Роман Глушков - Повод для паники
Опять сплошные домыслы: мои бывшие собратья владели достоверной информацией о состоянии дел там, куда они вознамерились вероломно вторгнуться. А то, что сегодня обстановка в высших кругах власти, мягко говоря, нестабильна, за время кризиса успел понять даже самый безмозглый фиаскер.
Вопрос лишь в том, насколько она нестабильна?
Придется снова довольствоваться догадками. Недавно Кауфман упоминал о парадоксе яйца и курицы. Передо мной встала похожая проблема. Что случилось раньше: кризис в правительстве или сбой в работе «Серебряных Врат»? Любой из этих катаклизмов мог быть как причиной, так и следствием другого. Либо Макросовет оказался бессилен перед стихийным бедствием, охватившим виртомир, либо неурядицы внутри правительства как раз и породили это бедствие.
Яйцо или курица? Извечный спор о первичности, в котором все почему-то забывали про петуха, без которого из яйца все равно ничего бы не вылупилось. Возможно, что в петухе каким-то образом и кроется разгадка парадокса. Так и в моем случае: наверняка, зациклившись на фрагменте проблемы, я в упор не замечал остальные ее части, в которых, вероятно, крылся ключ к разгадке.
Столь длительная мыслительная деятельность была нехарактерна для прежнего Гроулера. Опасаясь повторить судьбу привратника Уильяма, почившего в бозе от умственного перенапряжения, я решил отложить мозговой штурм на некоторое время и поспать. «Утро вечера мудренее» – гласила древнерусская поговорка, хотя каким образом отличить на нулевом ярусе первое от второго, народная мудрость умалчивала.
Я редко вижу во сне кошмары. Очевидно, от них меня спасают хорошие нервы и плохая впечатлительность. Однако сегодня мой сон был беспокоен и прерывист – сказывалось обилие пережитых впечатлений, способных расшатать даже самые крепкие нервы…
– … Девять! – рявкнул Ахиллес, стискивая шею дяди Наума железной хваткой. Что ждет нас на счет «десять», если не подчинимся, Блондин уже говорил. Огневая мощь «Всадников Апокалипсиса», противопоставленная нашему жалкому вооружению, вынуждала меня признать поражение, что я и намеревался сделать, как любой здравомыслящий человек в безвыходной ситуации. Я не имел права рисковать жизнями Кауфманов, проверяя, блефует Ахиллес или нет. В конце концов, я сам втравил их в неприятности, когда согласился сотрудничать с Санада, чью двуличность раскусил практически сразу. Бросить оружие и сдаться на милость победителя – вполне закономерный финал после такой опрометчивости, а там уже будь что будет…
Я с большой неохотой опустил «метеор», однако пальца со спускового крючка пока не снимал. Последние мгновения, когда капитан Гроулер еще чувствует в себе силу, наводящую на врага страх. Сила эта испарится бесследно, как только баллиста упадет наземь. А дальше ничего, кроме унижений и позора. И так – до самого момента смерти, срок и характер которой будут зависеть от желания победителя.
«Десять!..»
Именно это хотел крикнуть Ахиллес и даже рот успел раскрыть. Однако не крикнул, поскольку его заложник вдруг захрипел, затрясся всем телом и закатил глаза. Язык Кауфмана вывалился, колени подогнулись, а сам он мешком повис на руке Блондина, отчего тот, пытаясь сохранить равновесие, едва не отдавил ноги прятавшемуся у него за широкой спиной Хатори.
Для меня припадок дяди Наума случился столь же неожиданно, как и для остальных. Еще пару секунд назад Кауфман смотрел на меня вполне осмысленным взглядом и даже подавал какие-то знаки и вот уже бьется в агонии, хрипя, пуская пузыри и обламывая ногти о доспехи Ахиллеса. Я решил, что ублюдок Блондин чересчур сильно нажал на шею заложника своей усиленной «форсбоди» рукой. Хотя, говоря по правде, Ахиллес был далеко не новичок в обращении с интерактивными доспехами и допустить подобную ошибку не мог в принципе.
В чем же тогда дело? Неужели сердце бедного дяди Наума не выдержало каскада потрясений, случившихся с ним за последнее время? Крепись не крепись, но если ты уже тридцать лет как пенсионер, ничего не попишешь…
Впервые в жизни я увидел, как бесстрашный капитан «Всадников» растерялся. На лице Ахиллеса появилась гримаса отвращения, и он брезгливо отпихнул от себя агонизирующего заложника так, словно боялся заразиться от него этой внезапно проявившейся болезнью.
В зале раздалось два крика, слившихся в один, душераздирающий и протяжный. Первый голос принадлежал испуганной Каролине, чей отец бился сейчас на полу в страшных конвульсиях. Кэрри вторил панический вопль арбитра. Хатори отпихнул Ахиллеса и навис над дядей Наумом, угрожая расплющить его своим безразмерным брюхом. Руки Санада ходили ходуном, а лицо стало пунцовым.
Будучи только что в центре общего внимания, мы с Каролиной вдруг переместились для этой банды на второй план. Взгляды всех без исключения врагов сошлись на бесчувственном Науме Исааковиче, продолжавшем заходиться в жутком, выворачивающем наизнанку хрипе. Не придумав ничего лучше, арбитр несколько раз хлестнул Кауфмана по щекам. Не помогло, наоборот, конвульсии дяди Наума лишь усилились.
Каролина отшвырнула «самум» и кинулась было на помощь отцу, но я ухватил ее за плечо. Она попыталась вырваться, но тщетно – гиперстрайк моих доспехов был включен на максимум, поэтому освободиться из моей крепкой хватки не сумела бы даже пойманная за хвост акула. Кэрри что-то прокричала и, развернувшись, хотела в ярости заехать мне по физиономии. Я без труда перехватил ее руку и вместо того, чтобы продолжать удерживать девушку, грубо швырнул ее по направлению к выходу. После чего бросился туда сам, при этом ни на миг не упуская врага из вида. Я и не надеялся выскочить из комнаты незамеченным; уйти с линии огня – вот к чему я стремился.
Правильное или нет я принял решение, определить в ту минуту было нельзя. Мой поступок, вызванный крайними обстоятельствами, являлся в большей степени спонтанным, а сколько уже таких спонтанных решений я вынужден был принять в своей жизни – и не сосчитать. И пусть не всегда они оказывались верными, зачастую именно подобные стихийные меры выводили «Молот Тора» в победители.
Если у Кауфмана дела действительно плохи, мы с Кэрри все равно ему не поможем. Даже в том случае, если нам позволят беспрепятственно выйти отсюда вместе с Наумом Исааковичем: сложно искать в гигантском городе медицинскую помощь, когда и без того немногочисленные хилеры попрятались по темным углам, а то и вовсе сбежали из центра. А вот помочь себе, пока наш враг держал приоткрытой дверь, ведущую на волю, у нас вполне получилось бы. Следовало только помнить, что открытой эта дверь будет лишь считаные секунды…
Старый турнирный волк Гроулер еще не потерял нюх и не разучился чуять выгодные для себя шансы, а тем более шансы на победу. Или на спасение, что в нашем случае было равнозначным.
Я в два скачка нагнал споткнувшуюся возле двери Каролину, рывком поставил ее на ноги, а затем, не дав ей опомниться, вышвырнул девушку на лестницу. Мне же пришлось на секунду задержаться, чтобы попросить у врага еще чуть-чуть форы.
Наверное, мне следовало бы стрелять в ближайшего противника, но я дал выход эмоциям и разрядил баллисту в того, кого в данный момент ненавидел больше остальных. Заметив, что мы позорно сбегаем с арены, Ахиллес зарычал и вскинул к плечу ракетницу, намереваясь исполнить давно обещанную угрозу. И непременно исполнил бы, повернись я к нему в этот момент спиной. Но я такой оплошности не допустил.
Все-таки зря мои собратья по арене недооценивали баллисту «метеор». В качестве второго названия ей надо было дать что-нибудь наподобие «бесшумной смерти», но, к сожалению, слабая популярность баллисты среди реалеров вряд ли обещала ей в будущем другое, неофициальное прозвище. И все же кое-какими задатками для этого баллиста обладала. «Метеор» представлял собой то оружие, потенциал которого раскрывался лишь при определенных условиях. Как когда-то раскрылась для человечества ценность долго заряжающегося, но шутя пробивающего любые рыцарские латы «дьявольского оружия» – аркебузы.
Выброшенный моей «аркебузой» стальной шар с бешеной скоростью пронесся по воздуху и по касательной угодил Ахиллесу в закрытое доспехами плечо. Попадание получилось эффектным: капитана «Всадников» отбросило назад, развернуло и впечатало в стену так, словно это им самим выстрелили из пушки. Треск полимера и звон кварца – и груда обломков декоративной облицовки обрушилась на Блондина, засыпая его с ног до головы. Было бы, конечно, куда надежнее выстрелить ублюдку в не защищенную шлемом голову, но мне катастрофически недоставало времени для хорошего прицеливания. Так что пусть пока живет и помнит милосердие своего извечного противника, отныне не только турнирного.
Мой единственный бесшумный и удачный выстрел вызвал в стане врага бурную реакцию, и задержись я в дверном проеме еще на мгновение, меня разнесло бы даже не на куски, а, наверное, на молекулы. В то место, где я только что стоял, одних ракет ударило не менее четырех. Не говоря уже об остальной, вредной для здоровья пиротехнике. Ударная волна толкнула меня в спину и опять сбила с ног едва поднявшуюся с пола Каролину. Пламя вулканом вырвалось из дверного проема, превратив лестничную площадку в огненный хаос. От грохота мне заложило уши, а голову наполнил звон. Благо мы с Каролиной находились уже вне зоны поражения, иначе наш ущерб вряд ли бы ограничился лишь легкой контузией.
