Анатолий Дроздов - Рота Его Величества

Я развел руками.

— Вам у нас не нравится?

— Отчасти.

— А что нравится?

— Люди. Вы добры и отзывчивы: будучи бедными, готовы поделиться последним. Вы отправляетесь на комсомольские стройки, живете в палатках, возводите заводы и плотины, считай, на одном энтузиазме. Ваши отношения между собой просты и искренни: если вам кто-то нравится, вы говорите об этом вслух, если же нет, не таите камень за пазухой. Вы трудолюбивы и любознательны, вам интересно жить. Мне неприятно видеть, что такие замечательные люди живут впроголодь. Это неправильно, так не должно быть!

Барышни примолкли.

— У вас нет коррупции и казнокрадства, по крайней мере, в тех размерах, что мне приходилось видеть, — продолжил я. — Проворовавшихся чиновников вы расстреливаете, невзирая на чины и звания. И все же… — Я застучал пальцами по столешнице.

— Вам не хотелось бы здесь жить? — закончила Вера.

Я кивнул.

— Вам не на что обижаться! — Даша выразительно посмотрела на пустые тарелки и бокал.

— Да! — подтвердил я. — Меня не обижают. Мне создали условия, о которых вы можете мечтать. У нас с Антоном двухкомнатная квартира, а денег столько, что могу обедать в ресторане и даже угощать барышень. — Я вернул Даше ее взгляд. — Но я этого не заработал. Мне это дали, как некогда подарили особняк в Петрограде. А то, что не куплено за кровные, в любой момент могут отобрать. Я хочу зарабатывать сам. Мне не нужно многого. Дело, которым я хотел бы заниматься, семья, дом…

— Отдельный? — спросила Вера.

— Желательно. Не нужно восемнадцати комнат, достаточно четырех-пяти. Хочу, чтоб детям было просторно. Это плохо: иметь такое желание?

Они снова притихли.

— Почему вы не женаты? — спросила Вера.

— Сначала было некогда: воевал.

— А потом?

— Была невеста, но она умерла.

«А другая выгнала!» — добавил я мысленно.

— Поэтому вы пьете?

— Заметно? — спросил я.

Она кивнула. Я вздохнул и развел руками.

— Спасибо за беседу! — Вера встала.

— И за пирожные! — добавила Даша, тоже поднимаясь.

— А вам — за компанию!

Я вскочил и церемонно чмокнул барышням ручки. Они этого не ждали и закраснелись. Даша, уходя, оглянулась, я ей подмигнул. К столику подошла официантка.

— Сделай мне с собой! — попросил я, доставая деньги.

Товарно-денежные отношения в ресторане действовали. Спустя несколько минут официантка принесла сверток. Я взял его и вышел на улицу. Осень в Москве стояла замечательная: светило солнце, но не было жарко. Настоящей зимы в этих краях не бывает, температура не опускается ниже нуля, а снег можно встретить только в горах. В Новой России и того теплее, собирают по два урожая. Зимой здесь не холодно, летом не жарко. Благословенная земля! Чтоб устроить голод в таком месте, надо постараться. Нет крепостей, которые не смогли бы взять большевики…

Я двинулся тротуаром, разглядывая дома и людей. Москва очхи походила на Петроград веев, только казалась серой и мрачной. Увидав ее в первый раз, я не сразу понял причину. В Петрограде на домах висели разноцветные вывески, щиты с рекламой; многочисленные кафе и рестораны в центре города выставляли столики на тротуары, накрывали их навесами из ярких тканей с воланами по краям. Город расцветал. Вдоль проспектов гуляли нарядно одетые дамы и барышни, они улыбались и мило щебетали. Ничего подобного в Москве не наблюдалось. По улицам сновали люди в темной одежде и с озабоченными лицами. Яркое платье встречалось редко и сразу обращало на себя внимание. Даже детей здесь одевали в форму, как солдат.

Я прошел мимо очереди: люди спешили отоварить карточки. В очереди преобладали женщины, они стояли, хмуро глядя по сторонам. Я почувствовал на себе неприязненные взгляды. На мне был костюм, сшитый по заказу, а не мешок с рукавами, считавшийся здесь одеждой. Я выглядел сытым и довольным, к тому же нес сверток, очертания которого выдавали содержимое. Очередь имела право меня ненавидеть.

В Петрограде я любил гулять по улицам, в Москве стал избегать. Я пробовал ездить на трофейном «Хаммере», но это оказалось еще хуже. Стоило «Хаммеру» притормозить, как возле него собиралась толпа. Люди стояли и рассматривали автомобиль. После первой лекции мне пришлось в буквальном смысле пробиваться к машине, а потом сигналить, чтоб выбраться на проезжую часть. «Хаммер» я сдал в правительственный гараж, мне выдали за него тридцать тысяч рублей, которые я благополучно пропивал. Автомобиль я не жалел. На местном бензине мотор «Хаммера» крякнется быстро, куда с ним потом? По Москве ходили трамваи, однако влезть в них было сложно, да и не хотелось. Квартиру нам с Антоном дали в центре, до университета недалеко.

Антон был дома; сидел, обложенный книгами.

— Брось! — сказал я, ставя на стол бутылку. — Есть занятие интереснее.

— Готовлюсь к лекции, — сказал Антон, с опаской глядя на бутылку.

— Можно подумать, они кому-то нужны!

— Не скажи! — обиделся Антон. — Знаешь, как слушают! После лекции засыпают вопросами.

— Меня тоже засыпают, — согласился я. — Сегодня, например, выпытывали: женат ли ты?

Антон покраснел.

— Еще мне рассказали, какой ты красивый, — безжалостно продолжил я. — Голубые глаза, белая кожа, вьющиеся волосы… Девчонки поголовно в тебя влюблены. Будь осторожен! По местным понятиям сказать барышне, что она красивая, означает сделать предложение. Поцеловать — скрепить союз двух сердец. Оглянуться не успеешь, как свяжут по рукам и ногам!

На Антона было жалко смотреть. Я достал нож и стал резать колбасу. Антон опомнился и сбегал за стаканами. Я разлил водку.

— Илья! — сказал Антон, осторожно беря стакан. — Нельзя столько пить! Каждый день!

— Деньги кончаются! — успокоил я. — Как только — так брошу! Будь здоров!

Он помялся, но выпил, после чего набросился на колбасу. Я жевал неохотно — не хотелось.

— Внимание! Внимание! — раздалось из тарелки репродуктора. — Передаем выступление Генерального секретаря Коммунистической партии товарища Курочкина! — В тарелке зашипело, и послышался глуховатый голос: — Дорогие товарищи! Граждане Союза!..

— Выключи! — сказал я.

— Нельзя! — вздохнул Антон. — Шнур без вилки, заделан прямо в стену. Регулятора громкости — и того нет!

Я встал и дернул за шнур. Он оборвался, вывернув кусок штукатурки.

— Как видишь, просто! — сказал я, возвращаясь за стол.

— Завтра починят! — сказал Антон. — За этим следят!

— Снова вырву! — пообещал я.

— Нарвемся, Илья! — предостерег он.

— Кто-то сюда очень просился, — напомнил я, — хотя минздрав предупреждал!