Паутина времени (СИ) - Татьяна Андреевна Бердникова
Ганс, совершенно солидарный с самопровозглашенным командиром, легко пожал плечами.
- Ну, тогда это ни хрена не честно. Нас вы отправите умирать, а эти двое будут тут жировать в мире и покое! Ладно, в Вольфа девчонка влюбилась, а второй как оправдается?
Райвен, хмурясь, выступил вперед, немного заслоняя собою художника. Тот, уже вполне уверенно стоящий на ногах, чуть улыбнулся, кладя названному сыну руку на плечо.
- Мой отец, - темпор приподнял подбородок, начиная объяснять, - Уже давно не принадлежит никакому из времен. Он семьдесят семь лет прожил в паутине, и дальше будет жить в том мире, и в том времени, в каком захочет! Он достаточно пострадал на войне… - последняя фраза прозвучала приглушенно: за Фридриха юноша все еще волновался.
Альбрехт презрительно хмыкнул, прижимая ладонь к пропитанным кровью бинтам, перетягивающим его грудную клетку.
- Я тоже пострадал, - заметил он, - Причем не там, а уже здесь, от рук капитана!
Вольфганг, услышав это обвинение, негромко фыркнул. Такое заявление показалось ему забавным.
- Хочешь сказать, что не заслуживал этого? Хочешь сказать, что не ты стрелял в нас, едва попав сюда, не разобравшись, что происходит, и…
- Нас вел Нойманн, - отрезал Гюнтер, перебивая его, - Мы – солдаты, мы должны подчиняться приказам командира. Он велел стрелять – мы стреляли, разбираться времени не было. Кстати… - он немного склонил голову набок, - Что будет с его телом?
Все взгляды обратились к юному темпору; тот неловко пожал плечами. На такие темы он пока не думал.
- Я… мог бы забрать его в свой трон. Или вернуть, как и вас, в то время, тогда будет считаться, что он погиб при попытке захватить замок…
- А нас будут расспрашивать, кто же оказывал сопротивление, если в замке никого не было! – Альбрехт негромко фыркнул и, охнув от боли, вновь прижал руку к груди, - Что за глупости! Забирай его в свой трон, если хочешь, мальчик, но учти – Дитрих Нойманн был мерзким человеком. Если для тебя существенен характер…
Гюнтер сердито стукнул кулаком по столу, на котором продолжал сидеть.
- Довольно! Нойманн был настоящим солдатом – отчаянным, смелым до безрассудства, безжалостным – да, не спорю! Может, характер у него и был тяжелый, но теперь, после гибели, я требую уважения к павшему командиру, Альбрехт! – он перевел взгляд на темпора и немного сбавил тон, - Но забрать его ты можешь, Райвен. Я не думаю, чтобы мы похоронили его, как полагается, да и… пусть лучше его полагают пропавшим без вести. Родным его это даст надежду.
Ганс, доселе весьма оживленный, неожиданно померк и, тяжело вздохнув, опустил голову.
- Как и нашим, а? У меня младший брат остался, мать ждет… Если вернусь в сорок второй, могу погибнуть, а так… - он пожал плечами, - Пусть считают, что пропал.
- Меня тоже мама ждет, - тихонько добавил Альбрехт, глядя в пол, - Тоже… сообщат, что пропал.
Гюнтер предпочел промолчать. Его с войны не ждал никто – родители умерли еще до ее начала, ни жены, ни каких-либо родственников у солдата не было и, в целом, ему было безразлично, возвращаться или нет. Хотя умирать, безусловно, не хотелось.
Вольфганг с Фридрихом переглянулись. Их с войны ждали и, увы, не дождались, но… Оба солдата уже настолько привыкли полагать себя частью этого времени, что о прошлом почти и не задумывались. И вот теперь слова пленников всколыхнули в их душах горькие мысли и воспоминания.
Тата, замершая рядом с Вольфом, заметив эти взгляды, тихонько вздохнула. Сердце ее неожиданно стиснула жалость, жалость не только к своему молодому человеку и его другу, которых она, в общем-то, тоже почти не отделяла от настоящего, но к фашистам, солдатам, которых некогда забрали на войну против их воли. Которых обрекли сражаться, убивать и умирать, а их родственников заставили страдать и мучиться в ожидании.
И теперь, если вернуть их в их время… Ганс прав – они обрекут их практически на верную смерть. Если только…
- А вы не можете просто вернуться домой, и не сражаться? – вопрос ее прозвучал настолько наивно, что пленники даже немного развеселились. Ганс ухмыльнулся, Альбрехт покачал головой, улыбаясь, а Гюнтер и вовсе откровенно хохотнул. Он же и ответил мимолетной знакомой.
- На войне не бывает «просто», девочка, - в голосе немца зазвучало нескончаемое терпение к человеческой глупости, - Если мы бросим оружие и сбежим домой, нас сочтут дезертирами и расстреляют, можешь мне поверить. Война – возможная смерть, бегство – смерть верная. Это нам объяснили с самого начала, и это я запомнил накрепко. Нет, бежать мы не можем, а сражаться будем уже без прежнего рвения, потому что будем знать, что это напрасно, - продолжать он не стал, лишь пожав плечами, но Тата поняла и без слов. Они не будут сражаться без должного старания, а значит, их убьют. Отправляя эту троицу назад, в годы войны, они действительно обрекают их на смерть…
Девушка неуверенно покосилась на мрачного брата, на задумчивого Пашку и, переведя взгляд на хмурого Вольфа, тихонько вздохнула. Да, эти люди плохие, они вели себя нехорошо, они стреляли в них, они могли убить их! Гюнтер – так тот вообще отдельный экземпляр. Но отправлять их на верную смерть…
Райвен, поморщившись, пожал плечами и поднял руку.
- Довольно слов. Ваше время ждет вас, я ничего не могу…
- Подожди! – Тата, осененная внезапной мыслью, рванулась вперед, хватая юношу за запястье воздетой руки, - Постой, Райв, ты… ты можешь отправить их хотя бы на три года позже, чем они жили? Не в сорок второй, а в сорок пятый, когда война уже завершилась? Пусть вернутся домой, к родным, пусть… живут себе и больше никого не трогают.
Пленники, вмиг оживившись, запереглядывались – мысль показалась им здравой. Пашка, покосившись на Марка, что-то негромко сказал ему на ухо и покачал головой. У Таты, заметившей это, мелькнула мысль, что друг наверняка упрекает ее в излишней сентиментальности.
Райвен неуверенно опустил руку, оглядываясь на Фридриха. Каким бы взрослым не стал этот мальчик, а без совета отца принимать важные решения он пока готов не был.
- Как ты думаешь?..
Художник пожал плечами и кивнул. Ему мысль тоже понравилась.
- Отправь их в сорок пятый, сынок. Девушка права – пусть живут, не причиняя никому
