Андрей Буторин - Север
Нанас не сознавал, что кричит вслух. Понял лишь, когда в ответ на его вопли отозвался Сейд:
«Не кричи. Я говорил уже, он не понимает твои слова и мысли».
«Тогда скажи ему это ты!»
«Я говорил. Он не верит».
«Но почему?! Ведь это правда!»
«Мне трудно разобраться… Наши с ним разумы слишком отличаются, мы не можем проникать ими друг в друга. Он „слышит“ лишь то, что я ему „говорю“. И я тоже. Но вы с ним… У вас одни корни. Похоже, раньше, очень-очень давно, вы были одним племенем. И разум каждого человека, его сознание были открыты для всех. Все понимали друг друга как себя самого. А потом появилось различие. Та ветвь, к которой принадлежишь теперь ты, стала закрывать свое сознание от других… Потому что помыслы у вас часто были нечистые, и потому что вы научились обманывать. И теперь вы настолько разные, что общего между вами почти невозможно увидеть. Однако он продолжает думать, что между собой особи вашей ветви по-прежнему могут обмениваться сознаниями, а при необходимости вбирать в себя другие сущности. Он просто не может поверить, что разумные существа могут жить как-то иначе. Зато понимает, что вы и они – теперь чужаки. Причем, он по-прежнему может открыть для тебя свой разум, а вот проникнуть в твой – уже нет. Пытается, но… Наверное, ты что-то чувствуешь при этом – может, боль или еще что-то подобное, но открыть свое сознание ему ты все равно уже не сумеешь».
«Да, я чувствую боль! Очень сильную боль. Но мне плевать на нее, я готов вытерпеть все, готов даже сдохнуть, только пусть он залезет в мою голову и все увидит сам!»
«Ничего не выйдет. Ты не можешь управлять этим сознательно. Разве только…»
«Что?.. Что?! Продолжай, тудыть твою растудыть!»
«Разве что я помогу тебе в этом. Подержу твое сознание открытым, пока он будет его смотреть…»
«Так и подержи! Сейд, родненький, пожалуйста, подержи! Ты ведь понимаешь, что Надя… что я без нее…»
«Тебе будет очень больно. Так больно, что ты можешь умереть».
«Ну и пусть! Пусть! Умереть – разве это самое страшное в жизни? Сейд, ты даже не можешь представить, что бывают куда более ужасные вещи!..»
«Могу. Знаю. Ты готов?»
«Готов. Спасибо тебе за все. И коли так, то… прощай?..»
Сейд промолчал. Его готовящаяся к прыжку поза наконец изменилась – теперь он просто сидел, словно каменное изваяние, оправдывая свое имя. Видимо, он что-то сказал мохнатому великану, и тот сделал ему эту небольшую поблажку. Нанас глубоко вдохнул. А в следующее мгновение его голова разлетелась на части от боли.
Глава 31
Осторожно, двери закрываются
Ему снился сон. И этим сном была вся его жизнь. Не всегда последовательно – сначала он пробирался темными подземельями Видяева; потом воровал оленей под яркими сполохами северного сияния; потом держал в руках бледного, похожего на головастика щенка; потом хоронил маму, а потом слушал ее высказывания про обстоятельства, но тем не менее вся его жизнь, без остатка, без недосказанностей и прикрас, пронеслась перед ним снова. А затем кто-то незримый, но все равно очень большой, как само небо, как не виданное до сих пор море, сказал ему свистящим шепотом: «Я ошибс-с-ся… Прос-с-сти!..» Нанас открыл глаза и увидел висящие над ним звезды. Одни только звезды – и ничего иного вокруг. «Верхний мир? – подумал Нанас. – Я что теперь, дух?» Но если бы он был духом, то, по его же собственным рассуждениям, не видел бы сейчас звезды, а сам смотрел сквозь них на землю. Думать дальше не хотелось – слишком много на это уходило сил, которых, по его ощущениям, у него не осталось вовсе. Глаза его снова закрылись.
Он почувствовал, что от леденящего ветра замерзло лицо. Поднял руку, но она сразу упала назад – на что-то мягкое и теплое. Послышался громкий, очень знакомый лай. Звезды вдруг дернулись, и сразу прекратилось низкое монотонное гудение, которого, пока оно не пропало, он почему-то не замечал.
Нанас почувствовал что-то мокрое, шершавое, горячее на щеках, губах, лбу, а потом – нежное, сухое и прохладное там же. Он приподнял веки и увидел перед глазами тонкие девичьи пальцы. Они, касаясь его лица, мелко подрагивали. Затем на его лоб, щеку, губы упали теплые капли дождя… Он провел по губе кончиком языка – дождь оказался соленым.
– Нанас!.. – услышал он. – Ты живой!..
– Живой, – с трудом выдавил он и, собрав, насколько смог, мысли, добавил: – Вроде бы. Легохонько…
Дождь закапал чаще, а потом мокрое лицо Нади прижалось к его щеке, и он на самом деле едва не улетел к звездам от ее жаркого дыхания:
– Родной, миленький, славный! Как же ты… как же я без тебя…
– Зачем без меня? – прошептал он, чувствуя, как бурным, горячим потоком вливаются в него силы, как бешено колотится избавившееся от ледяной иглы сердце, как снова наполняется счастьем и смыслом прожитая им уже два раза жизнь. – Без меня не надо. И без тебя не надо. Но мы же есть? Мы ведь – вот они, да?
– Да, да, да, единственный мой, добрый, хороший… – Горячие губы легко, словно трепещущие крылышки мотылька, быстро-быстро пробежались по его лицу…
Он задохнулся. Он вновь, как в кают-компании подводной лодки, опьянел, только уже без вина. И, разумеется, опять, не подумав, брякнул:
– Ты еще скажи – храбрый.
Он даже зажмурился, кляня себя самыми последними словами… Но Надины губы продолжали порхать над его лицом по-прежнему, и он по-прежнему слышал ее жаркий шепот:
– Да, да, да, ты самый храбрый, самый смелый, самый отважный…
– И самый умный, – чувствуя, как расползаются до ушей губы, подсказал он.
– И самый умный… – эхом отозвалась Надя.
– Не знающий половины букв и поклоняющийся духам.
– Не зна… – Надя запнулась и, оторвавшись наконец от него, заглянула ему прямо в глаза. – Не надо так говорить. Ты же в этом не виноват. И духам ты больше не поклоняешься. А читать я тебя научу. Хочешь, прямо сейчас начнем?..
– Если честно, – смутился Нанас, – прямо сейчас я хотел бы поесть. Легохонько. И попить.
Надя тут же бросилась к мешкам с провизией, а он наконец-то приподнял голову и кроме звезд сумел увидеть и небольшую часть остального мира, которую, впрочем, составлял черный гребень привычного леса.
Увидел он также прямо перед собой и восторженно горящие глаза Сейда.
«Получилось?» – спросил он у пса.
«Как видишь. Ты молодец!»
«Это ты молодец. А я пока ничего не вижу, темно очень. Долго я тут валялся?»
«Не очень. Но день кончился, да. И ты уже не „тут“, а „там“. И мы тоже».
«В каком смысле?» – испугался Нанас.
«Мы оттуда уехали. Думаю, Полярные Зори уже совсем близко».
«А… этот?..»
«Остался там. Он все понял».
«А вот я – не совсем. Наверное, я и на самом деле балбес».
«Поймешь еще. Какие твои годы!»
Потом они дружно и молча поели. Говорить было незачем – все трое понимали друг друга так, словно тоже, как мохнатые великаны, научились объединять разумы.
А потом Сейд «произнес»: «Ну, я пошел… Теперь доберетесь. Мне… этот сказал».
«Кто сказал?..» – не понял Нанас.
«Тот самый. Кто же еще-то? Ты ведь понял, что он может по предметам видеть немного вперед? Вот он и увидел по снегоходу и волокушам, что вы доберетесь до чего-то большого и светлого. И вообще, все у вас будет хорошо».
«Это ты уже от себя добавил?» – прищурился Нанас.
«Легохонько», – смешно сузил морошковые глаза Сейд.
«А как же ты один? В такую даль… Там же эти… всякие…» – Нанасу и впрямь стало очень страшно за верного друга.
«А я не один. Он меня ждет. Сказал, что проводит до Колы».
«Да ну?! Чего это он таким добрым стал?»
«А он и не был злым. Но ты же был недолго на его месте, должен его хоть чуть-чуть понять. И ты знаешь, он ведь увидел о тебе все…
И что-то понял. Во всяком случае то, что, даже когда мир вокруг, кажется, рухнул, нужно все равно продолжать жить. Надо лишь, хоть это и очень непросто, принять этот новый мир и, преодолевая себя, искать в нем свое место. Идти только вперед и вперед, и верить в себя. По-настоящему, всем сердцем верить. А ошибиться может всякий. Главное, не бояться в этом вовремя признаться и уметь исправлять свои ошибки».
«Это верно. – Нанас вздохнул. – А с тобой мы еще увидимся? Он про это ничего не говорил?»
«Я не спрашивал. Но я и сам думаю, что увидимся. Я этого очень хочу».
«Я тоже… – Нанас прижал к себе теплое мохнатое тело пса и уткнулся лбом в его большую круглую голову. – Удачи тебе. Беги! Привет Снежке».
Сейд выпрыгнул из волокуш и, не оглядываясь, затрусил по уходящей вдаль белой ленте. Нанас и Надя провожали уменьшающийся собачий силуэт взглядом, пока тот не растаял в ночи.
Нанас почувствовал, что из его глаз катятся слезы. Украдкой махнув по щекам рукавицей, он буркнул:
– А куда вы, кстати, дели мой снегоход?
– Оставили там, – махнула вслед Сейду Надя. – Вести ты не мог, да и бензина на оба все равно не хватало.
– Ну, дай тогда я сяду за руль. – Нанас встал, чтобы выйти из волокуш, но его тут же качнуло, и он снова опустился на матрас. – Нет, пожалуй, не сяду. То есть, сяду, но не за руль… – Внезапно он замолчал, а сознание, пока он делал попытку подняться, за что-то уцепилось.
