НеТемный 3 - Александр Изотов
Я стоял над Агатой, одной рукой выкрутив ей локоть, и слушал её стоны от боли. У магов обычно большой болевой порог, но у этого приёма тоже хорошая амплитуда — вот кажется, только-только противник привык к боли, как сдвигаешь локоть ещё на сантиметр, и отверзаются врата нового круга ада.
Да я поэт!
С этой мыслью я склонился над Агатой, она вскинула голову и вонзила в меня взгляд, наполненный яростью. По щекам колдуньи тянулись слёзы, которые сразу же замерзали, испаряясь инеем. Её сила искала выход, но от боли она не могла сконцентрироваться.
Агата неожиданно улыбнулась, и у меня перехватило дыхание от холода. Мою душу снова чуть не утянуло в ледяную пустыню, но я, стиснув зубы, устоял.
Тёмный Жрец половину жизни проводит во Тьме, где и так царит холод. Так что это состояние было мне привычным. Нет, бывает, конечно, и раскалённая Тьма, но это скорее исключение из правил.
— Агата, — сказал я, вкладывая в каждое слово сталь, — Сейчас ты мне всё расскажешь. Совершить ошибку и убить саму себя я тебе не дам.
— Ты — тёмный… — выдавила она, снова уронив голову.
Глядя на её серебристые волосы, я подумал, как она похожа на Креону. Та точно так же висела в телеге-клетке на вывернутых руках.
Времени терять было нельзя. Всё же это Дочь Луны, пятый ранг. И хотя считается, что женщины-колдуньи по магической силе слабее мужчин, но они гораздо выносливее. И восстанавливаются колдуньи гораздо быстрее.
— Агата, — повторил я, дерзко приподняв её подбородок кончиком топорища, — Я знаю, что ты из Совета Камня. Ты спешишь туда передать весть, и мешать я не буду. Но, смердящий твой свет, ты мне сейчас расскажешь всё, что знаешь!
О, сколько же ярости в этих глазах. Самый настоящий адский огонь, только сине-ледяной…
Она и вправду чем-то похожа на свою дочь. Странно, что Агата столько лет смогла скрывать это — они там в Монастыре Холода вообще слепые⁈ Это же очевидно даже вестнику тупости.
О чём я сейчас подумал? Мысль о том, что Агата — мать Креоны, до того неожиданно клюнула меня, что я удивлённо отвёл от её подбородка топорище. Как я узнал этот секрет?
Чародейка сверлила меня гневным взглядом, но потом её глаза скосились ниже, на топорище, и расширились от удивления.
— Откуда у тебя это⁈
— Что — «это»? — растерянно спросил я, продолжая гадать, откуда у меня появился дар прозрения.
— Это же древне-бросские руны…
Я сам глянул на своё топорище. Ну да, руны, как руны… И тёмное пятнышко на древесине в том месте, где скрылся чёрный камень, как раз в центре вырезанного полумесяца.
Мы с Креоной пытались их прочесть, но безуспешно. Только слово «ночь» угадали.
Позабавило меня другое:
— Как ты можешь видеть руны, и при этом желать убить меня⁈
— А не должна?
Я чуть не застонал от вселенской несправедливости. Только-только решил, что видение рун помогает мне определять, кто друг, а кто враг. И тут на тебе…
Повисла недолгая пауза.
Надо было что-то делать и, повинуясь интуиции, я отпустил Агату. Отскочив, та зашипела, потирая запястья, на которых виднелись синяки — я её и вправду не жалел.
Затем я сел в позу лотоса, положил топорище на колени, и сказал:
— Рассказывай.
— Ты… — начала было она, но сама же замолчала.
На её пальцах снова загорелись голубоватые светлячки. Могучая чародейка холода не привыкла отступать.
— Да расщелину тебе в душу, что за каша у тебя в голове? — возмутился я, — Ты хотела передать через меня весточку, но теперь пытаешься меня убить.
— Теперь я и сама смогу передать, — проворчала она, но сияние с пальцев исчезло, — Это — Губитель Древа? А кто ты?
— Догадайся, Дочь Луны, — показывая свой профиль, я приподнял подбородок, глядя на тёмное море. Ночь вступала в свои права, закат цеплялся последней сияющей каплей за горизонт, но вот и она исчезла.
Когда вокруг стало темнеть, я почувствовал себя увереннее. Наверное, потому что Всеволод Тёмный восемнадцать лет обитал во Тьме… А может, потому что я и вправду бог мрака.
— У тебя татуировка лиственника на спине, — сипло произнесла Агата, — Как ты можешь быть… кхм… Хмороком?
— А он может быть Сумраком? — и я снова призвал Кутеня.
Цербер выскочил из Тьмы и, усевшись на гальку, разинул пасть. Сверкнули белоснежные зубы, так резко выделяющиеся на фоне кромешной головы. На груди у него мерцала звёздочка, которую, как я понял, цербер мог в любой момент увеличить до размеров всего тела.
Агата, отступив ещё на шаг, молчала. Судя по лицу, внутри неё явно происходила какая-то борьба.
Зудящее чувство, что время уходит, никуда не исчезло. Только теперь оно не зависело от того, набирает колдунья силы или нет.
Я похлопал по камням рядом со мной.
— Агата Ясная, садись и рассказывай.
— Бросс, я на все эти фокусы…
— Я спас жизнь твоей дочери Креоны, — отчеканил я, глядя ей в глаза. Да, сейчас я озвучил самую страшную её тайну.
Секрет матери, которая когда-то нарушила правила монастыря и понесла от заезжего мага. И она не смогла бросить дочь, положила все силы на то, чтобы позволить ей остаться в монастыре.
Нет, мать не убила слуг, которые знали об этом. Но воспользовалась запретной магией, стерев им память, и отправила за тридевять земель, подальше.
И теперь даже настоятельница не знала, что бестолковая ученица Агаты Креона — ещё и её дочь. Хотя, может, и догадывалась.
Я ни хрена не понимал, откуда это всё узнал, но воспользоваться этим прозрением следовало грамотно.
Потрясённая Агата Ясная несколько секунд просто молча смотрела на меня. Я чувствовал её мысли, её желания — стереть с лица земли этого настырного бросса, и тайна исчезнет вместе с ним. Вот только не всё так просто.
Вздохнув, Агата опустилась рядом, подогнув колени. Некоторые камни были острые, но колдунья холода даже не поморщилась.
— Ты не можешь быть… — снова начала было она, но я, подняв ладонь, остановил её.
— Ответь только — если бы я и вправду оказался воплощением Хморока, то ты должна убить меня?
— Да.
— Хм-м, — я потёр подбородок, — Но ведь
