Территория пунктира - Олег Велесов
— Это учебные экземпляры, подделка, — сказал маэстро. — По форме и весу они полностью соответствуют настоящему стилосу, но, как видите, рисунок другой. Запомните: в реальности лазурные полосы охватывают клинок по спирали от рукояти к острию, переплетаясь друг с другом, а в местах пересечения образуют кляксы. Здесь же рисунок хаотичный, а полосы накладываются, словно наклеенные.
— Как тогда мы будем учиться переводить стилос из одного состояния в другое? — спросил Шешель.
— С этим к Александре Николаевне. Она у нас специалист по фокусам. А мои обязанности заключаются в том, чтобы в определённый момент, в определённом месте вы могли нанести выверенный и точной удар.
— Возможно, последний, — пробурчал кто-то.
— Именно так, Трентиньян, — кивнул Кампос. — А кого это не устраивает, что ж, добро пожаловать в обслуживающий персонал. Людей там не хватает, ваши руки лишними не будут.
Трентиньян. Почти что д'Артаньян. Это был тот самый толстячок с топорами из моего первого учебного дня. На тренировках Кампос ни разу не ставил меня в пару с ним, но я частенько наблюдал за его поединками, особенно когда он сходился с Шешелем. Несмотря на лишний вес, француз неплохо двигался и постоянно хитрил. Любимым приёмом у него было оступился, припасть на колено, а потом взорваться серией быстрых сильных ударов. Слободан проигрывал все поединки, а я воспринимал его ошибки как свои.
Моими соперниками на тренировках чаще всего становились женщины. Слабее они не были — факт. Дрались с яростью окотившейся кошки, хотя и не так искусно, как маэстро. Впрочем, мы все тут не как маэстро. Зато изобретательности им было не занимать. Как они только не изворачивались, чтобы насадить меня на шпагу. А я старался их лишний раз не задеть. Поцарапаешь ненароком кирасу, потом такой взгляд прилетит, что хочется извиниться.
Когда маэстро велел разбирать стилосы и начинать отработку приёмов, ко мне подошла симпатичная особа лет двадцати с волосами огненной рыжины, затянутых на затылке в кобылий хвост. Звали её Кира. Наглая, как червяк в яблоке. В манеже она появлялась не часто, и была не рекрутом, а старшим оперативником. На занятиях показывалась один-два раза в неделю и всегда выбирала в партнёры меня.
— Ну что, скуластый, сойдёмся в страстном поединке?
Эта фраза у неё звучала вместо приветствия. Хорошая фраза, первое время она мне нравилась, при этом Кира делала такие глазки, что в душе замирало абсолютно всё. Но когда вечером я стучал в дверь её комнаты, дабы продолжить поединок, она не открывала. Спрашивается: зачем так откровенно флиртовать, если вторую серию не покажут?
— Знаешь, мне кажется, у нас с тобой ничего не получится, — отказался я. И сразу почувствовал дискомфорт. Без женщины трудно, даже без мечты о женщине. Кто-то должен был заменить Николет, тем более что образ её таял. В мыслях я уже начинал рассчитывать на Киру, представлять её в платье и без, но осмелюсь повториться: дверь она не открывала. Так пусть идёт упражняться с кем-то другим.
— У меня открытая карта, — скривила губки Кира, — могу выбрать для тренировки любого. Так что точи свою шашку, Егорка, иначе я тебе её укорочу.
Её взгляд спустился чуть ниже моего пояса, и я невольно прикрылся руками. Она кивнула, дескать, молодец, правильно понял, и встала в позицию.
— Ан гард!
Кончик шпаги заиграл перед моими глазами влево-вправо.
— Вообще-то, у нас отработка приёмов на стилосах.
— Вот и доставай свой стилос, — глазки Киры вновь спустились ниже моего пояса.
Заигрывает? Или издевается?
— Саламанов! — выкрикнул маэстро. — Стоя просто так, вы ничему не научитесь. Кира, солнышко, выжми его досуха.
Кира просалютовала ему и ткнула меня в кирасу. Я отступил и потянул шашку из ножен.
— Нет-нет, малыш, шашку в ножны. Маэстро сказал стилос.
— Нечестно получится. Стилос против шпаги…
— О честности будешь рассказывать альтенативщикам. Попытайся дотянуться до меня своей заточкой.
Что ж… Я сжал рукоять стилоса, занял левостороннюю стойку. Пробиться к этой рыжей стерве у меня вряд ли получится, шпагой она владеет лучше, чем я шашкой. Но может в этом её слабая сторона? Можно попробовать подловить её на ударе, сблизиться, перехватить руку и пощекотать белую шейку остриём.
Я так и сделал. Вот только Кира увернулась от захвата и в издёвке шлёпнула меня голоменем[50] по заду. Не больно, но неприятно.
— У тебя все мысли на лице написаны, малыш. Скрытнее надо быть, скрытнее. Давай ещё раз.
Мы кружили по манежу, как будто вальсировали. За час я ни разу не смог дотянуться до её шеи, а она с огромным удовольствием хлестала меня по заднице и улыбалась. Играла. А может издевалась. Или то и другое. Но видит бог, сегодня в её дверь я стучаться не буду.
После обеда меня вызвали к Штейну. Мальчишка-посыльный сказал, что тот ждёт в первой учебной аудитории. Обычно в аудиториях собиралось по несколько человек, и кто-то из преподавателей читал лекцию. Скукотища невообразимая, поэтому теоретическим занятиям я всегда предпочитал манеж. Лучше получить пару новых шрамов от маэстро Кампоса, чем зевать и бороться со сном, сидя за партой. Однако выбирать не приходилось.
На этот раз кроме меня из рекрутов никого не было. Пустые столы, кафедра, длинная грифельная доска. Штейн стоял, заложив руки за спину перед плакатом, на котором в качестве учебного пособия было изображено Основание. Калибровщики обучались по нему каким-то своим замысловатым приёмам. На доске мелом были начертаны формулы и фразы на латыни. Внизу в углу кто-то подрисовал смеющуюся рожицу, скорее всего, Шешель.
Когда я вошёл, Штейн жестом указал на первую парту.
— Присаживайтесь, Егор.
— Больше никого не будет?
— Нет, лишь вы и я.
Ага, индивидуальные занятия. Это интереснее лекции. Послушаем.
Всё так же глядя на плакат, Штейн вздохнул:
— Время, время… А вы знаете, Егор, что время можно измерить только в глубину? Не понимаете? Давайте так: представьте, что вы рыба, а время — это как воздух и вода, где воздух — будущее, а вода — прошлое. Вы можете опускаться вниз, осматривать один пласт за другим, смешивать их между собой или наоборот, разводить в стороны. Но вы не в состоянии подняться вверх и пробить ту тонкую грань, или как мы называем — Барьер, между воздухом и водой и посмотреть, что же там дальше. Обидно, досадно, волнительно. Однако эта грань постоянно поднимается, открывая нам будущее, и поэтому время не имеет чётких
