Грэм Макнилл - Ангел Экстерминатус
Пертурабо не одобрял решение, принятое в легионе его брата: такое вмешательство в генетику космических десантников, даже если они были врагами, было связано с технологией, которую невозможно контролировать. Какие еще запреты нарушит создатель этих существ, если позволить ему распоряжаться генетическим знанием Императора?
К тому же, материалом для терат служили не только солдаты все еще лояльных легионов. То тут, то там Пертурабо замечал знаки легионов под командованием Ангрона, Мортариона, Альфария или Лоргара; был даже один из Сынов Хоруса. Примарх знал, что Фабий грабит мертвых врагов, но то, что он не щадит и своих, стало отрезвляющим откровением.
Если Фулгриму настолько наплевать на своих же товарищей по восстанию, до каких глубин предательства он способен опуститься?
Фабий, в сопровождении почетной стражи из дергающихся, что-то бормочущих терат и какофонов Вайросеана, пробирался по коридорам «Сизифея» с целенаправленной поспешностью. Служебная дверь, которую не успели вовремя закрыть, дала им доступ в недра корабля, а противоестественная сила терат позволила прорваться к его бьющемуся сердцу.
Четыре монстра, сопровождавшие отряд, были лучшими созданиями Фабия — теми, чья генетическая структура потребовала минимальной хирургической модификации. Внешне они все еще напоминали космических десантников, но тела их, прикрытые кусками брони, которую апотекарию удалось раздобыть, чудовищно раздулись и увеличились. Да, это его лучшие творения, но и их тела пожирали сами себя. Они сгорали в биологическом пожаре, который жадно требовал питательных веществ, чтобы поддерживать изменения, происходящие с плотью. Химическая смесь, которой их кормили, не давала им умереть от истощения, вызванного этими переменами, но напряжение боя оказалось непереносимым для слишком многих. Фабий не мог не признать, что с генетическим кодированием, которое он использовал, было что-то сильно не так.
Неужели в данных, которые Альфарий украл у Гвардии Ворона, был дефект?
Маловероятно: никто в Альфа — Легионе не обладал специальными знаниями, чтобы ввести в код вредоносный элемент так, чтобы апотекарий этого не заметил. Нет, дефект — это его собственный просчет, и предвкушение, с которым Фабий думал о том, как будет исправлять ошибку, не уступало по силе разочарованию, сопровождавшему ее обнаружение.
Коридоры отзывались на шум боя странным эхом. Звук то нарастал, то стихал: защитники упорно сражались за свой корабль, не понимая, что битва уже проиграна.
— Куда мы идем? — спросил Вайросеан; его скрипучий голос был сильно искажен из-за удлиненных челюстей. Фабий провел на бывшем капитане Третьей роты одно из своих относительно успешных хирургических вмешательств: он нарастил кости черепа и изменил их форму, чтобы избранные мутации смогли в полной мере развиться. Объединение капитана с экспериментальным инструментом, который разработала Беква Кинска, хоть и было неожиданным, но принесло вполне удовлетворительные результаты.
— В апотекарион, — ответил Фабий.
— Зачем? — пробулькал Вайросеан.
— Потому что там есть кое-что нужное мне.
— Что?
— Не знаю, — Фабия начинал раздражать этот допрос.
— Не знаешь? — зарычал Вайросеан, и его похожее на топор оружие эхом отозвалось на его гнев.
Вайросеан все еще считался одним из капитанов легиона и пользовался уважением. При нарастающем внутреннем расколе долго это продолжаться не могло, но пока что Фабий был вынужден соблюдать субординацию.
— Там находится источник энергии — древний механизм, который при работе резонирует на частотах, мне не известных. Я не знаю, что это такое, и потому хочу заполучить этот механизм, и вы мне поможете.
Вайросеан в ответ хмыкнул что-то неразборчивое, и трое какофонов за его спиной отозвались на это резким скрипучим шумом. От низкого гудения, которое издавало их оружие, у Фабия ныли зубы; если бы не кляпы из колючей проволоки, ему бы пришлось постоянно слушать их вой. Кляпы можно было удалить по приказу Вайросеана, и тогда эти орущие убийцы своей звуковой атакой разорвали бы на куски все, что окажется на пути.
Двигаясь обходными маршрутами, они все дальше углублялись в сердце корабля, и Фабий выбросил какофонов из головы. На этом пути встречались препятствия, но ярость терат и звуковая ударная волна, исходившая от воинов Вайросеана, смели те очаги сопротивления, что им встречались. Голый металл корабельных внутренностей казался однообразным и мрачным, разительно непохожим на великолепие «Андроника». Хотя Фабию не нравилась театральная вульгарность собратьев, лабиринт его собственного царства тоже щекотал чувства — правда, совершенно иным образом. Время, когда флоты 28-й экспедиции выглядели так, почти стерлось из памяти. Фабию подумалось, что с тех пор прошла целая жизнь или даже больше.
Один из терат посмотрел на него с высоты своего роста. У существа были сплющенные, словно размазанные черты лица, словно он страдал от гигантизма; покрасневшие от кровоизлияний глаза навыкате из-за химических реакций; между распухших челюстей капала слюна, а дыхание было горячим, звериным.
— Что смешного? — спросило создание.
— Ничего, — ответил Фабий. — И больше со мной не заговаривай.
— Они умеют говорить? — удивился Вайросеан. — Я не думал, что у кого-то из них сохранился разум.
— Некоторые умеют. — Фабию не хотелось признавать, что деградация интеллекта — это еще одна проблема, которую придется решать в следующей партии.
— Апотекарий, тебе еще далеко до следующего уровня постчеловеческой эволюции, — сказал Вайросеан. — Эти твари — регресс к приматам.
— Я не могу совершить прорыв в эволюции, не заплатив за это, — ответил Фабий, и палец его сжался на спусковом крючке медицинского игольника. — Каждое живое существо — звено в огромной цепи, которая связывает прошлое и будущее. Пройдут тысячелетия, и возникнут формы жизни, которые будут в ужасе уже от нашей примитивности.
— Говори за себя, апотекарий, — проворчал Вайросеан.
Фабию хотелось его убить, забыв о последствиях, но прежде чем он смог поддаться этому внезапному порыву, терата вскинул тяжелую голову. Увеличенные ноздри существа зашевелились, анализируя коктейль из запахов. Секундой позже их почувствовал и сам Фабий: притирочный порошок, оружейное масло, стреляные гильзы и едкая, холодная вонь апотекариона.
В конце коридора показалась группа Железных Рук с оружием наготове, но Фабия это не встревожило: он с самого начала знал, что без боя им весь путь не пройти.
— Убить их, — приказал он.
И тераты мгновенно подчинились.
— Таматика! — крикнул Кадм Тиро. — Во имя Медузы, ответь!
Он отбросил трубку вокса; руки его, опиравшиеся на командную кафедру, сжались в кулаки. Немногие еще доступные системы сообщали одно и то же безрадостное известие: битва проиграна. Посадочная палуба потеряна, и враг с минуты на минуту пробьет взрывозащитные двери. Как только это случится, корабль уже не удержать.
Тиро никак не хотел с этим смириться.
— Велунд, скажи наконец, что у нас есть энергия.
— Немного есть, — ответил Сабик Велунд, переходя от одной станции мостика к другой и считывая показания. — Большую ее часть я перенаправил на орудия.
Тиро кивнул: он уже чувствовал вибрации в надстройке «Сизифея».
— Мы их задели?
— Да, но недостаточно.
— Тогда почему они не отстреливаются?
— Точно не знаю, Кадм. Может быть, потому что на борту примарх. В чем бы ни была причина, скажи спасибо и за такую малость.
Тиро понимал, что должен быть благодарен «Андронику» за молчание, но то, что их взяли на абордаж, казалось оскорблением, злорадным уколом, полным высокомерия, словно умения тех, кто был на борту, ничего не значили.
— Есть новости от Сайбуса?
— Нет, — ответил Велунд. — Ничего с тех пор, как Пертурабо телепортировался на посадочную палубу.
Тиро похолодел от мысли о том, что в абордаже участвует столь грозный противник. При любом сценарии военных действий появление одного из этих полубогов, сыновей Императора, сразу же снижало шансы другой стороны, и сейчас Тиро понимал, как больно оказаться этой другой стороной.
— В таком случае он мертв.
— Корабль потерян? — спросил Варучи Вора. — Враг захватит нас живьем?
Тиро вгляделся в лицо Воры и, несмотря на спокойный голос, увидел в глазах проводника неприкрытый ужас. Вора боялся — и вполне обоснованно — попасть в руки врага, но здесь было что-то еще, какой-то другой страх, который никак не был связан с тем, что могли бы сделать с пленником Дети Императора или Железные Воины.
Гаруда спорхнул с балки перекрытия, опустился на пост управления двигателями и, пощелкивая когтями по металлическому краю, издал переливчатый крик. Тиро почувствовал настойчивую пульсацию двоичного кода в основании шеи и склонился над консолью, чтобы посмотреть, что привлекло внимание птицы.
