Я – другой 6: СПАС I - Денис Деев
Глянув на лежащего на койке пациента, я содрогнулся. Парню можно было дать лет двадцать пять, точнее его возраст мешали оценить покрывавшие его тело и лицо ожоги — зажившие, порозовевшие, но от этого не переставшие выглядеть отталкивающе. На руках пациента и на его шее висела целая гирлянда из шлангов и проводов. Его грудь медленно вздымалась, но, скорее всего, не сама: в обгоревшие растрескавшиеся губы был вставлен мундштук со шлангом, через который аппаратура с шумом подавала воздух. Обожженные веки без ресниц у пациента были прикрыты, но я заметил, как под ними рывками из стороны в сторону двигались глазные яблоки.
По роду своих занятий я часто сталкивался с жертвами различных техногенных катастроф и в силу этого не понимал, почему парень находится в таком плохом состоянии. Парализованные конечности без проблем лечились с помощью имплантов на позвоночный столб. Про косметику типа рубцов и говорить не стоило — трансплантация кожи занимала длительный период, но ничего необычного собой не представляла. Полгода — и парень был бы в полном порядке.
Едва мы подошли к нему, как беднягу начала бить крупная дрожь, его зубы судорожно сжали мундштук так, что пластик заскрипел. Дрожь переросла в судороги, пациент замолотил ладонями по кровати, и если бы он не был к ней привязан, то грохнулся бы на пол. На одном из медицинских мониторов зажегся оранжевый индикатор. Я увидел, как по шлангу в вену пациента побежала желтоватая жидкость.
— Анестетик, — предвосхищая мой вопрос, произнес Габриэль. — У моего сына отторжение имплантов.
— Редкая штука.
— Редчайшая. Одна на миллион. Его машина была подбита, но ему повезло… точнее, я так считал, что повезло, когда мы смогли вырезать его из оплавленного кокпита. Врачи дали мне выбор. Или провести срочную имплантацию и восстановить двигательные функции. Или применить более консервативное и щадящее лечение. И тогда мой сын сможет ходить черед год. Год, понимаешь?
Глаза у Габриэля были абсолютно безумными. Поэтому я не стал ничего отвечать и лишь кивнул.
— Год в инвалидном кресле, — повторил он.
— И ты настоял…
— Не я! Обстоятельства! Нам некогда ждать, нам надо сражаться! Каждый боец на счету!
И в особенности, если этот боец — сын лидера. Кто еще будет личным примером вести эскадрильи в драку? Но и эту мысль я высказывать не стал.
Габриэль встал на одно колено и взял сына за руку.
— Я приказал… — У лидера повстанцев дрогнул голос. — Я попросил его пойти на имплантацию…
— Импланты не прижились?
— Да. И операция только ухудшила его состояние. Ты можешь ему помочь?
— Наверное. Скорее всего, да. — Я переживал из-за того, что раньше мне приходилось иметь дело только со свежими ранами. Сработает ли моя способность на болячках, вызванных неудачными операциями, да еще и осложнениями в виде не включившихся наноустройств?
— Что тебе нужно, чтобы начать?
— Ничего особенного. Я только попрошу тебя выйти.
— Нет! Они тоже просили меня выйти! — взревел Габриэль.
— Они… это кто? — уточнил я.
— Врачи! Больше я этой ошибки не сделаю! Я останусь и буду наблюдать.
Я бы Габриэлю не возражал, если бы не знал о его дурацкой привычке хвататься за оружие. А сейчас он к тому же находился в высшей степени возбуждения. По меньшей мере мешать он точно будет, а по большей — застрелит меня не раздумывая, если решит, что лечение пошло куда-то не туда.
— Ты будешь мешать…
— Я останусь!
— Ты пойми, ты мешаешь. Мне для активизации дара надо сосредоточиться. Ты будешь отвлекать…
— Я! Не! Уйду! — орал Габриэль прямо мне в лицо.
То ли от его диких криков, то ли просто так совпало, но у его сына снова начались конвульсии. А я продемонстрировал, что тоже умею говорить громко. И убедительно.
— Посмотри на него! Перестань на меня пялиться! На сына своего посмотри! Я могу сделать хуже⁈ Как ты считаешь — еще хуже ему станет⁈ Или нет⁈ Так дай мне попробовать!
Габриэль мне не отвечал. Но и взгляда от моего лица не отводил. Я представлял, насколько ему тяжело смотреть на сына. Ведь это его решения сделали из самого родного на свете человека изуродованного инвалида. Причем дважды. Перейдя на сторону мятежников, адмирал подставил семью под удар. А потом, как будто этого мало, он решил еще и интенсивную терапию провести.
— Если… с ним… что-то, — каждое слово Габриэлю давалось с неимоверным трудом, — произойдет…
Я не стал повторять свой аргумент, что его сыну уж точно хуже не станет. Даже если я совсем облажаюсь, что с ним произойдет? Умрет? Черт его знает, что лучше — смерть или те адские конвульсии, в которых билось его тело.
— Не произойдет, я постараюсь, — не стал я делиться с отцом теми страшными мыслями, которые витали у меня в голове, — я сделаю все, что смогу.
— И даже больше, — с нажимом произнес Габриэль.
— Намного больше, — пообещал я.
Габриэль развернулся, подошел к двери и застыл. Потом убрал пистолет за пояс и, не оборачиваясь, попросил:
— Если не получится, сделай так, чтобы он не мучился.
Не дожидаясь ответа, он рывком открыл дверь и вышел.
Одно дело — обещать. И совсем другое — выполнить свое обещание. По большому счету от меня мало что зависело, я мог призвать дар, но абсолютно не мог его контролировать. Я знал, как запустить сам процесс, но дальше…
— Ну что ж, друг, желаю тебе… — Я поднял ладони над бьющимся в конвульсиях пациентом, которому не помогали сильнейшие болеутоляющие. Слово «выздоровления» я произнести не успел, в мои руки как молния саданула! Я не в первый раз ощутил эффект поражения электрическим током, но меня еще ни разу не трясло так, что у меня от сокращения мышц чуть глаза из орбит не повыскакивали! Еще хуже было то, что я не успел закончить фразу и едва не откусил себе язык. Я попробовал убрать руки, но ладони будто магнитом удерживало на месте, при этом через мое тело прокачивалось бог знает сколько ватт. Да какое там — тысяч ватт!
Я едва смог разжать челюсти и заорать от невыносимой боли! Я чувствовал, как моя кожа лопается и слезает с тела. Боже мой, наверное, то же самое ощущал и этот несчастный на кровати. Назвался Спасителем — будь добр
