Виталий Сертаков - Демон и Бродяга
Артур про себя решил, что сумеет остановить себе сердце, чтобы не дожидаться начала процедуры. Он никак не мог определить, вытащили из внутреннего кармана зеркальце или нет. Во всяком случае, Хувайлид не подавал признаков присутствия. Он и прежде часто пропадал без предупреждения, но никогда еще не оставлял своего протеже перед лицом явной смерти.
Из второго пленного не торопились вынимать сердце. Человек-сова присел над ним, показал всем лезвие длиной в локоть, затем поставил колено на поясницу голого распятого человека и сделал круговой надрез на голени.
После третьего надреза на руке человек-сова плюхнулся жертве на спину и принялся методично вспарывать кожу вдоль позвоночника. Распятый молчал до тех пор, пока шаман не добрался до затылка. Наверное, он орал на пределе, но вопли пляшущей братии заглушали его жалобы. Распятый бился лицом о землю, наверняка он мечтал о смерти, но умереть ему не позволяли. Черный шаман занимался своим делом не просто профессионально, но с большой любовью. В кулаке у него появился другой нож, с коротким изогнутым лезвием, он стал потихоньку снимать кожу со спины несчастного, орудуя своим мясницким инструментом.
Коваль хотел бы этого не видеть, но кошмарное зрелище по-своему завораживало. Человек постепенно превращался в кусок мяса, в живое пособие по анатомии. Луку приволокли, уложили рядом и несколько раз ударили по голове. Не оглушив, его не могли связать. Артур не мог не порадоваться за верного пулеметчика Бродяги, с него, к счастью, не собирались сдирать кожу заживо; колдунов интересовало его сердце.
На ковре творилось что-то невероятное. Женщины-шаманки бились в истерике, колотили кулаками в землю, трясли тряпками с нанизанными на них черепами мелких грызунов, их песня походила на печальный речитатив, ускоренный до темпа хип-хопа. Мужчины крутились, как бешеные волчки, полы халатов раздувались, руки летали, из распахнутых ртов летели отрывистые заклинания. Бубны выстукивали вязкий завораживающий мотив на три такта, им вторили колотушки, кто-то насвистывал, кто-то выл, довольно удачно подражая волку.
Из раскопа показалось нечто овальное, метра два в длину, на первый взгляд похожее на… исполинскую детскую колыбельку.
– Что, Белый царь, неохота помирать? – Из мрака перед носом Артура материализовалась страшная чумазая рожа. Один из молодых шаманов, с шапки свисают мелкие звенящие игрушки, широкие восточные скулы, безумные глаза, черные зрачки – как блестящие монеты.
– Неохота. Кто ты такой, мы знакомы? – Коваль ухватился за слабую надежду. Разговорить этого типа, усыпить бдительность, заставить развязать веревки!
– Мы не знакомы, – расхохотался шаман. – Но про тебя много говорят. Слухи о Белом царе русских докатились до Великой степи. Мы думали, что ты похож на повелителя небесного царства, а ты – просто испуганный хорек. Зачем ты забрался в чужой курятник, тебе мало курочек у себя дома?
Внизу истошно завопил Лука. Белое знамя перечеркнула очередная багровая линия. Двухметровую колыбель вынули, наконец, из подземного хранилища, завели под ее днище бревна, потянули на канатах в сторону.
– Не бурят это, не из наших, – шепнула Варвара, когда молодой шаман отвернулся. – Я чую, выговор у него, как у степняка!
Ковалю было все равно, какой у молодого убийцы выговор. Возле расстеленного ковра корчились уже два ободранных человеческих тела. Сова почти закончил свою увлекательную работу, он срезал с изнанки кожи сухожилия и нервы с такой же невозмутимостью, с какой работает мясник при разделке коровьей туши. Особо бережно и старательно, чтобы не порвать и не сделать лишних порезов, он стягивал кожу с черепа. При этом он не догадывался оборвать мучения либо нарочно стремился закончить процедуру до того, как остановится сердце страдальца.
– Почему ты зовешь меня царем? Я – не царь.
– Неужели? – Чернолицый выговаривал русские слова правильно, но с заметным акцентом. – Много мы слышали. Темники ханские не осмеливаются делать так, как делаешь ты. Мандарины китайские и ламы в Тибете не делают так, как ты. Только цари русские поступают так, как хочет их левая нога. Захотел – раскачал и стер столицу древнюю, сто тысяч человек без крова, без лепешки пресной оставил. Захотел – сослал народ целый, десять тысяч кибиток загнал в голодную степь… Так только царь может делать. Разве мало тебе было крови дома? Разве не напился ты чужой смерти там?
От такой эрудиции Коваль несколько опешил.
– Если ты говоришь о разрушении Москвы, то это решал не я, а Хранители равновесия. А в южные степи я высылал тех, кого к выселению приговорила Дума. Я смотрю, тебе много известно о нашей жизни? – перешел в наступление президент. – В таком случае ты должен знать, что нам не нужны ни Монголия, ни Китай, ни Корея. Нам нужны лишь наши прежние границы…
– И Большая смерть, так? – расхохотался шаман. – Тебе нужна смерть в стеклянных капсулах, чтобы держать в страхе весь мир. Ты получишь свою смерть, ты нажрешься ею до отвала! Когда проснется истинный повелитель мира, каждый преданный ему царь получит свой отрез белого знамени…
Женщины-шаманки бились, как в припадке, танцующие мужчины повторяли один и тот же стих. Громоздкое сооружение, вынутое из-под земли, по круглым бревнам выкатили на ковер, молодые служители скинули нательные рубахи, упали на колени и принялись обтирать боковины удивительной конструкции. Не прошло и минуты, как в сполохах костров засиял золотой саркофаг.
– Не хочешь отдавать сердце, Белый царь? – глумился пьяный кочевник. – Ты еще можешь вымолить прощение. Тогда тебя не убьют, да. Ты можешь стать верным нукером истребителя, если пожелаешь… Что это такое, Белый царь? Зачем тебе это?
Шаман держал в руке зеркальце Озерников.
«Если сейчас разобьет – джинна мне не видать. И Малахитовых ворот не видать, как своих ушей. Как же его успокоить?..»
Что-то произошло внизу. Девятихвостовое белое знамя Истребителя отяжелело от крови. Неровные полосы и кляксы покрывали его, а внизу, под знаменем, катались несколько шаманов, исступленно ударяя себя кнутами.
На саркофаге покоилась овальная крышка. С расстояния почти в пятьдесят метров Артуру было непросто разглядеть, из цельного золота отлито последнее пристанище полководца или блестит лишь тонкий сусальный слой? Одно он мог сказать точно – крышку никто бы не смог приподнять снаружи. По всей ее поверхности бежали сложные значки, закорючки, пиктограммы, но не было ни ручек, ни колец для просовывания брусьев, ни пазов для того, чтобы вставить лезвие топора.
Крышка дрожала. Сам саркофаг стоял твердо. Судя по продавленным, искрошенным в щепки круглым бревнам-волокушам, найденный кусок золота весил несколько тонн.
Но крышка вздрагивала.
– Зачем тебе зеркало, в котором нет отражений? – настаивал шаман.
Только теперь Коваль заметил, как изменилось зеркальце, доставшееся врагам. На холм к этому моменту практически опустилась ночь. Солнце светило, но было похоже на луну, пробивающуюся сквозь грозовые тучи, в сумраке мерцали только огни костров. Степняк крутил в ладони зеркальце, словно раздумывая, швырнуть его о камень или оставить серебряную рамку себе.
Оно стало непрозрачным с обеих сторон. Будто выдернули вилку из розетки, с обеих сторон – серые, покрытые ссадинами и потеками овалы.
– Это игрушка, – придумал Коваль. – Просто игрушка моей дочери. Я носил ее с собой, чтобы помнить о ребенке. Позволь мне умереть с ней, потом ты ее заберешь.
Чернолицый улыбнулся, хотел ответить, но тут его отвлекли.
Восторженный вопль пронзил мглу.
Надсмотрщики с плетками, охранники, шаманы – все повалились на колени.
Саркофаг двигался. Крышка вздрагивала, словно внутри варился бульон, словно там гудел пар под давлением. В какую-то секунду, когда человек-сова снова взмахнул перед знаменем живым трепещущим сердцем, на поляне внезапно пропал звук. Артур испугался, что лишился слуха. Пляска и камлание продолжались, но от ямы доносился единственный шум, очень тихий и болезненно неприятный.
Будто кто-то царапал твердую преграду ногтями.
Звук стал громче. Крышка на колыбельке приподнялась дюйма на три, стала видна ее чудовищная толщина. Чтобы выдавить снизу такую массу, требовался грузовой домкрат. Или взвод солдат, успел подумать Артур.
Крышка со скрежетом чуть сдвинулась в сторону.
Артур ни секунды не сомневался, что спектакль подстроен и отрепетирован заранее. Саркофаг, скорее всего, пустой внизу и весит совсем немного. Его якобы вытащили с трудом из ямы и установили там, где заранее прорыт люк. Теперь для рядовых членов общины, для почетных гостей и устрашенных пленников крутят ужастик, часть вторую.
Мучитель занялся следующей жертвой. Варвара зашмыгала носом, кто-то громко поносил «проклятых монголов». Часть колдунов продолжала танец, освободившиеся упали, протянув руки к своей находке. Трое прибежали снизу, чтобы забрать очередного обреченного. Внутри Коваля все сжалось, он мысленно попрощался с Надей, но выбор убийц пал на бесчувственного Бубу.
