшую предсмертные крики узников, не подозревавших о предстоящей участи, палачи расстреливали своих жертв.

Мы вошли в просторное помещение. Длинное кирпичное здание, увенчанное позади трубой, оказалось и в самом деле крематорием. Внутри мы насчитали до десятка печей, рядом лежали груды трупов изможденных донельзя людей. Повсюду стоял ужасный запах разлагающихся тел.

– Пошли отсюда, Удалов, смотреть на это просто невозможно.

– Да уж, мрачно здесь! – поежился старлей.

Обратно мы ехали молча. Я знал о сети концлагерей на оккупированной немцами земле, но воочию увидел это впервые. Зрелище было тягостное и жуткое одновременно.

По приезде я поделился с офицерами СМЕРШа впечатлением от увиденного. На фронте мы привыкли к смертям, но то – фронт. А немецкий концлагерь – конвейер по хладнокровному умерщвлению людей: женщин, мужчин, детей, стариков. При этом лишь небольшая часть узников была военнопленными, остальные-то в чем провинились?

После увиденного хотелось одного – давить фашистов, как гадюк – сапогом.

Я не стал больше раздумывать – явился к Сучкову. Едва доложившись о прибытии, сразу заявил, что согласен на любое новое место службы.

– Вот и правильно, тебе расти дальше надо – не всю же войну «чистильщиком» оставаться. Сейчас звоню в Москву, моему старому знакомому – Георгию Утехину, начальнику четвертого отдела СМЕРШа. Говоря по правде, это ведь я «сосватал» тебя к нему. Расставаться с тобой жалко, не скрою. Мы ведь с тобой давно вместе служим, но вижу я – вырос ты из своей должности, надо дальше тебе продвигаться.

Так я и попал в Москву. По простоте душевной думал – здесь и останусь служить. Но не тут-то было. Лишь потом я понял, почему меня Сучков «сосватал» в отдел Утехина. У меня был опыт фронтовой разведки, знания «чистильщика». Единственный минус – незнание языков.

Я вошел в приемную, и меня сразу провели к начальнику. За столом сидел мужчина в военной форме без погон.

Выслушав мой доклад, он взял у меня засургученный пакет, сорвал печати и достал мое личное дело.

– Да вы садитесь, майор.

Он бегло просмотрел документы.

– Немецкий или польский знаете?

– Никак нет. Я же танкист, потом во фронтовой разведке служил, затем уже – СМЕРШ.

– Документы приличные, награды имеете. Сучков, мой старый товарищ, о вас очень хорошо отзывается. Не скрою, наша служба сильно отличается от той, которой вы занимались. Риска в ней тоже хватает, но у нас больше аналитической работы. Можно сказать, служба тоньше, деликатней. Язык вам учить уже поздно – не освоите в совершенстве до конца войны. К тому же обстановка у немцев сильно изменилась. Вы в курсе, наверное, что Абвер ликвидирован, а его спецшколы переданы в СД?