Бен Бова - Колония
Сплющенный красный овал солнца глядел на это с бессильной злобой, опустившись к самым «крышам» по другую сторону автострады. Он светил ярко, но не грел. Влажный ветер океана прорывался через тонкий костюм Дэвида.
Из промежутка между припаркованными машинами вышел морщинистый седой мужчина и окликнул Бхаджат. Они обменялись несколькими фразами на арабском. Он провел их в самый дальний угол громадной автостоянки, где большинство машин, казалось, находились в рабочем состоянии. Бхаджат последовала за ним, отпустив руку Дэвида.
Вокруг этой части стоянки, увидел Дэвид, стояли вооруженные охранники, а около помятой песочно-коричневой машины с четырьмя дверцами торчала пара темнолицых юнцов. Старик усадил Бхаджат на заднее сиденье машины и открыл дверцу для Дэвида. Он остался на стоянке и весело помахал им вслед, когда двое молодых людей забрались на передние сиденья и машина тронулась.
— Водитель знает, куда мы едем? — спросил Дэвид.
— Конечно, — ответила Бхаджат.
— А ты?
— Нет, призналась она.
Конечной точкой их поездки оказалось заброшенное старое здание неподалеку от большого парка на Манхэттене. Дэвиду думалось, что он разобрал контуры букв на фасаде здания; они как он думал, складывались в слово ПЛАЗМА. Машина миновала фасад, свернула за угол и припарковалась у тротуара.
Не говоря ни слова, двое юнцов препроводили Дэвида и Бхаджат в отель через боковой вход. Все окна закрывали щиты из досок, а первоначальные двери заменили плитами помятого металла. На одной из дверей висело юридическое уведомление о продаже с молотка, края его обтрепались и свернулись.
В вестибюле отеля суетились целеустремленно сновавшие туда-сюда люди. Стоял гул голосов. Все казались вооруженными либо пистолетами на боку, либо винтовками на плече. Мужчины и женщины. Некоторые с пистолетами и винтовками.
В вестибюле пахло плесенью. Ковры и занавески выглядели серыми от многолетней пыли. Немногие предметы мебели закрывали вымазанные в саже простыни.
— Что здесь происходит? — спросил Дэвид. — Это похоже на армейский штаб.
— Мы сами сюда только что прибыли, — сказал один из юнцов.
— Заткнись, — оборвал его другой, ведший машину. — Не отвечай на вопросы… а ты, — он ткнул большим пальцем в грудь Дэвида, — не спрашивай.
Они прошли мимо ряда лифтов. Большинство дверей стояли настежь и показывали темные пустые шахты. Они поднялись по лестнице, двое юнцов впереди, Дэвид за ними, а Бхаджат замыкающей. Широкая, крытая ковром лестница кончилась после двух пролетов. Дальше они двигались по лязгающей металлической пожарной лестнице в голом гулком колодце из серого цемента. Заходящее солнце давало как раз достаточно света, чтобы позволить им найти дорогу в обход скопившегося на лестнице мусора и сломанного барахла. Дэвид увидел шмыгающих в укрытие жучков и гадал, что же еще жило в древних стенах отеля.
Миновав еще шесть пролетов, они двинулись по коридору. Там тоже пахло плесенью и мочой. Юнцы остановились перед парой соседних дверей и вручили Бхаджат два ключа.
— Наши люди располагаются на этом этаже, а американцы заполнили нижние этажи собственными бойцами. Если он вздумает что выкинуть, только крикни.
Бхаджат ответила им: «Понятно», и они ушли.
Должно случиться что-то крупное, — сказал Дэвид, как только они закрыли за собой пожарную дверь.
— Ты заметил, — спросила Бхаджат, — что все мужчины и женщины в вестибюле были черные?
— Не все, — возразил Дэвид.
— Среди них встретилось несколько латинцев, — согласилась она, — но ни одного белого.
Дэвид с миг подумал.
— Ты права. Среди них ни одного белого человека. Как, по-твоему, что они затеяли?
— Что бы они ни затеяли, — сказала Бхаджат, отпирая одну из дверей, — произойдет это скоро.
Две комнаты соединялись между собой общей дверью. Они осмотрели обе при последних сумеречных лучах заходящего солнца.
— Какую ты предпочитаешь комнату? — спросила Бхаджат. — Красную или синюю?
Драные украшения в обеих комнатах отличались друг от друга только цветом. В каждой комнате стояла большая кровать, комод без ящиков и шкаф без дверцы. Дэвид стянул единственное покрывало на постели в синей комнате; под ним не оказалось ничего, кроме голого матраса. Он прошел в красную комнату и увидел, что в ней над комодом висит треснувшее зеркало. В синей комнате место, где некогда висело зеркало, показывал квадратный участок более чистой стены. Он остановился в соединявшем комнаты дверном проеме. Бхаджат находилась в красной.
— Полагаю, — сказал он, — тебе следует занять комнату с зеркалом.
— Ты как всегда любезен, — улыбнулась она.
Она зашла в ванную красной комнаты.
— Ах, — воскликнула она, — они положили тут мыло и мочалку. Полотенце… и даже бритвенные принадлежности, для тебя.
Она вышла держа набор для бритья.
— Но никакой косметики. Мужчины никогда об этом не думают.
— Ты пользуешься косметикой? — притворно удивился Дэвид.
— Ты видел меня без косметики, — усмехнулась ему Бхаджат.
— И ты была без нее такой же прекрасной, как и с ней.
— А ты выглядишь очень красивым с бородой. Наверное, тебе следует ее оставить.
Он почесал подбородок.
— Мы добры друг к другу, верно ведь?
— Да. — Она почти застенчиво посмотрела ему в глаза. — Ты ведь в первый раз сказал, что считаешь меня прекрасной.
— В самом деле? За все это время…
— Да, — подтвердила она, — за все это время.
— Ну, ты красива, Бхаджат, очень красива.
— Спасибо.
Он не знал что сказать дальше. А затем услышал, как спрашивает ее:
— Что случится завтра?
Бхаджат чуть пожала плечами.
— Либо Тигр встретится с нами здесь, либо мы отправимся туда, где он находится.
— И что вы собираетесь со мной делать?
— Не знаю. Это еще не решили.
— А что будешь делать ты?
Просто покачивание головой.
— Все что должна.
— Что бы это ни было?
— Что бы это ни было.
Показав на дверь, ведущую в коридор:
— Ты намерена запереть меня?
— А нужно?
— Разницы особой нет, — Дэвид медленно прошел к постели в синей комнате. — Я могу вышибить ее одним пинком, когда только захочу. — Он сел на кровать. Та провисла под ним, и от нее поднялся затхлый запах.
Бхаджат дошла до дверного проема между комнатами и устало прислонилась к косяку.
— Не говори глупостей. Ты не сможешь убежать.
— Штаб-квартира Всемирного Правительства не слишком далеко от сюда, — сказал Дэвид. — Это не Мессина, но сойдет.
— Понимаю.
— Ты все время знала, что я хочу попасть в Мессину, — сказал он. — Я не хранил от тебя никаких тайн.
— Да… но я думала, что… после всего этого времени со мной… навидавшись всего этого голода и несправедливостей, увиденных нами вместе…
— Что я присоединюсь к твоей революции?
Она кивнула.
— Взрывать мосты и стрелять по людям? Грабить банки и угонять космические челноки? Какой с этого толк? Это не положит пищи на стол бедняков.
— Разумеется. Как же иначе? — отрезала она. — Вот после того, как мы свергнем угнетателей… после того, как уничтожим Всемирное Правительство, вот тогда…
— Когда? Вы всего-навсего разрушите одну форму правительства. Вы не измените форму жизни народа. Вам не открыть никаких новых золотых копей. И манна небесная не посыплется по вашей воле.
— Ты ничего не понимаешь! — глаза ее горели.
— Я знаю больше чем тебе кажется! — закричал в ответ Дэвид. — Вся эта ерунда с автоматами и убийствами, свержением правительств. Это ерунда! Хуже, чем ерунда — это играет на руку тем самым людям, которых ты хочешь свергнуть.
Она наступала на него, упершись кулаками в бока.
— Что ты об этом знаешь? Ты прожил всю свою жизнь в укрытом от бурь раю, словно какое-то редкое животное, которое холят, ласкают и кормят, потому что оно слишком глупое, чтобы выжить в реальном мире за прутьями его клетки.
Он схватил ее повалил на постель рядом с собой. Она попыталась стукнуть его коленом, но он принял удар на бедро и навалился на нее всем телом. Руки ее он прижал к затхлому покрывалу.
Она глядела на него в упор. Глаза ее не показывали ни малейшего страха и ни малейшего гнева.
Он поцеловал ее, накрыв ее губы своим ртом, отпустил ее руки, взял обеими ладонями ее замечательное, хрупкое, невыразимо прекрасное лицо, и держал ее так, словно она была самым драгоценным, самым тонким и самым чудесным сокровищем в мире.
Ее руки скользнули ему по плечам и вцепилась в его длинные спутанные волосы. Он чувствовал ее дыхание — сильные бурные вздохи внезапной страсти.
Их одежда исчезла словно по волшебству. Он упивался худощавой, пластичной гибкостью ее обнаженного тела, ее золотистой смуглой кожей — гладкой, теплой и податливой. Он вошел в нее без усилий, два теплых сверкающих тела соединились, отчаянно стучали сердца, метались руки, и его внезапно охватил спазм, когда ее спина выгнулась дугой, и они вместе пульсировали долгий, мучительный экстатический миг пламени.
