Осколки легенд. Том 2 - Андрей Александрович Васильев
– Мы знаем, что тот наш грех велик, и я готов искупать вину дальше, – добавил старичок. – Но отпустите хотя бы Катаржину.
– Нет, – уперлась старушка. – Пусть уходит Ирасек. А я уж тут как-нибудь…
– Скажи, как мне поступить? – обратился я к Анне, которая тискала в руках телефон, так и не решаясь набрать номер матери. – Вот послушай.
И я выложил все, что услышал от этой парочки.
– Ты можешь их отпустить? Обоих? – прошептала девушка. – Можешь? Ну и пусть идут. Мы все живем вроде как набело, а потом понимаем, что переписать уже ничего не получится. А они – смогли. Нелюбовь в жизни превратили в любовь после смерти. Знаешь, я им даже завидую. У меня такого чувства не было, а теперь, наверное, и не будет вовсе.
Призраки на секунду вспыхнули ярко-солнечной вспышкой, а после их не стало, и случилось это в аккурат с первым ударом колокола, который возвестил о том, что на землю пришел новый год.
– Дай мне руку, – попросила Анна, в лице которой не было ни кровинки. – Мне страшно вот так, одной…
Я понял, что она хотела сказать, и сжал ее ладонь.
Сбоку раздался шум и гам, это к нашей скамейке подбегала веселая мальчишечья компания, таких по городу шныряло видимо-невидимо. С десяток пацанов, вихрастых, глазастых, с шарфами, обернутыми вокруг шеи, и в старомодных кепках.
– С Новым годом! – сказал нам один из них, самый младший и, похоже, самый вежливый. – Добра вам!
– И тебе, пацан, добра, – ответил я и тут понял, что странного в этой беседе.
А как я его понял?
– Тебе плохо? – спросил мальчишка у Анны, та из последних сил улыбнулась и покачала головой, давая понять, что нет, ей хорошо.
Еще страннее. Если это призраки – то с какого перепуга она их видит? Если нет – то как я их понимаю?
– Никогда не бойся попросить помощи, когда она тебе нужна. – Мальчишка взял ее свободную руку и распахнул свое пальто, под которым обнаружился меч в ножнах, висевший на шнурке, переброшенном через шею. Подозреваю, что сильно старый меч. Я, конечно, не специалист, только некоторые вещи стоит только увидеть, и все про них сразу становится ясно. – Особенно если ты ее честно заслужила. Твоя вина прощена. Живи!
Он приложил ладонь девушки к рукояти меча, Анька охнула, дернулась и часто-часто задышала.
– Счастья вам! – запахивая пальто, рассмеялся мальчишка.
– И детишек побольше! – ехидно добавил один из его приятелей.
– Только не перетрудитесь, – совсем уж разошелся самый рослый тип в компании, но словил «леща», ойкнул, потер затылок и пообещал нашему защитнику: – Вот я сейчас тебя тоже как тресну! А ну иди сюда!
И ватага убежала так же быстро, как появилась.
– Хорошо, – сообщила мне Анька совершенно здоровым голосом, как раз тогда, когда бамкнул последний удар колокола. – Прямо хорошо!
Она задрала свитер, вызвав веселое хихиканье Жанны, и осмотрела живот. Он был плоский, чуть подкачанный, с серьгой, вдетой в пупок, и без малейших признаков черноты.
– Кому расскажу – никто не поверит, – устало сказала она, положив голову на мое плечо. – Да что там? Утром проснусь и буду думать, что все это мне приснилось.
– Может, оно и к лучшему? – предположил я. – Тогда, наверное, и подарок тебе надо вручать уже с утра, а то забудешь, что он от меня?
– Подарок сейчас давай, – потребовала Анька, оживившись. – Правда, твой остался в гостинице, я его с собой не брала. Я подумала, что мы погуляем, а потом ко мне пойдем. Но мой ты можешь подарить прямо сейчас.
– На. – Я протянул ей узкий деревянный ящичек, который второй день лежал в кармане моего пальто. – Хорошая штука, если научиться пользоваться, уж поверь мне.
– А что это? – девушка ноготком поддела золотистый замочек и откинула его. – Посмотрим!
– Sťastný Nový rok! – Проходящий мимо нас немолодой седобородый мужчина, изображавший деда Микулаша, остановился и помахал рукой. – Dobré pro vás!
– И тебя с Новым годом, – отозвался я. Тут переводчик был не нужен, и так все ясно.
– Na zdraví. – Покопавшись в мешке, он протянул Аньке имбирный пряник, а после и меня одарил таким же.
– Спасибо! – одновременно сказали мы, вызвав у доброго деда смех.
Он помахал нам рукой и пошел себе дальше, меряя дорогу своими крепкими ногами в мягких сапогах с вышивкой.
– Слоник, – изумленно сообщила мне Анька, а после засмеялась. – Надо же!
– А что тут такого? – удивился я, глядя на носатое существо в ее руке. – Ну слон и слон.
– Да я с детства их собираю, – пояснила девушка. – Статуэтки там, значки, наклейки. Слоны – они хорошие! У меня даже носочки вон со слониками. Я уж молчу про то, как меня в институте прозвали. Хотя сам, наверное, догадаешься.
Она сунула пряник в карман куртки и все-таки открыла шкатулку.
– Карты таро, – подсказал ей я правильный ответ. – Полезная штука, если научиться ими пользоваться. Кстати, если мне не соврали, эта колода не простая, а с историей.
Не знаю почему, но вчера в одной маленькой лавке, которую вот так сразу с улицы и не разглядишь, я купил эту шкатулку вместе с содержимым. Причем даже не торгуясь, хотя цена, которую продавец за нее заломил, была немалой. Просто отчего-то мне показалось, что это именно тот подарок, который нужен этой девушке. А чувствам я уже привык доверять.
– Карты таро. – Анна провела ладонью по колоде, уютно лежащей в шкатулочном гнезде, обитым зеленым бархатом. – Это интересно. Какая, ты говоришь, у этой колоды история?
Хранитель кладов
Ларь со счастьем
– Таков результат за отчетный период, – пробормотал я. – Далее… А что далее?
Если бы знать раньше, что фонд – это не только интересное дело, но и бесконечное казенное слово, сроду бы под эту канитель не подписался. Лучше сидел бы дальше в арбатском подвальчике, слушал трескотню своих бабулек (которые сразу после завершения сбора и обработки осеннего урожая плодовых переходят к обсуждению того, как им внуков и внучек на новогодние праздники привезут да что они с ними будут делать) и тихонько печалился по поводу неизбежной личностной деградации.
Но ведь нет. Позволил я себя каким-то образом уговорить и принял под командование фонд с громким названием «Пересвет», основной целью которого является сохранение и преумножение наших национально-культурных ценностей. Нет-нет, никакой обналички, реставрации храмов или пикетов с плакатами, на которых кривыми буквами написано «Не дадим снести дом, в котором когда-то выпивали поэт Ракушкин с поэтом Устрициным». Мое дело – документы, письма, дневники и даже,
