Вадим Панов - Мистерия мести

До сих пор Алессандро Фоскари не мог понять, почему его тогда отпустили. Почему комиссар Тёмного Двора, один взгляд которого вгонял любого чела в трепет, не убил его, не забрал скрипку. Почему?.. После того памятного разговора в полутёмной каморке Алессандро покинул Венецию и никогда больше туда не возвращался. Спустя несколько месяцев он забрал из Кремоны свой заказ, внутренне поражаясь, что скрипка всё ещё его ждёт. И с тех пор жил с оглядкой, тихо, мелкими услугами, меняя съёмные комнаты и города.

Насколько ему было известно, ночной взрыв в палаццо постарались замять, среди человских магов об этом происшествии почти не судачили. Старый приятель Строцци выжил, но отошёл от дел и жил так же тихо, как сам Алессандро.

Фоскари знал, что его искали. Не нелюди из Тайного Города, о нет, они-то оставили его в покое сразу. Искали люди — из тех, кто в ту ночь пытался отнять у него Слезу. Но он умел заметать следы. Иначе они нашли бы способ выколотить из него всё, что он знал о преобразовании Слезы асуров и о скрипке. А он никак не мог заставить себя расстаться с этой необыкновенной вещью — хотя давным-давно пришло время отдать её тому, кто достоин.

«Как всё-таки причудливо тасуется колода», — мрачно подумал он, остановившись на углу отдышаться. Отдавая скрипичному мастеру лак, сделанный из своего артефакта, Алессандро и подумать не мог, насколько удивительным окажется результат слияния древней магии Тайного Города и человеческого искусства. Мало того что эта скрипка, с её сильным и выразительным звучанием, свойственным Гварнери, сама по себе была произведением искусства — извлекаемые из неё звуки оказывали на слушателя странное влияние. Когда музыкант брал её в руки, казалось, будто инструмент обретал душу, певшую дивным голосом о любви и боли, о красоте и тьме, живущей в каждом, о тишине и страсти. Слушатели замирали, теряя счёт времени, а потом словно просыпались в новом мире, который был светлее и чище прежнего.

Алессандро сам неоднократно брал волшебный инструмент в руки. Бывало, что он приходил инкогнито к известным скрипачам, приносил свою скрипку и предлагал попробовать звучание — и неоднократно же убеждался, что сила магии, заключённой в музыке, зависит от личности музыканта. Чтобы инструмент раскрылся полностью, нужен был великий скрипач.

А ещё он должен быть молод и устойчив к болезням и несчастьям, потому что преобразованный артефакт черпал теперь свою магию по большей части из жизненных сил игравшего на нём человека.

Алессандро передохнул, поправил ремень футляра на плече и вновь двинулся в гору, к одной из ливорнских гостиниц. «Всё-таки я слишком долго ждал, — подумал он. — Выбирал — и не мог выбрать. Желал отпустить своё творение на волю — и не мог решиться. Ждал идеала — и забывал о том, что идеалов в нашем мире не существует. А когда понял, что теряю время, слишком поздно уже было что-то менять. Я должен отдать её сейчас».

Старость подвела мага — человек, которого он должен был дождаться, уже пришёл и закрылся в своём номере. Не надеясь на ответ, Алессандро, однако, постучал — и спустя несколько мгновений дверь отворилась. Перед ним стоял юноша, очень худой, высокий, похожий на встрёпанного ворона.

— Чем могу помочь? — отрывисто спросил он.

— Вы молодой синьор Паганини?

Юноша мрачно кивнул. Было видно, что он очень расстроен. И Алессандро даже знал чем — это ему он два часа назад помог проиграться.

— Синьор, разрешите войти на пять минут, — попросил Алессандро. Сейчас он набросил на себя покрывало морока — юноша видел перед собой не тощего, одышли-вого старика, а зажиточного горожанина средних лет.

Юноша посторонился, и маг вошёл в гостиничный номер, слабо освещённый каминным пламенем.

— Синьор! Прошу вас, выслушайте меня, — быстро заговорил Алессандро. — Только что я был случайным свидетелем вашей неудачи в «Орле и олене». А до того имел счастье слышать ваше выступление здесь, в Ливорно…

Паганини отвернулся, словно говоря: как вы все мне надоели!

— Мне жаль, что вам не удалось сейчас отыграть вашу прекрасную скрипку. Однако игра есть игра! Проигравший должен платить. Я сам не противник иной раз раскинуть карты, но, право же, не стоит слишком часто испытывать фортуну. Однако я слышал ваше исполнение и не могу смириться с тем, что столь выдающийся музыкант остался совсем без инструмента… Завтрашний ваш концерт — слишком большой праздник для Ливорно, он не должен сорваться.

Быстрая, сбивчивая речь должна была убедить Паганини, что перед ним хоть и солидный на вид, но недалёкий человек. Предсказуемый. Неопасный.

И правда, музыкант слегка расслабился. Отошёл к камину, налил себе вина из полупустой бутылки — в таком холоде, в такой сырости и в такой печали совершенно не лишне выпить.

— Я имею прекрасный инструмент, доставшийся мне от отца, — продолжал Алессандро. — К сожалению, я всего лишь любитель, моя игра неспособна раскрыть всю его душу. Но он хорош, право, он очень хорош. Я имею честь предложить его вам для завтрашнего концерта… Пожалуйста, синьор Паганини, не отказывайтесь — музыка превыше условностей!

Паганини хмыкнул и указал на кресло, стоящее у камина:

— Позвольте взглянуть на вашу скрипку, синьор. э…

— Ливрон, к вашим услугам. Я француз, торговец, но давно уже осел в Ливорно. Вот, пожалуйста.

Алессандро положил футляр на кресло, щёлкнул позеленевшими от времени замочками. Скрипка покоилась на своём бархатном ложе — прекрасная, как спящая женщина.

— Гварнери Дель Джезу, — заметил Паганини, разглядывая сквозь узкие эфы клеймо, напоминающее латинский крест. — Да… Это дорогой инструмент, синьор Ливрон.

— А вы музыкант, достойный этого инструмента.

Паганини бросил на мага удивлённый взгляд — настолько нехарактерно для торговца Ливрона прозвучала эта фраза. Осторожно поднял скрипку и сыграл несколько тактов из Тартини. И остановился, поражённый.

Алессандро против воли рассмеялся. О, как он понимал!.. Он-то знал, каково это — чувствовать живой огонь магии, перетекающий в музыку сквозь собственное тело и душу. И знать, что те, кто слушает тебя, чувствуют то же самое.

Старый маг отвернулся, пытаясь скрыть волнение.

— Великолепно. — пробормотал Паганини. — Вы делаете мне огромное одолжение, синьор Ливрон!

— Пустое. Просто играйте на ней.

— Но почему артефакт всё ещё у челов? — не понял Доминга. — И почему мы должны тащиться с приборами сюда? В исследовательском центре Цитадели гораздо спокойнее.

Большой зал Московской консерватории был уже почти полон. Сантьяга занял ложу — в партере неудобно было размещать измерительное оборудование. Сейчас оба «ласвегаса» сосредоточенно настраивали прибор, состоящий из пары соединённых между собой чёрных с фиолетовым отливом кристаллов «Навских глаз», десятка датчиков, установленных по всему залу, и мини-процессора.

— Начнём с того, что этот артефакт давным-давно перестал быть Слезой асуров, — объяснил Сантьяга. — Его сотворил чел для челов, и это одна из причин, почему Цитадель, Зелёный Дом и Орден согласились оставить артефакт в распоряжении семьи Чел. К тому же для нас скрипка Паганини не представляет большого практического интереса. Только исследовательский.

Комиссар на минуту умолк, разглядывая зал. Внизу, в партере, волновалось море зрительских макушек. На лучших местах, ближе к середине зала, сверкали золотыми волосами жрицы Зелёного Дома. Наверняка принесли с собой целый набор сканирующих амулетов. Слева от них тесной группой расположились маги Ордена — комиссару видны были их рыжие головы, складки плащей, блеск галунов и парадного оружия.

Шасы тоже почтили своим присутствием концерт, что было неудивительно при их сугубом прагматизме. Младшая семья Тёмного Дома не чуждалась искусства — при условии, конечно, что это искусство приносило неплохой доход. Судя по всему, четвёрка шасов и явилась сюда с целью оценить состояние артефакта и его возможную стоимость — на всякий случай.

Пришли концы — какое же шоу обходится без них! Концы тоже оценивали перспективы и прибыли — но уже в своём, развлекательном секторе. Вдруг возникнет мода на классическую музыку.

И челы. Больше всего здесь было челов.

Комиссар вздохнул.

— Да. Как я уже говорил, я недооценил Алессандро Фоскари. Он проявил чудеса терпения, но для своего артефакта сумел найти идеального владельца.

Доминга и Тамир наконец отладили свой прибор и теперь внимательно слушали Сантьягу.

— Паганини был словно создан для этой скрипки. Он был великолепным музыкантом и к тому же интуитивно умел оперировать магической энергией. Он прозвал свою скрипку Il Cannone — «пушка» — за мощный звук и оглушительное воздействие на слушателей. И впрямь эффект от его выступлений порой был словно от пушечного выстрела. Наши наблюдатели не могли не обратить на него внимания — и тогда я сразу вспомнил о скрипке, про которую мне рассказывал некогда маг Фоскари. Мы провели кое-какие исследования, но всё же решили оставить скрипку челам. Правда, для самого Паганини это кончилось печально — артефакт привёл его к ранней смерти. Но его имя уже было вписано в историю.