Василий Сахаров - Солдат
Итак, начальство отбыло восвояси, и мы ожидали, что нам непременно дадут какой-то небольшой отпуск или увольнение на пару деньков, но судьба-злодейка распорядилась совершенно иначе. От отряда Гойгова, все же сумевшего прорваться в родные горы, по рации, выделенной от щедрот корпуса, поступила информация, что по правому берегу пограничной реки Малка, скапливаются крупные силы противника. В основном, это были отряды под командованием Алиева и несколько минометных батарей Халифата. По мнению алима, противник хотел перейти границу и атаковать город Пятигорск. Наш, все еще начальник, Гена Симаков, впал в какую-то прострацию, и несколько дней мы ждали только одного, когда же он отдаст приказ на выдвижение к границе. Наконец, комкор все-таки дал отмашку, и войска корпуса пришли в движение.
Делать нечего, приказ есть приказ. Отдых и увольнительные снова откладывались на неопределенный срок, и мы, привычно взвалив на плечи рюкзаки и, пополнив боезапас, опять направились юг. Кроме нас к границе выдвигались два батальона территориалов, сотни четыре бойцов, готовых в любой момент сбежать с поля боя, двести каратянцев, ждущих своего возвращения домой, и сотня самых лучших дружинников пятигорского князя. Планировалось, что наши войска должны занять оборону на развалинах станицы Зольской и из этого места проводить постоянный поиск в сторону границы, да не тут то было, так как руины поселения уже находились под контролем передовых «индейских» отрядов.
Однако мы были отдохнувшие и силу за собой чуяли. Наш батальон по приказу комкора вырвался несколько вперед от основных сил, которые нехотя плелись по дороге вслед за нами и, пользуясь густыми вечерними сумерками, тихо вошел в Зольскую. Здесь, на руинах, мы и зарубились с «индейцами» Алиева.
Моя группа, в которой я был временно назначен командиром, ворвалась в одно из зданий в центре станицы, где остановились на ночевку спокойные и не чуявшие никакой беды горцы, и началась работа. Я шел впереди своих бойцов, и первым на моем пути оказался часовой, который только выходил на свой пост. Дабы не привлекать внимания остальных вражеских бойцов, паливших в центре развалин костер и готовивших себе ужин, я притаился за углом одной из комнат на входе, и дождался, пока противник появится передо мной. Что-то напевая, плотного телосложения мужик, одетый в маскхалат с автоматом на плече, прошел мимо, и я бросился ему на спину. Рука привычно зажимает рот, а нож, пробивая ткань одежды, вонзается ему между ребер, и проворачивается в расширяющейся ране. Горец дернулся, засучил ногами и, подождав, пока он затихнет, я сбросил его тело на груду кирпичей под ногами, и маякнул своим парням, чтоб занимали огневые позиции.
Мы готовы, и ждем только того, что бой начнут группы, которыми руководит сам комбат. Наконец-то ударили все три пулемета, которые оставались в нашем батальоне. Сейчас, они направлены на основную группировку горцев засевших на южной окраине поселения. Вторя пулеметам, гремят разрывы гранат, а наша группа из автоматов косит тех, кто является нашей целью. На фоне костерка, возле которого они сидят по кругу, «индейцы» просто отличная мишень, и у нас все как в тире получилось, выстрел, попадание, трупак.
Все враги убиты, а от комбата прибежал посыльный. Приказ Еременко ясен и прост, выставить посты, устраиваться на новом месте и готовиться к завтрашнему бою, который в любом случае неизбежен. Нормальный приказ, и учитывая, что ближе к утру подойдут основные силы корпуса, все складывается для нас очень неплохо. Осваиваемся в захваченном здании, обираем убитых и собираем боеприпасы, благо, что и у нас и у горцев, оружие в принципе, одно и то же, пережившие все возможные катаклизмы «калаши», карабины, и большое количество гранат. Сажусь на еще не остывший труп молодого парня в какой-то домотканой одежде, видимо, с дальнего аула за подвигами, только недавно спустился. Поворошив в костерке уголья, пододвинул к себе поближе железный котелок, в котором варились куски баранины, и обратился к своим бойцам:
– Кто жрать хочет? Парни, налетай пока горячее.
Никто не отозвался, а я ничего, посидел и перекусил. Пока, суть да дело, ночь переночевали спокойно, наступило утро, а подкреплений мы так и не дождались. Комбат терзал рацию, а ответ был один, держите развалины и проходящую через них дорогу, подкрепления вот-вот будут. Ладно, приказ есть, закрепляемся и ждем гостей, которые не замедлили появиться.
Часам к десяти утра, показались передовые разведывательные группы «индейцев». Их подпустили поближе и посекли из пулеметов. Наваляли около десятка вражеских бойцов, но на этом, эффект внезапности исчерпал себя полностью, и пришлось биться в полную силу. Горцы подтянулись к станице, скопились в лесах, разросшихся вокруг за последние десятилетия, и окрестных карьерах, оставшихся от старых времен, и после полудня предприняли на наши позиции первую и последнюю свою атаку.
Мелкие вражеские группы, как правило, тройки и пятерки, просочились в окраинные развалины, закрепились, и начали выкуривать нас из станицы. Как могли мы огрызались, но нас было мало, а три наших пулемета против всей огневой мощи наступающих, играли не очень. Два часа мы сдерживали «индейцев», и в итоге, потеряв несколько человек, откатились сначала на другой конец поселения, а затем на левый берег небольшой речушки Золка.
На наше удивление, вслед за нами воины Алиева не ломились, засели в Зольской и перегруппировывались. Так прошел этот, еще один поганый денек. Вслед за ним пролетела и холодная весенняя ночь, которую мы провели в лесу по левому берегу реки. Подкреплений все не было.
Утро началось с мощного минометного обстрела, и по растущему вдоль дороги лесу, в котором мы закрепились, пронеслась череда разрывов. В такой момент, все, что ты можешь, это зарыться в какую-нибудь промоину или разрытую дикими кабанами яму, вжаться в землю и молиться всем известным тебе богам, чтобы пронесло, чтобы смерть, падающая на тебя сверху, в очередной раз промахнулась. Противный визг мин, они ударяются о стволы деревьев, взрыв, и смерч осколков, сшибая сучья и срезая ветки, разносится вокруг. Что-то горит, и густые клубы дыма заволакивают все вокруг. Ни черта не видать, вонючий дым забивает легкие, и сквозь гарь разносится уверенный голос комбата:
– Всем отход! Командирам групп проконтролировать, чтоб никто здесь не остался! Живей, парни!
Батальон, вернее то, что от него осталось, опять отходит, и через несколько километров, невдалеке от совсем недавно разрушенного моста через речку Этока, мы обнаруживаем неплохо подготовленную позицию, по виду, покинутую всего полчаса назад. На высотке посреди дороги, в полукилометре от реки, в полный профиль вырыты окопы и имеется несколько хороших блиндажей. Вот оно, значит, чем территориалы и каратянцы занимались, вместо того, чтобы нам на помощь придти. Козлы! Твари! Курвы! Сдали нас вчистую.
Мы хотим отойти за речку, но горцы тоже не дураки, уже обошли нас по флангам, и все подходы к воде плотно простреливаются из пулеметов и снайперами. Все что нам остается, это закрепиться на позициях оставленных нашим отступившим подкреплением.
– Вот и все, отбегались, – прошептал лежащий неподалеку от меня Север. Он посмотрел на меня и спросил: – Что же это такое? Сержант, за что же нас сдали?
– Наверное, слишком хорошо воевали, боец, а Гена Симаков, таких как мы никогда не любил. Вот и отгребаем теперь по полной.
– Как же так можно, сержант, нам же его отец, только несколько дней назад руку жал?
– А вот так, Север. Такие люди как Гена, с высокой горки на все плевать хотели, и делают все по старой пословице: «Кто выжил, тот и прав». Что ему наша жизнь, так, монетка разменная. Мы сгинем, а потом он сможет сказать, что мы проявили самовольство, возгордились наградами, и потому погибли. Ему уже все равно, он с корпуса уходит, а отцу его небольшая шпилечка. И пофиг, что мы люди живые, главное, что он себя потешить сможет, и Крапивина, который ему на смену придет, самого лучшего подразделения лишить.
– Значит, мы здесь сдохнем?
– Подожди, братишка, – подбодрил я парня, – нам бы до ночи дотянуть, поле проскочим, и через речку переправимся, а там, до Пятигорска всего ничего, один марш-бросок.
– Это как в Нальчике? – глаза парня заблестели надеждой.
– Да, – подтвердил я, а сам подумал о том, что до темноты мы вряд ли продержимся, но это я так думаю, а парни мои, которых семь человек осталось, должны верить в удачный исход этого боя.
Первые наскоки горцев мы отбили, а затем, они все же подтянули эти гребаные минометы, и дело приняло совсем другой оборот. Нас с комбатом и связистом Костиком Свиридовым привалило в блиндаже, и я потерял сознание.
Очнулся оттого, что совсем рядом, раздавалась гортанная речь кавказцев. Говорили двое, на каком-то своем наречии, и если судить по интонациям, они о чем-то спорили. Я поднял веки, полная тьма, а на глазах земляная пыль, пока проморгался, голоса сначала отдалились, а затем и исчезли. Рядом кто-то глухо застонал и, поводив руками, я напоролся на что-то большое и теплое. Это было тело нашего комбата, который все еще был жив. Он прерывисто дышал, и горлом издавал неразборчивые стоны. Еле развернувшись на бок, смог добраться до кармана, вытащить спички, и одну из них, с третьей попытки поджечь.
