Вороний закат - Эд Макдональд
– Курс верный, – сообщил я. – Еще три дня, и увидим башни.
– Хорошо, – как и обычно, ответила немногословная Каналина.
В руке у нее была астролябия. Получив от меня заверение в правильности маршрута, Каналина вернулась к наблюдению лун. С каждым днем те сходились все ближе – огромные хрустальные сферы, преломляющие свет и посылающие его к нам окрашенным в золото, багрянец и сапфир. Прочие спиннеры оживленно болтали, восхищаясь чистотой извлекаемого фоса. Они сторонились моей команды едва ли не так же, как мы – Мраморной стражи. Норт ехал в одиночестве. Дружная у нас сложилась компания борцов за общее дело.
Я опустился на колени, вытащил нож и надрезал ладонь. Темные, почти черные, тяжелые капли упали на песок, привязали меня к месту.
– Дрожу от нетерпения, – подъехав, заявил Малдон. – Что ты делаешь?
Малдона спиннеры сторонились с особым усердием. Они не понимали, почему я настоял на присутствии ребенка, и питали тяжелые подозрения. Пусть Малдон и выглядел на десять лет, но его манеры всерьез нервировали.
Я проигнорировал вопрос, сунул нож за пояс и поинтересовался:
– Чего же ты ожидаешь с таким нетерпением?
– Финала.
– Все рано или поздно приходит к финалу, – сказал я.
Он кивнул, поднес к губам плоскую фляжку с бренди, но задумался и спрятал ее, не сделав глоток.
– Мы все совершаем ошибки.
– Совершаем, – подтвердил я.
Ага, мелкий паршивец, неужто и тебя проняло? В кои-то веки решил пооткровенничать.
– Мне жаль, что с теми «талантами» так вышло, – признался Малдон. – Я виноват. Слишком уж меня занесло. Надо было тщательней проверить ту мануфактуру, и никто бы не умер.
– Наверное, не умер бы, – согласился я. – Но без жертв на войне не обойтись, особенно на такой, какую ведем мы.
– Они же не были солдатами.
– Нет. И, тем не менее, были на войне.
Неужто ты, мой безглазый друг, думал, будто я стану тебя утешать?
– Бывал в Адрогорске с тех пор, как это случилось? – спросил Глек.
– Нет. Солдаты умерли там потому, что я бездарно ими командовал.
– Солдаты понимали, куда шли, – напомнил Малдон. – И они уже тридцать лет всего лишь куча костей. Мне же не терпелось проверить теорию, и я допустил небрежность.
– А ты знал, что «таланты» внутри, когда спровоцировал фос-отдачу?
Ох, друг мой, если ты не ответишь, я буду тебе благодарен.
– Знал. Но мне было наплевать.
– А сейчас не наплевать?
– И сейчас наплевать. Рихальт, мне вообще на все наплевать – после того, что учинил надо мной Шавада.
Глека не стоило винить. Я поймал себя на том, что не слишком-то и злюсь на него. Ему теперь было недоступно практически все человеческое, даже смерть. Его тело упорно не желало умирать, сколько раз Малдон ни пытался покончить с собой. Но оно калечилось, и Глек знал, что навечно заперт в теле ребенка с зияющей дырой вместо глаз, чужой всем и ни на кого не похожий. Жестокая, жалкая судьба для того, кто когда-то был героем Границы.
– Война и Граница принесли много дряни, – буркнул я и посмотрел на пару цветков, вытатуированных на моей руке – крошечных, затерявшихся среди черепов. – Потому я здесь. Но скажи, Глек, если тебе наплевать, отчего ты едешь рядом?
– Я хочу выиграть! А выиграть – это не обязательно одержать победу. Достаточно не дать победить другим. У меня отняли все, кроме ненависти. А ей уж точно есть за что зацепиться.
Я положил руку Малдону на плечо. Он задрожал и на мгновение показался мне испуганным десятилетним ребенком, отчаянно нуждавшимся в отцовской опеке и защите. Чепуха, конечно. Глек был старше меня. Но все же.
– Мы выиграем, – пообещал я. – Выиграем, даже если ради того разнесем в клочья весь гребаный мир.
Малдон стряхнул мою руку и коротко хохотнул. Гнусный, глумливый смешок «малыша».
– Серьезно? А я думал, мы не грохнем этот мир, пока в нем живут наши дети.
Вот же скотина.
– Мои дети не живут в нем, – процедил я.
– Знаю. Но знаю и то, что сразу после их смерти ты отправился к Сумеречным вратам и отыскал Воронью лапу. Ну да, ты любишь представлять дело так, будто старикан сам пришел к тебе. Но мне-то известно: приполз к нему ты. Разве нет?
– И?..
– Ты мог продать свою жизнь только за одну цену. Что угодно – если не для себя. Слишком уж ты ненавидишь Рихальта Галхэрроу. Потому и цепляешься за любовь к мертвой женщине и не хочешь принять Валию. Мертвых любить безопасно. И уж точно невыгодно.
Паршивец умел хорошенько поддеть. Но я любил Эзабет больше всего на свете. Наверное, больше, чем своих детей. Хотя… как я любил их? Когда они были живы, у меня почти не находилось для них времени.
– Все осталось в прошлом, – сказал я.
Малдон рассмеялся.
– Если бы осталось, то мы бы сейчас не ехали навстречу Глубинному императору и его армии. Да-да, я тоже чувствую Глубинных королей. Они – одно целое, хоть и считают себя разными личностями. Остаток Шавады во мне ощущает приближение Акрадия. Не беспокойся, я не расскажу остальным. Эти люди не так одержимы разрушением, как я. Узнай они, против чего вышли, понеслись бы назад, поджав хвосты. Им захотелось бы найти другой способ победить. Но шанс у нас последний, причем именно теперь. Игра предстоит отчаянная и жуткая. Ты сам взялся играть только потому, что Воронья лапа обещал воскресить твоих детей. Верно?
Эх. Паршивый мелкий умник. Я ведь никому не говорил, за какую цену продался Безымянному, из-за чего делал с людьми скверные вещи и выполнял приказы, не вполне сочетаемые с идеей всеобщего блага.
– Да, – нехотя подтвердил я. – Воронья лапа поместил души моих детей в тела, которые иначе появились бы на свет мертвыми. Я не знаю, где они теперь, что за имена носят, пережили ли младенчество. Ничего не знаю. Но шанс они получили. В новых телах дети никогда не узнают меня и не вспомнят, какими были прежде. Но это не важно. Главное, у них появилась новая жизнь.
– А ты уверен, что Воронья лапа выполнил обещание?
– Нет. Вероятно, он просто навешал мне на уши лапши. А я, получив метку ворона, служил ему за эту ложь. Ну и пусть. За одну только надежду можно заплатить жизнью.
Мы помолчали. Тонкая песчаная поземка крутилась у копыт коней, скрипели колеса фургонов.
– Хорошо, что ты рассказал мне, – наконец заявил Малдон. – А то потом бы уже не получилось.
– Почему?
– Ты уходишь. Разве не понятно?
Но я уже потерял интерес к разговору. Рядом с нами маршировал легион – призраки в мундирах тридцатилетней давности, с оружием на плечах. Третий батальон, оставленный мной в Адрогорске, снова шел бить драджей. Я салютовал им, приложив ладонь ко лбу, и все отвечали мне. Мои люди вернулись, чтобы посмотреть, как мы уходим
