Василий Головачев - Бой не вечен

За ворота храма, расположившегося в живописнейшем уголке природы на берегу реки, неподалеку от жуковского дома отдыха, Крутова не пустили.

– Сегодня неприемный день, – сказал мрачно коротко остриженный белобрысый отрок в черном одеянии, поглядывая на крутовский джип «Лэнд-Круизер», который ему при расставании подарил Георгий в Осташкове. – Учитель принимает только по пятницам.

– Меня он примет и сегодня, – добродушно сказал Егор. – Передайте, что к нему на прием просится полковник Крутов.

– Да хоть сам генерал, – тем же тоном проговорил монах-охранник, подзывая напарника. – Приходи в пятницу, может быть, учитель и соблаговолит принять.

Крутов с любопытством посмотрел на квадратное лицо парня, излучающее полное «отсутствие всякого присутствия».

– Вы не поняли, молодой человек, – попытался он мягко достучаться до сознания стража. – Я такой же учитель, как и ваш наставник, но к тому же еще полковник Службы безопасности. Доложите учителю, что к нему пришел Егор Лукич Крутов.

Охранники ворот переглянулись.

– Приходи в пятницу, – повторил белобрысый. – Сегодня учитель молится.

Из глубин храма вдруг донесся тихий многоголосый вопль: хё! Крутов понял, что внутри идут занятия по какому-то виду корейской борьбы, возможно субак или тхэккён.

– Ваш учитель кореец? – поинтересовался Крутов, зная от Катуева-старшего, что настоятеля храма зовут Сергеем Баратовичем Кенджалиевым. При таком сочетании имени, отчества и фамилии трудно было установить национальность человека, хотя в принципе для Егора это не имело никакого значения.

Молодой страж ворот нахмурился.

– Сам ты кореец! Шел бы ты своей дорогой, полковник, или кто ты там, здесь частная территория, и гостей мы не любим.

Егор покачал головой. Он давно мог бы войти в храм, просто усыпив охранников приемами живы, однако начинать беседу с боссом заведения с этого не следовало.

– Вижу, что вежливости вас не учили, молодые люди. А нельзя вызвать сюда одного из новых учеников, Марата Катуева? Это-то, надеюсь, не запрещено?

– Запрещено, – отрезал белобрысый, закрывая створку ворот. – К нам приходят добровольно. А ты бы лучше не приходил сюда вовсе, ни один, ни с кем еще… – Говоривший осекся.

К воротам вышел еще один монах в черном, постарше.

– В чем дело, брат?

– Да вот пристал, хочет поговорить с учителем…

– О чем?

– Послушайте, любезные, – усмехнулся Крутов, терпеливый, как фундамент многоэтажного дома, – вам не приходит в голову, что вы ведете себя как сотрудники спецслужбы, а не монахи? Я ведь не случайный прохожий, а чиновник при исполнении и могу действовать гораздо активнее, чем вы думаете. Не хотите пропустить к учителю, позовите Марата Катуева, он мой ученик, и я хочу знать, по какой причине он перестал ходить на занятия и оказался здесь. Более веские аргументы, надеюсь, не нужны?

Монах постарше смерил Крутова взглядом, молча повернулся к нему спиной, и створка ворот снова закрылась. Это была настоящая пощечина, и в другие времена Егор вряд ли ее стерпел бы, но теперь он только постоял в задумчивости у ворот, приглядываясь к стенам храма и прислушиваясь к долетавшему хору голосов, затем вернулся к машине и уехал, пообещав себе все же добиться у господина учителя аудиенции.

Однако делать этого не потребовалось. Уже на следующий день к Егору в школу забежал благодарный Катуев-старший и сообщил, что сын вернулся. Что произошло, объяснить он не смог, но Крутову это знать было и необязательно, хотя он предполагал, что настоятель храма просто решил не рисковать и возвратил «заблудшую овцу» в семью, чтобы вокруг храма не поднимался лишний шум.

Правда, еще через неделю в спортзал школы, к концу занятий, когда Крутов отпустил «начальный класс», оставив наиболее «продвинутых» учеников, неожиданно заявилась четверка крутоплечих накачанных молодцов во главе с монахом Братства. Отличительной чертой монахов храма Черного Лотоса было ношение на груди медальона с изображением лотоса, и спутать их с православными было невозможно. К тому же все они были молоды, самому старшему из встречавшихся Крутову в городе едва ли исполнилось тридцать лет. Тот, что привел с собой в спортзал крепких парней, одетых в одинаковые велюровые черные куртки и джинсы, был моложе.

Сначала они вели себя мирно, наблюдая за процессом тренировки, сели на лавочку поближе к татами, затем начали бросать реплики и вслух обсуждать достоинства фигур старших девочек; в группе их было трое. Крутов попросил гостей вести себя сдержаннее, но это не помогло. Парни явно провоцировали драку и стали в открытую смеяться над ним, а когда Егор сделал еще одно замечание, монах, не принимавший участие в этой игре, спросил с усмешкой:

– А что ты нам сделаешь, полковник? Милицию вызовешь или ОМОН?

Он знал, что Крутов уже не был полковником, а это означало, что монах получил задание от настоятеля храма пощупать приходившего к ним представителя власти.

– Зачем же милицию? – спокойно сказал Егор, остановив тренировку. – Я и сам вас выведу.

Он вдруг оказался рядом с четверкой ржущих парней – никто из них не заметил его перемещения, так быстро Крутов пересек зал, – раздалась очередь в четыре хлестких пощечины, головы парней дернулись, и на щеках появились отчетливо видимые багровые отпечатки ладони Егора. Ошеломленные молодцы вскочили, враз замолчав, но Крутов не дал им времени на осмысление происходящего и успокоил каждого касанием пальца к точкам несмертельного воздействия на лбу, у виска и на шее. Парни сели с выражением немого удивления на сытых лицах, к которым вполне подходили определения «мурло» и «морда».

Егор повернулся к монаху, вскочившему и вставшему в позу корейского бойца тхэккён: левая нога слегка согнута в колене, правая впереди и опирается о пол лишь носком, руки согнуты перед грудью особым образом, пальцы растопырены, – покачал головой.

– Я вас умоляю, поручик. Забирайте своих «шестерок» и идите отсюда со всей возможной поспешностью. И запомните: сюда больше не приходите, мое терпение тоже имеет пределы.

– А то что? – хмыкнул монах, расслабляясь.

– Храму придется тратиться на лечение таких, как ты и твои мордовороты.

Крутов вернулся к своим ученикам, понявшим, что учитель продемонстрировал не свои возможности, а возможности пропагандируемого им вида борьбы, и продолжил занятия. Четверка несостоявшихся проверяльщиков, ведомая монахом (какой он, к черту, монах – самый настоящий боевик!), убралась из зала. А после занятий к Егору подошел Марат Катуев и сказал с восторженным блеском в глазах:

– Ловко вы их успокоили, учитель! Я у них был и видел… они тоже тренируются, но совсем не так, как мы…