Роман Злотников - И пришел многоликий...

Когда Этиль наконец остановилась у яслей, ей казалось, что сердце готово выпрыгнуть из груди. На этот раз ей повезло. То ли она случайно свернула в нужный проход, то ли сердце подсказало, но сейчас она наверняка знала, что пришла туда, куда надо. Светало. Ее мальчик лежал с краю. Это был он, несомненно. Вот и родимое пятнышко, совершенно такое, как у нее и ее братьев. О господи, какой он тощий! Этиль всхлипнула, но тут же прикусила губу. Однако ее мальчик, ее солнышко, ее маленький сыночек, видно, что-то почувствовал. Он вздрогнул, шевельнулся во сне, а потом вдруг резко, одним движением, так, как это получается только у детей, сел на подстилке и посмотрел на нее странно осмысленным взглядом. Этиль опять всхлипнула и, просунув руку сквозь ячейку, коснулась щеки сына и прошептала:

— Маленький мо…

Широкое лезвие ассегая от сильного удара вылезло из ее груди почти на два пальца. Тело Этиль упало на ограждение, и сгусток крови, выплеснувшийся из ее разинутого в беззвучном крике рта расплескался по лицу образца 17-11-23-123457, заставив его на мгновение зажмурить глаза. Молодой масай, вонзивший ассегай в спину дурному «чреву», возомнившему, что можно пройти через всю стоянку масаев и не потревожить ни одного из них, оскалился в довольной улыбке. Что ж, если этот выживший из ума старик не хочет побаловать себя свежим мясцом, то это его дело, а вот он сам с удовольствием вонзит зубы в нежную плоть. Только добыча маловата, ну да ничего. Воин быстро и сноровисто освежевал тело, вскинул на плечо и радостной пританцовывающей походкой двинулся прочь от яслей, из которых за всем, что произошло, следили совсем не по-детски внимательные глаза. Когда широкая спина масая скрылась за поворотом, маленький уродец, на глазах которого только что убили его мать, медленно опустил голову и некоторое время сидел так. Затем он вновь поднял глаза и обвел взглядом загон, сетку, верхний край забора и выплывающие из-за него призрачные башни облаков, едва различимые в предутренней дымке, и снова перевел взгляд на поворот, за которым скрылся масай. И если бы этот молодой, сильный и жестокий воин увидел этот взгляд, пожалуй, он бы решил рискнуть и, даже зная, чем ему может грозить гнев «хозяев», сразу же отправить сына вслед за матерью. Уж слишком страшным был этот взгляд.

5

Полковник Богун, сопровождаемый удивленными взглядами рядовых, вытянувшихся у стены с такими ошарашенными лицами, что их выражение вполне подошло бы в качестве иллюстрации классического изумления на курсах актерского мастерства, вошел в кабинет и плотно прикрыл за собой тяжелую бронедверь. Остановившись в центре кабинета, он оперся рукой о край рабочего стола, занимавшего едва ли не половину маленького помещения, и нахмурился.

Что ж, личный состав вполне имел право на удивление. Богун слыл среди подчиненных законченным педантом. По капониру ходили слухи, будто один из молодых лейтенантов выиграл дюжину бутылок хорошего нойяка, поспорив с двумя только что прибывшими для прохождения службы однокашниками, что угадает не только куст в оранжерее, с которого комендант сорвет несколько цветков, но и время с точностью до минуты, когда произойдет это знаменательное событие, а также какие именно цветки он сорвет. Впрочем, подобный финт был возможен только со вновь прибывшими. Старожилы, предложи лейтенант этакое пари, просто поднял бы того на смех. Но сегодня любой из его подчиненных, если бы он рискнул заключить подобное пари, имел все шансы пролететь, и со свистом.

Обычно Богун совершал обход капонира сразу после завтрака. Выйдя из кабинета, он ровно полминуты раскуривал свою неизменную гаванскую сигару, затем поворачивал направо и двигался вперед мерным, спокойным шагом. Первой остановкой на его пути всегда была контрольная рубка. Там комендант проводил около пятнадцати минут, успевая за это время проверить знание расчетом своих функциональных обязанностей, просмотреть журналы учета и сверить их с распечаткой параметров работы системы ДРО и сети планетарных сателлитов и утвердить записи о приеме-сдаче смены предыдущим расчетом. Следующим пунктом маршрута были выдвижные башни комплекса «Гора-6УБ», затем шел казематный пояс, крюйт-камеры, продовольственный, вещевой склады и далее по плану… Причем каждый обитатель капонира мог точно сказать, что во вторник комендант проведет львиную долю времени в казематном поясе, а, скажем, в четверг попотеть придется вещевикам. Но столь точное знание строгого и неизменного графика не приносило младшему и среднему начсоставу никакого облегчения. Более того, комендант крайне раздражался, если во время тщательной проверки выпавшего на данный день недели объекта вдруг обнаруживалось, что в составе дежурного расчета есть кто-то из той смены, которую он уже имел возможность как следует «выпотрошить» одну-две недели назад.

Но сегодня этот привычный и долго соблюдавшийся порядок, настолько долго, что уже стал казаться неизменным, как восход солнца или заход луны, полетел ко всем чертям. Это вызвало сильный шок, поскольку никаких видимых причин для столь вопиющего нарушения установившегося ритма жизни никому обнаружить не удалось. А усилия для этого были приложены немалые.

Все началось с того, что старший расчета казематного орудия непосредственной обороны «Сорно-64», основной огневой составляющей комплекса планетарной обороны «Гора-6УБ», по привычке дремавший в кресле горизонтального наводчика, едва успел открыть глаза за пару мгновений до появления в каземате коменданта и потому его голос, выдавший испуганное: «Смирно!» — был сипл и надсаден.

Комендант остановился в центре капонира, окинул взглядом помятые лица дежурного расчета, ясно показывающие, насколько глубоко личный состав «бдил» на службе, и сдвинул брови. Солдаты, уставившиеся на коменданта с изумлением не меньшим, чем если бы они смотрели на привидение, замерли. Комендант глубоко вздохнул и буркнул:

— Во время несения боевого дежурства команда «Смирно» не подается. — Затем он сделал паузу, поджал губы и, еще раз произнеся: — «Боевого…» — покинул каземат.

Старший расчета, ожидавший, что его вот-вот начнут выворачивать наизнанку, как неопоросившуюся в срок свиноматку, проводил прямую спину коменданта растерянным взглядом и, обессилено рухнув на кресло горизонтального наводчика, потерянно всхлипнул. Ну кто бы ему объяснил, что же все-таки произошло? Богун даже скорлупу сваренного всмятку яйца, которое вот уже двадцать месяцев ему каждое утро подают на завтрак, разбивающий одним и тем же строго выверенным движением столового ножа, приперся в каземат на три с половиной часа раньше срока и, застав бессовестно дрыхнущий дежурный расчет, молча покинул каземат!.. Похоже, стоит поинтересоваться, что там у нас с центральным светилом, не потухло ли оно, часом, скоропостижно прошедшей ночью?