Михаил Белозеров - Гибель Марса
-- И что дальше? - спросил юмон, у которого с юмором было не все в порядке.
Федор Березин терпеливо вздохнул.
-- А дальше... в школе меня так и прозвали: "Мама ту-ту..." Мало того, все пять лет в учебке меня звали Мама ту-ту. Только когда героя получил, вроде, как забывать стали. И то кто-то из друзей завернет в полк, все начинается заново.
Минут десять башня або сотрясалась от смеха. Я даже выглянул в окно, словно мы могли кого-то разбудить, но поселок по-прежнему был мертв: под звездный, мерцающим светом серебрились крыши, да Танаис - младший брат Фобоса, готовый рухнуть на Марс то ли через сорок миллионов, то ли через сто миллионов лет, сиял подобно огромной звезде, а на фоне осенней травы темнели купы деревьев и кустов.
-- А зачем ты всем рассказывал? - удивился Леха.
-- Так весело же... -- признался Федор Березин, -- где еще, как не в казарме, байки травить.
-- Ну насмешил, -- сказала Катажина, вытирая слезы и одновременно отодвигаясь от Лехи, который под шумок не прекратил ухаживаний.
Все сводилось к исследованиям Катажининой талии. Мне было наплевать, потому что Леху могли остановить только какие-то чрезвычайные обстоятельства, например, четвертование или вивисекция всех членов одновременно. И то, я думаю, не помогло бы.
Вдруг Леха стал трясти головой и ковыряться в ухе, словно туда залез таракан.
-- Что с тобой? - спросил я, решив, что Катажина незаметно пресекла его ухаживания, то есть врезала по уху.
Но оказалось все проще - сломалась его знаменита "ракушка". Пришлось Лехе срочно искать в своих волшебных карманах агрегат, похожий на шприц, и с его помощью высасывать из уха "ракушку". Леха повертел ее, повертел, достал из бездонных карманов новую и вставил в ухо.
-- Да что за черт? - удивился он, снова тряся головой.
-- А в чем проблема? - спросили мы с Федором Березиным.
-- Да жужжит и жужжит, зараза. Лопочет! Ничего не пойму. Новости забивает.
-- А где юмон? - как бы между делом спросил Федор Березин. Он все сразу понял. - Где это козлик?
Насколько я помнил, Сорок пятый смотался как раз в тот момент, когда мы стали смеяться. Водку он не пил, а армейский юмор его интересовал меньше всего.
Юмон появился как ни в чем ни была и уселся на свое место.
-- Ты где был? - спросил я.
-- По нужде ходил, -- ответил он, не моргнув глазом.
-- Врешь! - сказал Федор Березин. И в его голосе прозвучали металлические нотки. - Врешь ведь?!
Юмон молча уставился на нас своими бесцветными глазами. Ежик у него на голове отрос, и редкие волосики лежали на черепе, словно тощий блин на скороде.
-- Ну?! - произнес я. - Колись!
-- Шеф!!! -- вдруг заорал Сорок пятый. - Шеф!!! Простите наглеца!!!
Мы навалились на него втроем и обыскали.
-- Вот он! - торжествующе крикнул Федор Березин, вытаскивая из-под воротника рубашки как-то лепесток. - Передатчик!
-- А ну дай-дай! - потребовал Леха.
Он любил всякие новинки и разбирался в них, как в любимых женщинах.
-- Старье, -- сообщил он, разглядывая чип величиной с ноготь и соответствующего цвета - телесного.
Такой чип приклеивался к одежде или телу, получал энергию от него и увеличивал радиус действия нейтринного передатчика, который в данном случае был встроен в юмоне в качестве мозгового имплантанта.
-- Я все объясню! Я все объясню! - нервно повторял юмон.
-- А чего объяснять?! - удивились мы, немного расслабляясь.
Вдруг юмон изловчился, вырвал чип у Лехи и проглотил его.
Минуты две мы месили его, как тесто. Широкий охотничий диван благополучно подогнул ножки. Импровизированный стол из огромного пня откатился в угол. Под ногами звякали пустые бутылки. Наконец устав больше от того, что мешали друг другу, мы оставили юмона в покое и, тяжело дыша, расступились кружком. Катажина все это время с философским спокойствием курила и наблюдала за нами.
- На кого работаешь? - спросил я, наклоняясь над Сорок пятым.
Несмотря на наши усилия, мы его только слегка помяли. Камены были приспособлены и не к таким переделкам. Так что для него это была только разминка.
-- На наших, -- с готовностью сообщил он, облизывая разбитые губы.
-- Надо ему рожки отбить, -- посоветовал Лука, облокачиваясь на очаг и переводя дыхание. - Это не передатчик, это усилитель. Правильно?
-- Правильно, -- согласился юмон и легко сел, словно его и не били. - Я и брать не хотел. Да заставили.
-- Смотри, еще разжалобишь, -- заметил Федор Березин, возвращая пень на место и присаживаясь на него.
-- Ну и что, связь была? - спросил я, потом что это было самым важным. Если нас засекли, то надо было срочно уходить.
-- Временами, -- посетовал Сорок пятый, глядя на меня умоляющими глазами. - Как только вылетели, оборвалась, а потом снова появилась. - Он шмыгнул. - Похоже, базу... того... и спутники тоже...
Я почему-то поверил. Юмон производил впечатление искреннего человека, путь даже он и был чьим-то клоном. Правда, ситуация к жалости не предрасполагала - среди нас завелся предатель. Интересно, на чем его взяли? Неужели на семье?
-- Ну и бог с ней, со связью! - жестко заметил Федор Березин, давая понять, что дружба кончилась. - А рожки мы тебе на всякий случай вырвем, чтобы неповадно было.
Сорок пятый даже не сопротивлялся, хотя операция была болезненной. А потом, когда мы поставили его на ноги и Леха полил ему голову водкой, чтобы продезинфицировать раны, стал нас благодарить.
-- Слава богу, я от них отделался! Слава богу! Теперь я просто обыкновенный, рядовой юмон Дуракон сорок пять!
-- А кем был? - спросил я.
-- Дураком! Кем еще? - ответил он. А то они мне приказы сыпали каждые пять минут.
Шутка не прошла. Да и никто из нас не был настроен на сопереживание -- разве что только я, потому что знал о его семье.
-- Выпей, полегчает, -- сказал я. -- Шпион несчастный.
-- Спион, -- согласился он, превозмогая боль и слабо и радостно улыбаясь.
А рожки-то, между прочит, отбили ему обыкновенной бутылкой и кровищи было по колено. Мы налили стакан, и юмон, не поморщившись, выпил, хотя, как известно, юмоны не пьют от самого рождения. С другой стороны, возможно, лишившись рожек, Сорок пятый даже формально перестал быть юмоном. Федор Березин разорвал простыню на полоски, а Катажина перевязала юмону голову.
-- Дочку-то видел? - спросил я.
-- Видел, шеф, видел.
-- Слушай, не называй меня так. Какой я тебе шеф?
-- Слушаюсь, шеф.
На том и разошлись спать. Леха Круглов сунулся было с нами, но я спустил его с лестницы, и он удовлетворился обществом Федора Березина и Сорок пятого, который напился, наверное, второй раз в жизни. Первый раз, помнится, на звездолете "Абелл-085".
Они еще долго бубнили, допивая водку и рассуждая про жизнь и ее казусы. Больше всех распалялся Леха:
-- А я сразу говорил, что ты не наш!
А юмон возражал:
-- Теперь ваш - рожек-то у меня нет.
-- Зато ты этот... как его? Полиморфетен.
-- Как? Как? - спрашивал Федор Березин.
-- Поли... поли... мор... фенен... -- второй раз Леха слово произнести не мог.
Федор Березин стал откровенно задевать Сорок пятого:
-- Сколько тебе платят? Сколько?
-- Я работаю за убеждение, -- скромно ответил Сорок пятый.
-- Ух ты!.. - воскликнул Федор Березин. - Мы оказывается идейные!
Потом Федор Березин уронил свечу, и они долго ее зажигали. Потом звенели бутылками, ища водку, и курили какую-то дрянь. Наконец я уснул, прижавшись к Катажине, которая уже видела третий сон.
***
Росс как был, так и остался вечным попрошайкой. Разбудил меня ни свет ни заря, ткнувшись холодным носом в лицо.
Я попробовал от него отвязаться, буркнув, что мол, сейчас мы, как всегда пойдем гулять, но вдруг вспомнил, где нахожусь, при каких обстоятельствах, и сна как ни бывало.
Катажина спала, укрытая пледом. Ее лицо безмятежно белело в ранних сумерках утра.
Росс деловито уселся и наблюдал за мной с большим подкупающим интересом. Было такое ощущение, что он обожает меня всей душой. Вот если бы на меня все женщины так смотрели, подумал я, покидая постель.
Вместе с Россом мы спустились вниз и нашли Леху в закутке под лестницей.
-- Леха, -- потыкал его я. - Еда есть?
Он брыкнулся и что-то проворчал. Для приличия мы с Россом немного подождали.
-- Леха... -- снова позвал я. - Дай колбасы.
-- Какой колбасы?.. -- проворчал он невразумительно.
-- Которую ты спер из моего холодильника.
-- Холодильника? - сделал он глупое лицо.
-- Там еще водка была, -- напомнил я.
При упоминании о водке Леха проснулся окончательно.
-- Водки нет, -- сказал он, зевая и почесывая грудь.
Пахло от него, как от старой лошади.
