Владислав Выставной - Месть пожирает звезды
К нему вернулось давно забытое ощущение мира. Он снова знал, за что сражается.
– Эй, бойцы! – бодро крикнул командор Энрико, – Медаль «За взятие небес» страдает без хозяина. Тот, кто переживет эту ночь, может требовать от меня этой награды.
– А что же будет, если мы, чего доброго, вообще все выживем? – весело воскликнул сержант, отвлекаясь от руководства строительством и подсаживаясь к солдатам.
– Э нет, это ты брось – все! – крикнул кто-то, – С какой это стати? Я своей медали не упущу! А то у меня одни взыскания, да полгода в штрафной роте. Ничего не скажешь, есть чем похвастаться перед девушками…
– Надеюсь, что в бою никто не всадит мне пулю в затылок, – задумчиво произнес сержант, – В таком случае черт с ней, с медалью. Пусть мне лучше дадут кусок какой-нибудь планеты под поместье. Только, упаси бог, не этой. Я не хочу выращивать розы на прахе покойников…
– Никакой стрельбы, – заверил командор. – Будете тянуть жребий. А хотя бы – гильзы из сержантской каски. Повезет тому, кому достанется трассирующая, с красным кантом на капсюле.
– Черт, как все-таки, хочется эту медаль, – мечтательно произнес один из солдат, – У меня как раз контракт подходит к концу…
– А у меня – только к середине, – мрачно вставил Картман, что тупо смотрел перед собой на разобранный автомат, – На кой черт вообще нужны эти медали?
– Ну, ты совсем темная личность, Картман, – сказал сержант, – Медаль для солдата, все равно, что сережки в ушах для какой-нибудь смазливой цыпочки. Без медалей демобилизовавшийся солдат выглядит не как герой, а как ощипанная курица. А медаль «За взятие небес» – она вообще особенная. Слышал я одну историю…
Сержант задумчиво закурил. Затем повернулся в сторону бронетранспортеров и заорал:
– А ну, что сопли жуете?! Шевелите булками! Или хотите, чтобы вас там поджарили наши доброжелатели?
Затем повернулся к слушателям и продолжил:
– Точно я не знаю, да и никто, наверное, точно не знает, да только рассказывал мне один знакомый – покойный ныне – майор, а ему еще кто-то рассказал, уж и не знаю кто… В общем, когда Директории никакой и в помине не было, а была только рота голодных солдат во вшивых бараках на одной забытой богом планете, тогда и сам наш Старик (даруй ему Господь еще сто лет жизни) был не Железным Капралом, а самым обыкновенным интендантским капралом. Тогда-то и случилась эта история.
Короче говоря, как часто это бывало в армии разгильдяев-конфедератов (а тогда Старик служил именно в войсках Конфедерации, да и стариком вовсе еще не был). И, как у них это было в порядке вещей, про солдат этих вместе с капралом забыли. Что? А вот так и забыли – это была охранная рота при ретрансляторе космической связи – такой же здоровенной башне, как эта, Иерихонская. И то ли ретранслятор сломался, то ли просто перестал быть кому-то нужным, да только остались солдаты в голой мертвой степи, без жратвы и без связи.
Ну, месяц еще чего-то ждали. Надеялись, небось, что вспомнит про них начальство, пришлет корабль, чтобы починить антенну, да забрать их из чертовой дыры.
Да не тут-то было. Никто про них, конечно, не вспомнил, и корабля никакого не прислали. Солдаты все, конечно, отощали, стали друг на друга волком посматривать. Чуть до людоедства со стрельбой не дошло. Особенно досталось Старику – ведь он, как интендант, отвечал за продовольствие.
В общем, казалось, дело швах. Да только, как известно, голодный желудок обостряет фантазию. И, поскольку времени на еду тратить было уже не нужно, то появилось много свободного времени на размышления. Так наш Старик и начал думать. И, что интересно, придумал.
Связи, как я уже сказал, толком никакой не было. То есть нормальной, голосовой и текстовой связи не было. Но связисты сказали старику, что слабый сигнал послать можно – удобоваримого и внятного сообщения таким макаром не передашь, но какие-то короткие коды передать можно.
И Старик придумал отправить в пространство спецкод для транспортных кораблей – такие применялись в службе логистике, что ведала армейским распределением матчасти и продовольствия. Получив такой код, транспортный автомат должен был поменять направление движения и направиться прямехонько на эту планетку вместе со своим грузом. Сигнал как раз должен был едва касаться единственной ближайшей трассы, по которой только автоматы и летали.
Радисты, естественно, воспылали энтузиазмом, про голод забыли – и давай мастерить какой-то самодельный усилитель. Слепили, в общем. Остался сущий пустяк – залезть на эту чертову вышку и прицепить его к кабелю.
Вот я рассказываю и сразу покойного Пино, вспоминаю, как он, бедный с вышки свалился, упокой Господи его душу… Так Пино был крепкий парень, даром, что ему какие-то гады ступеньку подпилили. А те солдаты с голода уже еле ноги таскали – какое там на вышку лезть, да еще и с грузом. В общем, не хотел никто в эту саму стратосферу подниматься.
Вот построил их наш капрал и говорит: ну, что братцы, кто полезет, того, говорит, отечество не забудет. А если и забудет – то все мы, выжившие, век помнить будем, и никогда этот герой ни в чем нужды знать не будет.
Однако ж, тут не до громких обещаний, лишь бы выжить. Потому как, не полезешь сегодня – завтра не сможешь вообще с койки встать.
Ну и вызвались лезть трое добровольцев. Полезли все вместе, чтобы по очереди груз – усилитель этот – друг другу передавать. А ветер, доложу я вам, там, на этой планетке был страшный. Особенно на такой высоте. И вот где-то на полпути один солдатик не выдержал – сдуло его, несчастного с этой башни. Хорошо еще, что не он в этот момент тащил на себе усилитель. Сдуло, да… Но деваться некуда – двоим оставшимся надо было лезть дальше. Хотя они уже чувствовали: даже, если они и долезут доверху, то вряд ли хватит им сил спуститься обратно.
А снизу смотрели на них голодные товарищи – и, думаю, не друзей они там видели, а последнюю надежду свою. Ведь если бы эти дистрофики уронили усилитель, тогда не было б ни Директории, ни Пустынной Стражи. М-да…
В общем, долезли они доверху. И один солдат передал другому этот самый усилитель, для подключения. Только передал – а тут очередной порыв ветра. В общем, сдуло его. А последний солдат чудом спасся – запутался в кабеле. И подсоединил он этот усилитель, куда надо было.
Ну и радисты тут же за дело взялись: включили запись капральских кодов, зациклили их, и пошли себе лежать на койках, голодать.
На счастье, сработала задумка Старика: какой-то автомат попался на эту удочку и через три дня солдатики объедались краденой тушенкой.
А капрал наш, тогда, вроде, и осерчал сильно на Конфедерацию. И эту штуку с кодами использовал еще не раз – сначала для снабжения своих отрядов, а после, говорят, и вообще, начал вертеть армейской системой, как хотел, пока не стал всем известным Железным Капралом…
– А медаль-то здесь причем? – нетерпеливо спросил Картман. Он собрал свой автомат, но в руке осталась какая-то лишняя деталь, которую он теперь вертел с недоумением у себя перед носом.
– Так я и рассказываю, – спокойно продолжил сержант, – Прицепил, значит, солдатик этот усилитель и обратно полез. И где-то уже почти в самом низу, надо думать, расслабился – после такого-то напряжения. И тут же сорвался. Упал.
Все к нему бросились. А тот лежит, встать не может. Но живой.
И тогда капрал прослезился, встал перед солдатом на колени. И сорвал со своей шинели большую медную пуговицу. Взял он эту пуговицу и в руку солдатика вложил.
И сказал: «Солдат, ради своих товарищей, ты совершил подвиг, поднявшись в самое небо. И за это я награждаю тебя первой медалью „За взятие небес“. И отныне ты не будешь знать нужды ни в чем, и дети твои тоже не будут знать нужды. Ты только выживи, солдат». С тех пор каждый, кто получает медаль «За взятие небес», становится на полное обеспечение Директории, и дети его – тоже… А медаль, говорят, до сих пор похожа на ту пуговицу с капральской шинели старого образца…
– Странно, – сказал один из бойцов, – А я слышал, что никто в чине ниже полковника такой медали не получал…
– После этого солдата – точно, – заверил сержант, – Да и солдат этот, говорят, стал первым начальником Генерального штаба Директории. Такие вот дела.
5Перед глазами Агнессы проплывали туманные образы прошлого.
…Тот, кто стоит напротив нее со скрытым маской лицом, говорит:
«– Чтобы ты знала, что я в городе, я сниму твой желтый флаг с дурацкими бубенчиками и подниму вместо него свой. Пусть он будет синий. Ведь ни у кого больше нет синего флага. Вечером того же дня жди меня под башней, я приду. Не спутаешь?
– Мне не с кем тебя путать. Ведь это только наша тайна, – отвечает она, улыбаясь.
– Только ты храни свой флаг. До моего возвращения…»
Она карабкалась все выше и выше, а капли дождя больно били ее по лицу. Она двигалась на ощупь – в полной темноте: прожектора теперь не освещали башню. Они нервно шарили в поисках ожидаемого врага.
