Время побежденных - Мария Семеновна Галина
— Вот они, пришельцы! — тихо сказал Хенрик. — Настоящие пришельцы, не то что эти очковтиратели! Вот где они окопались!
— Быть может, быть может… — задумчиво пробормотал Глен. — Может, это и пришельцы. Кто знает? Интересно, почему практически все верования говорят о появлении в конце времен могущественных созданий, о катаклизмах, о великой битве, которая должна предшествовать концу света? Впрочем, это я так… Ладно, займемся более насущными проблемами.
Он нажал кнопку селектора.
В дверях возник патрульный — молодой парень со шрамом через все лицо.
— Отведите этого человека в столовую, накормите и устройте поудобнее, — распорядился Глен. — А завтра группа выходит на разведку. Он пойдет проводником. Завтра выходим, — обернулся он к индейцу. — Завтра… маньяна… понятно?
Тот кивнул. Он с уважением посмотрел на уродцев в банках, потом перевел такой же уважительный взгляд на Глена. Наверное, решил, что тот тоже курандейро… а может, даже и великий вождь.
— Ладно, — сказал великий вождь, — все поняли?
Он проводил взглядом удаляющегося лесного жителя.
— Быстро же они одичали, — заметил он. — Я читал где-то, что еще в двадцатом веке это было вполне цивилизованное племя. Они даже техникой кое-какой умели пользоваться. Но в нынешних лесах цивилизованному человеку не место. Там может выжить только дикарь.
— Рейнджеры выживают, — заметил Рамирес.
— Тоже мне, нашел цивилизованных людей! — фыркнул Глен. — А потом, что значит «выживают»? Дальше границ никто не суется. А уж если говорить о той пропавшей группе… Вам удалось хоть что-нибудь узнать от вашего пациента, Сандра?
Она покачала головой:
— Пока нет… Он бредит. То плачет, то начинает биться и кричать: «Нет! Это не они!» Я провела сеанс гипноза — после него он вроде стал спокойнее, но вытянуть больше из него все равно ничего не удалось. Так, словно… — Она нахмурилась. — Словно какой-то участок памяти у него заблокирован. Но ведь это невозможно!
— Вы думаете? — холодно спросил док.
— Что значит, я «думаю»! Я знаю! У меня все-таки достаточная квалификация…
— Тут, в Гиблых Землях, все возможно, — примирительно заметил Глен. — Ладно, вернемся к насущным вопросам. Теперь у вас хотя бы есть проводник. Но все равно — задание исключительно опасное. Настолько опасное, что я не имею права вам приказывать! А потому спрашиваю: кто добровольно — я подчеркиваю — совершенно добровольно готов присоединиться к отряду?
— Это моя работа, шеф! — блеснул зубами Рамирес.
— Хорошо… Хенрик? — обернулся он к террористу.
— Я давно мечтал взглянуть в глаза этой сволочи, — мрачно ответил Хенрик, — жизнь положу, но доберусь до мерзавцев!
— Олаф?
Я ответил:
— Я ведь сотрудник Особого отдела. Кому, как не нам, заниматься всякими страшными тайнами, всем, что угрожает человечеству, понимаешь? Это мой долг.
— Карс?
— Доктор Бакстон, — серьезно сказал Карс. — Быть может, именно ради этого мы блуждали столько лет по Вселенной туда-сюда. Но, если я не вернусь, свяжитесь с нашим консулом. На мое место придет другой.
— Утешительная перспектива, — пробормотал Глен.
— Доктор Бакстон, — умоляюще проговорила Сандра, — может быть, все-таки…
— Никаких «может быть», — авторитетно сказал Глен. — С доком мы этот вопрос уже уладили. Послушайте, Сандра, неужели вы не понимаете — от вашего общения с этим беднягой будет гораздо больше толку, чем от ваших подвигов в Гиблых Землях. Мы отчаянно нуждаемся в информации — в любой информации… Как говорят наши краснокожие братья, «я все сказал!».
…Весь день я провел, готовясь к экспедиции — Глен завалил нас отчетами патрулей, данными метеослужбы, картами… Правда, от карт особого толку не было; либо они были составлены очень приблизительно — по описаниям тех групп, которым удалось хоть ненамного углубиться в Гиблые Земли и вернуться обратно, либо имели весьма почтенный возраст. Некоторым вообще было больше ста лет — эти относились к периоду «до Катастрофы», а с тех пор рельеф местности сильно изменился. Некоторые, более точные, были сделаны вскоре после катаклизма, в те времена, когда аэрофотосъемка была все еще возможна и самолеты могли пролетать над огромным пространством, которое сейчас лежало за стенами базы, скрывая свои тайны от любопытных глаз.
Нам предстояло продвигаться пешком; ни одна машина не смогла бы пройти сквозь топи или завалы гниющих деревьев, оплетенных новой бурной порослью. Радиация ускорила рост растений, и за сто с лишним лет непроходимые джунгли поднялись даже там, где раньше были степи и города. Никто так и не знал, что делается в заброшенном Мехико, который раньше — до Катастрофы — был самым крупным городом на всей планете. Самое страшное — возможно, там еще жили люди или то, во что они превратились…
Из-за того, что мы не могли отправиться в путь на машине, приходилось двигаться налегке: палатка, спальные мешки, оружие — только самое необходимое. К самому необходимому относился и дозиметр: нам предстояло кормиться только тем, что мы могли отыскать в Гиблых Землях, а многие животные и растения до сих пор были радиоактивны, несмотря на то что уровень радиации в самих джунглях упал почти до нормы. Глен пытался объяснить мне, почему так бывает, но я, честно говоря, его не очень-то понял…
Пока мы собирались, наступил вечер. Вокруг воцарилась тишина, прерываемая лишь заунывной перекличкой каких-то ночных птиц. Я вышел из душных, прокаленных яростным солнцем помещений базы и, стоя на крыльце, с жадностью вдохнул ночной воздух, напоенный неведомыми запахами. Я до сих пор чувствовал себя тут не в своей тарелке — все мне было непривычно: яркие краски, звуки, пряные ароматы южной ночи словно таили в себе смутную тревогу. Луна взошла и зависла над базой — огромная, яркая… я подумал о базе кадаров, висевшей над землей в этом холодном мире, и в первый раз пожалел их — несчастные бесприютные странники… если уж мне так одиноко здесь, на моей родной планете, то что же должны чувствовать они, не имея возможности вернуться домой…
Я вздохнул и уже повернулся, чтобы возвратиться обратно, в свою каморку, как вдруг почувствовал, что на крыльце появился кто-то еще. Нежная рука легла мне на плечо.
Это была Сандра.
Освещенная холодным лунным светом, она казалась воплощением этой южной ночи… Если в Норвегии она казалась мне яркой, экзотической, даже чуть-чуть пугающей, то здесь она была самой собой — плоть от плоти напоенных жарким солнечным светом земель, этой ночи, такой же душистой и жаркой, как ее тяжелые бронзовые волосы. У меня даже дух захватило — так она была хороша!
Лицо ее, обращенное ко мне, напоминало
