Бестолочь - Илья Николаевич Романов
Зрение искажено. Всё в каких-то красно-желтых точках. Преобладание желтых точек — средний уровень опасности, красные — сильно опасно и потому не надо сдерживаться. Если красных точек станет совсем много, то чёткой картинкой будет только квадрат впереди тебя, стороной примерно полметра. Остальное пространство будет размыто и потеряет окраску, станет серым. Движения противника тогда станут как в замедленном фильме, а ты будешь успевать среагировать сразу после того, как противник только начнёт наносить удар.
Нет вербальных мыслей, нет эмоций, почти не чувствуется боль от организма, сжигающего резервы и рвущего мышцы в ударах из-за предельного напряжения. Есть только чёткая цель и старые наработки, которыми ты сейчас реагируешь, но реагируешь на максимальном уровне скорости, силы и точности. Это и есть аффект.
Только потом, примерно через полчаса, ты отойдешь и будешь опять способен произвести простейшие мимические гримасы. Сейчас ты пьян, и пьян самым страшным наркотиком, перед которым героин детская шалость. Любой, кто подсел на адреналин, уже обречен, потому что это так сладко и приятно чувствовать себя чем-то большим, чем просто человек.
По одной из индийских притч тигр-людоед убивает не для еды, а потому что ему приятно убивать. В аффекте ты мало чем от тигра отличаешься. Отличие, наверное, только в том, что у тебя есть наработанные ограничения, правила поведения, которые не дают тебе совершить что-то выходящее за рамки привычного. У меня, для примера, всегда срабатывало ограничение, что лежачих, замерших не бить, а если шевелится, то бить не более пяти раз. Видимо, сейчас это ограничение и сработало, и я застыл над отключённым наёмником.
Трактирщик трясется, не зная, как на меня реагировать, и руки девчонки уже не так сильно прижимает к столу. В его глазах застыл страх. Сейчас я не знаю, что такое страх, просто банально не помню не только эмоцию, но слово, как, впрочем, и другие слова. Страх противника я чувствую и определяю как-то по-другому, сам не знаю как. Боится — значит, надо добивать.
Шаг в сторону ублюдка, и он сам отшатнулся от меня, споткнулся и упал. Лежит без движения. Отмена ударов! Неподвижных и лежачих не бью!
Постепенно начинает просыпаться разум. Первые минуты всегда мучительно сложно думать словами. Если надо что-то сказать, то предложения обычно из одного, максимум трёх слов. Рука сама одергивает задранный подол платья. На столе, давясь слезами и криком, лежит перепуганная девчонка.
Меня опять накрыло! Я смотрю ей в глаза. В общем, зря, наверное, я смотрю на неё. Глаза у меня сейчас те ещё.
Мне рассказывали, что когда я на взводе или отхожу от аффекта, то у меня почти нет зрачков. Зрачки размером с игольное ушко, а радужка глаза становится небесно-синей. Из-за размеров зрачков у меня, наверное, такие неполадки со зрением. В прошлом люди, что намного сильнее и подготовленнее меня, не могли выдержать этот взгляд. Есть что-то в этом дикое и первобытное. Люди, как правило, застывают перед этим взглядом, как мышка перед питоном. Наверное, люди инстинктивно чувствуют какой-то запах ферментов, и это будит в них иррациональный страх…
Равнодушие с пустотой на сердце и уме. Струйка крови на бедре, отчасти прикрытом подолом. Взял на руки девчонку. Она дрожит, как будто замерзла, и первое, что я почувствовал из ощущений, это тепло и лёгкая дрожь разгорячённого тела.
Дверь с ноги, мы в трапезной трактира. Все застыли на своих местах. Антеро топорщит седые усы. Что-то бьётся в мозг. Какой-то шум. Это речь. Меня ругают, но слова мне сейчас не более чем завывания ветра.
Опять включается мозг. Я пристроил девчонку на скамье своего с бродягой стола. Она плачет навзрыд.
Дегенерат взглянул мне в глаза и заткнулся, так ничего и не сказав. Шум сзади, за спиной. Товарищи ублюдка что-то бухтят. Антеро что-то рычит в ответ. Хлюпик вышибала сдристнул из трактира. Беги, сука, пока у меня не проснулось желание тебя догнать!
— Ты дурак! Не можешь прожить и дня, чтобы меня во что-то не втянуть! — услышал я тихое шипение бродяги, первые слова, что я начал различать. — Какого хера ты влез?! Трахнул бы эту шлюху потом…
Антеро осекся. Его взгляд случайно упал на струйку крови на ноге девчонки, потом на мои глаза, и все вопросы ко мне отпали.
На душе легко, пусто и безмятежно. Фиксирую краем глаза, что двое из наёмников что-то рычат в мою сторону, руками теребят оружие, но с места пока не тронулись. Ждут чего-то. Понятно! Вот третий тащит на себе приходящего в чувства четвёртого из кухни. Что-то рычат. А-а, кажись, начинаю понимать. Меня хотят призвать на местное прави́ло. Я как-то не так себя повел по местным законам или обычаям.
Равнодушно смотрю на них. Антеро что-то говорит, почти кричит на них. В воздухе напряженность перед боем. Пусть! Хочу убивать!
Опять включается разум. С каждым разом разум включается на всё большее время. Я отхожу от аффекта.
В таверну врываются люди. Местная полиция в виде дружинников. Человек шесть, и возможно, кто-то ещё во дворе трактира. Вот почему вышибала хлюпик тут сидит. Он просто сигнализация для омона.
— Ты трактирщика бил? — тихо шепчет бродяга.
— Вроде не бил, — глухо звучат первые мои слова на отходняке от аффекта, так тяжело говорить, когда у тебя рот пересох и язык почти не шевелится.
— Уже хорошо. Сиди и не вмешивайся. Ты и так уже по уши в дерьме. Не хватало, чтобы ты ещё что-то учудил. Дурак! Законы на их стороне.
Нас полукругом окружили дружинники и недобро на нас посматривали. Наёмники пока от слов к делу не переходили. Что-то говорили о крови за кровь, жизни, что теперь принадлежит им. На меня смотрят, не скрывая злобы. Антеро что-то говорит, про его власть надо мной и то, что жизнь берут лишь за жизнь, а побои за побои. Хорошо, когда у тебя есть адвокат, тем более если ты сейчас двух слов связать не можешь.
Вялая ругань между наёмниками и бродягой. Бледный трактирщик, высунувший нос из своей подсобки. Оружие у всех под рукой, но никто пока его не достает. Антеро ссылается на какой-то закон и вообще шлет наёмников далеко и надолго. Наёмники, брызгая слюной, орут на него. Дружинники пока не вмешиваются.
— Будь готов! Защищай мою спину! — в перерыве между руганью
