Ваше Сиятельство #3 - Эрли Моури
— Ты неправильно это понимаешь: тебя никто не просит унижаться, и никто не отнимает у тебя достоинство. Просто признать, что Ковалевская номер один в этом, как ты называешь, треугольнике — это не унижение. Не пытайся все сломать, прояви терпимость и мудрость, — я свернул к стоянке, пряча в карман коробку «Никольских» и зажигалку.
— Хорошо, Саш. Я сделаю, как ты просишь. Я буду играть роль номер два. Хотя в нашем театре я всегда исполняла только первые роли. Ты много не понимаешь… — она зазвенела ключами, доставая их из сумочки.
— Чего не понимаю? — я остановился возле ее «Электры».
— Того, что я так быстро… вот не поверишь, успела полюбить тебя. Того, что когда мы утром говорили… Ну тогда, когда ты вел меня в ванную, а у меня по ногам текло кое-что твое, тогда я искренне верила, что у нас все всерьез, и я не просто девочка для редких встреч, — Ленская открыла дверь, как-то неловко плюхнулась на сидение и из ее глаз потекли слезы. — Ты думаешь, мне легко было все это? Думаешь, я с такой легкостью соглашаюсь переспать с парнем при первой же встрече? Нет, Саш. Это я для тебя стала такой. А ты мне сделал больно, сказав так при Ковалевской, мол, не говори моей девушке обидные вещи. Наверное, меня боги наказали. Знаешь, что я в тот миг вспомнила? Вспомнила, как возле кладбища ты попросил меня сыграть роль и сказал тогда своей баронессе, что теперь я — твоя девушка, ясно намекая, что она для тебя так себе, персонаж менее важный. Я вполне понимаю, как было обидно ей. И теперь я на ее месте.
— Свет… — я взял ее руку, пуская «Капли Дождя». — Это совершенно разные ситуации. Талия мне всегда была просто подругой с детских лет. Не нужно это сравнивать. А тебе, сказав эти слова, я лишь напомнил, что я очень дорожу своими отношениями с Ольгой. Посмотри на меня, — я повернул ее к себе. — Ты понимала, что своей речью можешь очень навредить нашим с ней отношениям? И если бы ты это сделала, то ты бы сделала больно в том числе и мне. Ты это понимаешь?
— Да… — она открыла сумочку и достала платок. — Я просто хотела обозначить перед всеми свое место. Хотела побороться за него. Я была неправа, слишком поспешила и была на эмоциях из-за ее слов. И я не очень хорошо знаю Ковалевскую. Теперь знаю лучше.
— Ты правда любишь меня? — я выпустил в окно струю дыма и выбросил сигарету, хотя Ленская разрешала курить в салоне.
— Наверное, да. Может это временная страсть. Так бывает: вспыхивает ярко и горит жарко в первые же дни, а потом неведомо что будет. Очень много о тебе думаю. Саш, я не вру, — она промокнула глаза, которые поплыли темными потеками туши. — Больше года по-настоящему не плакала. Только в роли на сцене. И еще одна неприятность… — она шмыгнула носом.
— Какая? — я снова взял ее свободную руку.
— Мама знает, что я не ночевала у Можайских. Вечером дома предстоят очень серьезные объяснения. Наверное, папа заберет эримик теперь уже до окончания школы, — она поджала губы, отвернувшись к окну.
— Иди ко мне, — я привлек ее, укладывая себе на грудь. — Скажи, что ночевала у меня. Скажи, что мы встречаемся с тобой и я тебя уговорил остаться. Впрочем, оно так и есть — здесь даже не нужно никому врать. Если только это поможет, а не добавит тебе проблем.
— У меня вертится очень глупая мысль, — она теснее прижалась ко мне: — Сделать как твоя подруга, о которой ты рассказывал перед сном: уйти из дома. Я бы сняла какую-нибудь недорогую квартирку и жила на заработки от спектаклей. Жалко, картины плохо покупают. Но, с другой стороны, это очень глупо, и я не хочу обижать родителей, которые для меня много сделали.
— Вот последняя мысль очень правильная. Не надо делать больно родителям, я погладил ее шелковистые волосы. — Кстати, у меня тоже есть мысль, и она вроде как не глупая. Где-нибудь ближе к центру снять помещение и организовать там выставку-продажу твоих картин.
— Нет, папа не даст денег. Он считает мое увлечение делом пустым. И театр он тоже не одобряет, как и мама. Говорят, это постыдно для дворянки. Хотя они смирились, после того как о моей игре с восторгом отзывался сам князь Козельский, — она успокоилась, лежа на моей груди.
— Сам князь Козельский? Григорий Юрьевич? — переспросил я. То, что Ленская знакома с главой Ведомства Имперского Порядка — ярым представителем пробританской своры, как охарактеризовал его отец Ольги, стало для меня неожиданностью. Пока я не знал, насколько эта неожиданность неприятная. В какой-то миг закралась мысль, так ли случайно Ленская оказалась рядом со мной. Но с другой стороны Козельский — слишком значимая фигура в большой всеимперской игре, и у меня с ним нет никаких пересечений.
— Да, он самый. Моя мама хорошо знакома с его женой. Ты же знаешь, что она — двоюродная сестра императора? — Светлана приподнялась, устроившись удобнее в водительском кресле.
— Все знают, — я кивнул.
— На день рождения Григория Юрьевича мы у них дома по приглашению разыгрывали несколько сцен из Елены Троянской. Но ладно, это не важно, Саш. Давай отвезу тебя. Может последний раз, если отец сегодня заберет эрмик, — она зазвенела ключами, тихо загудел генератор.
— Насчет выставки-продажи твоих картин мы не договорили. Тебе не потребуется просить отца, я вполне могу выделить денег на аренду помещения, на рекламу и организацию. Думаю, в две-три тысячи можно уложиться даже если снимать помещение в центре на первых этажах, — предложил я, все еще думая о Козельском. Мысли снова перенеслись к тем сложным сплетением интересов, которые возникли в борьбе за место будущего наследника престола.
— Нет, Саша, — решительно сказала она, повернувшись ко мне. При этом глаза виконтессы выражали изумление: — Во-первых, я больше не занимаюсь живописью. У меня не остается на это времени — решила полностью отдаться театру. Я лишь хотела распродать то, что есть. А во-вторых, — здесь она задумалась: — Я не хочу и не буду содержанкой. Не обижай меня. Я все-таки виконтесса. И вообще, я не думала, что ты такой богатый, что готов
