Дмитрий Воронин - Арена
Женька сник… Александр смотрел на него и понимал, что Малой, видимо, до сих пор все происходящее воспринимал исключительно как опасное приключение, а кадры с телевизора и вовсе не принимал всерьез, считая их, наверное, инсценировкой. И только сейчас до него дошло, что большая часть людей, в убийстве которых обвинили их отряд, и в самом деле погибли – от вполне настоящих пуль, от натуральных взрывов. И что теперь за ними идет охота – не киношная, когда тупые преследователи понятия не имеют, что сделает в следующий момент герой-преследуемый (зрителям из темного зала это становится ясно, разумеется, с первого же взгляда), а если и стреляют, то исключительно мимо. Ну, разве что оставят главному герою какой-нибудь эффектный шрам на щеке. И все они, преследователи, настолько омерзительны, что когда «добрый» герой расстреливает их одного за другим, на глаза у зрителей наворачиваются слезы умиления – так, мол, им, гадам, и надо.
Нет, сейчас этого не будет. А будет серьезная травля, облава, из которой не выскочить. Милиция это может – если очень захочет. А она сейчас хочет, прямо-таки страстно желает поймать их и распять… за эту девочку в белом, за парней, размазанных по стенке райотдела, за малышей, задохнувшихся в дыму. Саша был уверен, что все снятое – правда. И действительно горела школа, и на самом деле физрук, обгоревший до неузнаваемости, до последнего выносил детей… После такого менты озвереют, и правы будут.
– Как такое вообще возможно? – спросила Лика. – Ведь это ж… ну точно Сашка на экране, как живой. И Женька.
– Что тут странного? – пожал плечами Лигов. – Забыли, с кем дело имеете?
– А с кем?
Снова повторился эпизод с потерей дара речи, удивленно поднятыми бровями – Саша все собирался спросить Лигова, является ли его вполне человеческая мимика природной, или это всего лишь элемент декорации.
– Я же говорил, с далатианами…
– И?..
Дан вздохнул.
– Прям как дети… доверчивые, в розовых очках. Ничего не знаете, абсолютно. Далатиане – метаморфы. Особенность, присущая практически всем высшим организмам их родного мира, – продукт жестоких мутаций. Их мир – весьма неприятное местечко, когда-то они довели его почти до полной гибели, но как-то все же выжили. Сейчас никто не может точно сказать, являются ли их способности случайной доминирующей мутацией или имело место целенаправленное корректирование генома. Сами они хранят на этот счет молчание, а большинству остальных это просто не интересно. Они способны менять облик в очень широких пределах. Бессы, конечно, управляют своим телом в более широком диапазоне, но у них это касается только формы, а далатиане – непревзойденные мимики. Подражание – основа их натуры, хотя они могут и творить… в определенных пределах. Но чаще они просто предпочитают копировать реально существующих… персонажей. Я абсолютно уверен, что за всеми этими видеокадрами и свидетельскими показаниями стоят именно они. Просто никаких других объяснений этому нет.
– Штерн говорил, что его природный облик практически мало отличим от человеческого.
– Вы знаете, Александр, я даже не могу сказать, что он солгал. У далатианина нет природного облика. На Далате местным гражданином может оказаться что угодно – дерево, мелкое животное, куст у дороги… хотя обычно они и в самом деле предпочитают гуманоидную форму. Если по каким-то причинам вашему Штерну необходим определенный образ, он может поддерживать его сколь угодно долго. Кстати, среди миров Ассамблеи далатиане пользуются абсолютным первенством как… э-э… сексуальные партнеры.
– А почему? – задал глупый вопрос Женька.
– Неужели непонятно? Во-первых, потому что они, имея возможность принять любую форму, совершенно безразличны к внешнему виду партнера и, во-вторых, легко принимают тот облик, который более всего соответствует его идеалу. Вы, человек, представить себе этого не можете просто потому, что в вашей жизни такого не бывает. Невозможно сочетать в себе одни только идеальные черты, причем не абстрактно-идеальные, а соответствующие лично вашему вкусу. И это, поверьте, действует на любую дву– и более полую расу просто убийственно, словами этого не передать. Имел место случай, когда одна из рас, у которых сама возможность продолжения рода была напрямую завязана на половое влечение, пыталась запретить въезд далатиан на свои миры. Поскольку их жители в ста процентах случаев предпочитали метаморфов себе подобным.
– И как, получилось?
– Как сказать… после того, как их население уменьшилось более чем вчетверо, они пошли на насильственное выдворение далатиан с планеты, не останавливаясь и перед физическим уничтожением. Обвинения в геноциде им удалось избежать только потому, что целой расе попросту грозило вымирание.
– Знаете, Дан, – Александр откинулся в кресле, одновременно стараясь не облиться горячим кофе, – с тех пор, как вы появились на горизонте, на наши головы сыплются неприятности одна круче другой. По всему получается, что за всеми этими покушениями, за объявленной на нас охотой стоит либо наш любезный герр начальник, либо его родственнички. Ко всему прочему, они еще и метаморфы… Убить их хоть можно?
– Как быстро вы привыкаете смотреть на мир сквозь прорезь прицела, – недовольно поморщился Лигов. – Ну… можно. Тело не имеет жизненно важных органов, но даже сильные травмы вызывают нарушение внутренней структуры и могут повлечь летальный исход. Проблема в другом: вы никогда не будете знать, кто перед вами – далатианин или другое разумное существо. Человек, к примеру.
– Неужели нет способов диагностики?
– Ну почему же, есть. Стационарный биосканер, размером примерно метр на два. Есть и портативные, они поменьше, с небольшой чемодан. Более простая техника здесь практически неприменима – далатианин копирует не просто внешний облик, он копирует и внутреннюю структуру, только она, присутствуя, не несет функциональной нагрузки. Понимаете – всю структуру. Запах. Пот. Выделения сальных желез. Если надо – даже перхоть. Это если говорить о человеке. К примеру, сердце – оно будет биться, будет гнать кровь по сосудам, но с тем же успехом сможет попросту остановиться – самому далатианину это безразлично.
– Значит, выявить далатианина мы не сможем? – Малой выглядел совершенно потерянно. Его так, видимо, привлекала мысль поймать кого-нибудь из этих гадов и разобраться «по понятиям», что теперь, получив от Дана ушат холодной воды на голову, он просто сник.
Лигов отвернулся. Саша очень хорошо понимал этого многострадального аналитика Службы безопасности, который вынужден был нарушать собственные же правила, одно за другим. Помимо воли вмешавшись в разборки между саарт-клонами и людьми, он погружался в это дерьмо все глубже и глубже, постепенно отрезая себе дорогу назад. Наверное, в психологии Дана, который ни в коей мере не являлся представителем homo sapiens, было слишком много человеческого – то ли изначально, то ли это было внесено в его психику за долгие годы работы на Земле.
И теперь он метался, разрываясь между стремлением помочь людям, которые сражались плечом к плечу с ним, и формальными требованиями какого-нибудь внутреннего устава, или чем там в своей деятельности руководствуются работники Службы. Устав требовал невмешательства. Чувства толкали на иной путь.
Трошину не хотелось давить на Дана. Хотя аргументов у него было более чем достаточно – разве не саарты, нанятые метаморфами, убили его, Лигова, коллег? С другой стороны, вполне возможно, этот аргумент подействовал бы на человека, но не на представителя другой, пусть внешне и сходной, расы. В любом случае это решение Дан должен принять сам – только тогда оно будет окончательным, только тогда не придется вытягивать из него каждую каплю новой информации чуть ли не клещами.
А еще он подумал о том, что именно сейчас стоит выпить. За упокой. За упокой той жизни, которую все они вели много лет – теперь она скончалась. Навсегда, и не поможет уже никакая реанимация. Это только в фильмах, когда на главного героя охотится половина полиции страны, он умудряется доказать свою невиновность… В реальной жизни такого просто не бывает. К тому же вряд ли им вообще дадут возможность сказать хотя бы слово – просто сразу откроют стрельбу на поражение. Любой из преследователей, пожалуй, предпочтет потом разбираться со следователями, чем слушать посвященные ему лично траурные речи. После всех этих видеороликов вряд ли найдется хотя бы один-два человека, готовые поверить в то, что все обвинения сфабрикованы… да что там, Саша и сам бы не поверил в невиновность человека, увидев, как тот целится и нажимает на спуск.
Можно бежать – в глушь, в тайгу, в пустыню… пожалуй, не удастся даже уйти за кордон, обозленная потерями среди своих, милиция перекроет все пути так, что и комар не проскочит. А если и удастся, что толку? У таких преступлений нет срока давности, он и его Команда, в которую теперь вошли еще трое, если не считать Лигова, обречены до конца жизни быть дичью. Стоит ли жить, чтобы каждую секунду ожидать нападения. А если оно и впрямь произойдет? Станет ли он стрелять в простых мужиков в погонах, искренне верящих, что перед ними маньяк и убийца? А если нет… Сможет ли он, Александр Трошин, дать убить себя, как быка на бойне, безропотно, без сопротивления, с одной лишь тоской в глазах. А если сможет… тогда стоит ли жить в ожидании этого момента?
